Оля не любила осень. Сырые ветки, туман, облупившиеся фасады домов на их старой улице — всё это словно давило на плечи, делая каждый день длиннее и серее. Но именно осенью она согласилась: «Ну ладно, пусть мама пока поживёт у нас». Андрей тогда так просил, что спорить было бессмысленно.
— Месяц-другой, пока её квартира в ремонте, — уговаривал он, привычно потирая затылок. — Всё равно ты почти весь день на работе, а вечером… ну, знаешь, она не любит быть одна.
Слово «месяц» быстро растворилось в рутине. И вот уже третий год рядом с её кружкой в сушилке стояла чужая, с облупленным золотым ободком и крошечным сколом на ручке. Мать Андрея обосновалась у них основательно.
— Ты неправильно складываешь полотенца, — сказала как-то утром свекровь, осторожно, как бы между прочим. — Они потом пахнут плесенью.
Оля промолчала. Тогда она ещё верила, что можно выстроить нейтралитет. Главное — не спорить, делать вид, что всё в порядке, и в какой-то момент всё само устаканится.
Но устаканиваться ничего не хотело.
Первое напряжение
Квартира была двушка в панельке, ипотека ещё на десять лет. Оля работала бухгалтером в небольшой фирме и тянула по сути всё: ипотеку, коммуналку, еду, одежду для сына. Андрей зарабатывал меньше, но зато с энтузиазмом помогал друзьям на даче, таскал мебель сестре и часами ковырялся в гараже с соседями.
Свекровь, Зинаида Павловна, всегда подчеркивала, кто в доме «хозяйка по праву».
— Я сына родила и вырастила, а не ты, — сказала она однажды, когда Оля попросила не складывать её документы в комод к белью. — Так что не командуй.
Оля тогда закрылась в ванной и сидела на краю ванны, слушая, как за дверью гремит кастрюля. Руки дрожали, но она уговаривала себя: «Не ссорься. Всё равно Андрей встанет на её сторону. А жить-то вместе».
И в какой-то момент она научилась молчать.
Деньги
Первый открытый конфликт вспыхнул из-за денег.
— Ты видела, сколько за газ? — недовольно протянула свекровь, шурша квитанцией. — И свет опять вырос.
— Ну, электричества много уходит, я поздно прихожу, ужин готовлю, стираю, — спокойно объяснила Оля. — А газ… у нас плита старая, жрёт больше.
— А нечего эти ваши сушилки включать, — прищурилась Зинаида Павловна. — Полотенца и так сохнут. И утюг. Два часа гладить — зачем? Я при Советах без этого обходилась.
Через неделю Зинаида Павловна поставила на холодильник банку и написала маркером: «На свет». Каждый вечер громко пересчитывала купюры, демонстративно цокая языком.
Андрей делал вид, что не замечает.
— Мам, ну чего ты… — бурчал он, сидя за ноутбуком. — Оля же не специально.
— Конечно, не специально, — ехидно повторяла мать. — Просто у нас деньги из крана текут.
Оля не спорила. Она только сжимала зубы, считая до десяти. Но в голове уже копилось — слово за словом, взгляд за взглядом.
Детали быта
Сын, Лёшка, был единственным, кто пытался разрядить обстановку. Ему было всего семь, он ещё не понимал, почему мама после работы всё чаще садится на балконе с чашкой чая и не двигается по полчаса.
— Мам, а бабушка сказала, что у нас мусор в коридоре воняет, — шепнул он однажды. — Я потом его вынесу, ладно?
Оля кивнула и прижала его к себе. Ребёнок всё чувствовал, даже если взрослые делали вид, что всё нормально.
А Зинаида Павловна тем временем уверенно переставляла мебель, меняла шторы без спроса и выкидывала продукты, которые, по её мнению, «испортятся через день».
Оля молчала. Но по ночам не спала.
Вспышка
Однажды всё рухнуло в один вечер. Андрей задержался на работе. Оля пришла домой уставшая, с пакетом продуктов, мечтая только о тишине и горячем душе. Но на кухне её ждал сюрприз.
— Ты опять купила эту химическую гадость? — свекровь держала в руках упаковку пасты для чистки. — Я выкину это, понятно? Мы так не жили и нормально всё было.
— Положите на место, — тихо сказала Оля.
— Ты мне не указывай, девочка, — голос матери стал ледяным. — В этом доме мои правила.
И в тот момент Оля впервые не смогла промолчать.
— В нашем доме, — подчеркнула Оля, положив пакет на стол и глядя свекрови прямо в глаза. — Квартира в ипотеке. Я её тяну. Не вы.
На секунду наступила тишина. Даже холодильник, казалось, стих. Потом Зинаида Павловна медленно, с наслаждением, усмехнулась.
— Ах, вот как… — протянула она, откладывая пасту. — Так ты решила, что раз платишь, значит, хозяйка? Да будь ты хоть миллионершей — сына моего ты мне не заменишь.
Эта фраза больно ударила, но Оля сдержалась. Только выдохнула и пошла в комнату, чтобы не наговорить лишнего.
А вечером, когда Андрей вернулся, его встретили две версии одной истории: одна — с обвинениями в хамстве и неблагодарности, другая — усталое молчание Оли. Он привычно выбрал первое.
— Ну ты бы хоть промолчала, Оль, — сказал тихо, когда Лёшка уже спал. — Ты же знаешь маму. Её не переделаешь.
— А я и не пытаюсь, — устало ответила она, закручивая волосы в узел. — Я просто хочу нормально жить.
Андрей промолчал. Он всегда молчал, когда приходилось выбирать.
Игра в мелочи
После того разговора атмосфера в квартире стала вязкой. Зинаида Павловна больше не кричала — она играла тоньше.
Например, когда Оля приходила с работы, на кухне стояла грязная посуда. «Не успела убрать, спина болит», — говорила свекровь и садилась к телевизору. Или «случайно» разлила кофе на блузку Оли, которую та оставила на стуле. «Я старый человек, руки дрожат», — виновато вздыхала она, но в глазах мелькал холодный огонёк.
Особенно тяжело было с деньгами. В банку «на свет» она теперь требовала класть ровно пополам: «Ты тратишь больше — ты и плати». А если Андрей забывал положить свою часть, Зинаида Павловна напоминала Оле: «Мужчина работает, ему тяжелее. Ты же понимаешь».
Оля понимала. Всё понимала. И всё больше отстранялась.
Друзья и слухи
Подруга Лена была первой, кто заметил, что Оля изменилась.
— Ты какая-то… замороженная, что ли, — сказала она, встретившись с ней в кафе. — Глаза потухли.
Оля усмехнулась, отставив чашку.
— Просто устала. Работа, дом.
— А муж твой? — Лена наклонилась ближе. — Он хоть понимает, что ты там одна воюешь?
— Угу, — неопределённо ответила Оля. — Понимает. Но мама ведь… ну, она мать.
Лена только покачала головой:
— Зря ты терпишь. Такие только наглеют.
Соседи тоже начали шептаться. Бабка из третьего подъезда как-то остановила Олю у лифта:
— Ты уж не обижай Зинаиду-то. Она женщина больная, с сердцем. Всё про тебя рассказывает, что холодная ты и неблагодарная.
Оля ничего не ответила. Просто пошла дальше, чувствуя, как горит лицо.
Перелом
Зимой стало хуже. Андрей всё чаще задерживался «на работе», а иногда и вовсе не ночевал дома. Телефон всегда был «разряжен».
Оля не спрашивала. Не потому, что не хотела знать — просто сил не было.
Именно в это время Зинаида Павловна решила, что Лёшке нужно больше внимания. Она стала сама забирать его из школы, водить на секции и, самое неприятное, говорить с ним «по душам».
— Мама у тебя устает, Лёшенька, — шептала она сыну, думая, что Оля не слышит. — Может, она тебя и любит, но у неё характер… не семейный.
Оля узнала об этом от классной руководительницы, которая в коридоре между делом сказала:
— Лёша что-то грустный ходит, спрашивает, не заберут ли его к папе, если вы с мужем разойдётесь.
Это стало последней каплей.
Разговор
Вечером Оля дождалась, когда Лёшка уснёт, и села напротив Андрея.
— Мы так больше не можем, — сказала она, стараясь говорить ровно. — Либо твоя мама съезжает, либо я.
Андрей нахмурился, отвёл взгляд.
— Оль, ну куда она поедет? У неё ремонт, ты же знаешь. Да и ты сама говорила…
— Я говорила три года назад, — перебила она. — И ремонт давно закончен.
— Но ей там скучно.
Оля усмехнулась.
— А мне здесь весело, да?
— Ты всё усложняешь, — устало выдохнул он. — Надо просто потерпеть.
И в тот момент Оля поняла: он не выберет её. Никогда.
После того разговора всё стало меняться, но не так, как надеялась Оля.
Зинаида Павловна словно почувствовала, что её позиции пошатнулись, и перешла в наступление. Теперь каждое утро начиналось с громких вздохов и стонов:
— Сердце опять прихватило, — жаловалась она, держась за грудь. — Ночью думала, не доживу до утра. А ты спала, да? Даже не подошла.
Оля слушала это молча, но где-то внутри накапливалась злость — вязкая, тёмная, такая, что ночами не давала спать.
Случай на кухне
Всё случилось в один из обычных вечеров. Андрей снова задерживался «на работе». Лёшка сидел в своей комнате, собирая конструктор.
Оля зашла на кухню за водой и застала свекровь с телефоном. Голос у Зинаиды Павловны был сладким, почти ласковым.
— Да, Андрюша, я понимаю… Конечно, я не против, что вы встретитесь. Женщина-то она тихая, скромная. Может, хоть она тебе ужин сварит, а то у нас тут всё занято работой, работой…
Оля замерла, холодно глядя на спину свекрови.
— Что вы сказали? — голос её прозвучал тише, чем она ожидала.
Зинаида обернулась, брови чуть удивлённо приподняты:
— Я с сыном разговаривала. Это наше дело.
Оля сжала стакан так, что побелели пальцы, и медленно вышла из кухни. В голове звенела пустота.
Финансовая ловушка
На следующий день свекровь завела новый разговор.
— Ты знаешь, Оля, ипотеку твою мы, конечно, гасим, но если уж совсем тяжело, можно и продать эту квартиру. Переедем в мою двушку, и всё. Без долгов.
— В вашу? — переспросила Оля, чувствуя, как кровь стучит в висках. — В ту, где кухня шесть метров и стены в грибке?
— Зато не в кредитах, — сладко улыбнулась Зинаида Павловна. — А сыну полегче будет.
Андрей вечером поддержал мать:
— Может, и правда подумать? Ипотека нас душит.
— Нас? — холодно переспросила Оля. — Ты хоть один платёж за год внёс?
Он замолчал, но глаза у него были такие усталые, что Оля поняла: он ненавидит этот разговор так же, как и она. Только уходит от него по-своему — в тишину, в бегство.
Точка кипения
Весна в этом году пришла рано. Солнце пробивалось сквозь грязные окна, пыль на подоконниках светилась золотом, но в квартире было холодно и душно.
Оля сидела на балконе с кружкой чая, глядя на двор, где мальчишки гоняли мяч. Лёшка был среди них — худой, слишком серьёзный для своего возраста.
Она думала о том, как всё изменилось. Когда они с Андреем брали ипотеку, мечтали о своём уютном гнезде, где по вечерам будет пахнуть пирогами, а выходные станут временем для прогулок и кино. А теперь этот дом стал похож на капкан.
Вечером Андрей вернулся раньше обычного. Лёшка уже спал. Зинаида Павловна сидела в кресле, обложившись журналами, и бросала в сторону Оли такие взгляды, будто что-то предвкушала.
— Нам надо поговорить, — сказал Андрей тихо, но голос дрогнул.
Оля подняла глаза.
— Поговори, — ответила она ровно.
Он замялся, провёл рукой по лицу.
— Я устал от этих скандалов. Мама… она права. Ты постоянно напряжена, придираешься, всё время недовольна. Может, нам надо немного… отдохнуть друг от друга?
Внутри у Оли что-то оборвалось.
— Отдохнуть? — переспросила она. — Ты серьёзно?
— Это не навсегда, — торопливо добавил он. — Просто… я не знаю, как всё исправить.
Она молча поднялась, прошла в комнату, достала из шкафа чемодан и начала складывать вещи. Руки дрожали, но движение было чётким, уверенным.
Зинаида Павловна появилась в дверях, губы её изогнулись в почти торжествующей улыбке.
— Вот и правильно, — сказала она ядовито. — А то мы все мучаемся.
Оля подняла на неё глаза и вдруг поняла, что больше не боится.
— Злые вы, — тихо сказала она. — Ты и твоя мать. Я к Андрею ухожу, он добрый.
Она произнесла это не ради театрального эффекта — просто так было честно. Не для них, для себя.
Сын, проснувшийся от шума, тихо вышел в коридор, прижимая к груди мягкого медведя. Его глаза блестели от слёз.
— Мам, — прошептал он.
Оля подошла, обняла его крепко и сказала только:
— Мы просто немного уедем, Лёшик. Дышать будем.
А в квартире, за их спинами, начинался новый виток привычного ада.
На следующий день она сняла маленькую студию в соседнем доме. Пахло свежей краской и дешёвым линолеумом, окна выходили во двор с облупленными качелями. Но там было тихо. И этого оказалось достаточно, чтобы впервые за долгое время выспаться.
Андрей не звонил. Зато Лена позвонила в первый же вечер:
— Ты молодец, что ушла. Но не расслабляйся. Такие, как она, просто так не отступают.
Оля смотрела на спящего Лёшку и знала — Лена права. Это ещё не конец.
Но впервые за три года в её груди не было пустоты. Только усталость и лёгкая, почти невидимая надежда, что жить без постоянной войны всё-таки можно.
Завтра заберёшь вещи, — твердо сказала жена