Катя возвращалась домой медленнее обычного: сумка тянула плечо, в другой руке — сетка с крупой и курицей по акции. Кассирша в «у дома» опять пробила без скидки, пришлось спорить. И всё это ради того, чтобы завтра сварить суп на два дня и не срываться вечером на лапшу быстрого приготовления. В лифте пахло чужими специями — кто-то тушил лук с кориандром. До сих пор непривычно, что дом новый, лифт новый, а деньги старые: ипотека, проценты, коммуналка. И зарплата — не из резины.
Саша уже был дома, сидел на кухне с ноутбуком. Он всегда вовремя: если сказано «до шести», значит до шести. Если поручили отчёт, будет готов на день раньше. Катя за это и любила: рядом с ним мир будто складывается по полочкам. Только с роднёй — с некоторыми их «родными» мир никак не складывался.
— Лена писала, — Саша поднял глаза. — У них духовка опять чудит. Просят, можно ли у нас пирог испечь. «Пирог» — это она так называет двадцать пять пирожков и две формы лазаньи.
Катя поставила сетку на стол, провела рукой по столешнице: её гордость, по акции, но качественная, теплая на ощупь, как камень, а не пластиковый блеск. Вдохнула. Раньше бы просто согласилась, молча. Слишком устала сегодня, чтобы играть в любезность.
— А ключ они зачем у нас оставили? — спросила она. — Чтобы мы и печь, и посуду, и гостей?
Ключ у Лены с Пашей появился месяц назад. Тогда они уезжали на базу отдыха, просили полить цветы. Катя согласилась, потому что тогда ещё казалось: ну что, соседи по подъезду, родственники Саши, молодой семье надо помогать. Вернули ключи, но через неделю снова попросили — «на всякий случай». «Ты же не против», — улыбнулась Лена. У Лены улыбка — как лампочка над дверью: включилась — и всем видно, что сейчас будет продавливание.
— Мам звонит, — посмотрел на экран Саша. — «Доченька, ты же понимаешь, у ребят ремонт…»
— У нас тоже жизнь, — коротко сказала Катя и выпустила из пальцев сетку, та мягко ударилась о пол.
Лена и Паша объявились через час. Лена — в лёгкой шапочке с бубоном, в ботинках на белой подошве (всегда забывает переобуться), Паша — с громким «здоров» и пакетом, из которого пахло чужими специями. Катя машинально поставила на огонь чайник. Вроде бы и отказывать неудобно — и Саша глазами спасибо говорит за гостеприимство, и всё это «мы же родня». Только «родня» иногда звучит как палка, которой подталкивают.
— Мы на полчасика, — начала Лена, вытаскивая из пакета алюминиевые формы, — только духовку разогреть и всё вкинуть. У вас просто прям бомбическая конвекция, я помню, как у тебя корочка получается.
— Полчасика, — повторил Паша и сразу подсел к ноутбуку Саши: — А можно тут стрим посмотреть? Там как раз матч, «Торпедо» с «Крыльями». И давайте пока чайку, а? У тебя же он, Катюш, этот… как его… «без горчинки».
Катя отметила, как ловко слово «полчасика» превращается в «матч», «чайку» и запах корицы, который уже вонзался в занавеску. Она достала кружки, хотя хотела сварить суп и упасть спать. В голове мелькали цифры: заработок, переводы по кредитке, «до шестнадцатого — страховка».
— Мы завтра по магазинам, — продолжала Лена, — и я твою карту скидочную возьму? У меня нет этой сети, а у тебя везде эти… штрихкоды. Тебе же не жалко? Мы всё равно «кэшбэк» потом пополам. Ну ты сама понимаешь.
Сашина мама, Тамара, позвонила ровно в момент, когда Паша повысил звук на стриме. Тамара умела иметь вид человека, которого никогда и ни к чему не принуждали, — во всяком случае, так она это преподносила.
— Катенька, золотце, — протянула она в трубку, — ребята же не по своей воле к вам бегают. У них ремонт встал, духовка «шалит». Помоги. Семья — это когда не считают.
«У нас считают банк», — хотела сказать Катя, но прикусила язык. Саша смотрел на неё с тем самым «если скажешь „нет“, я поддержу», и это было честно. Но и тяжело: отвечать «нет» почему-то всегда приходится ей.
Через неделю Лена с Пашей пришли опять. «Мы ненадолго», — сказали. Оставили у Кати на кухне четыре лотка с полуфабрикатами и ушли на два часа, «мы за мясом на рынок». Вернулись вечером с компанией «в двух словах поздравим друга с повышением» — и это в рабочий вторник. Соседка, тётя Зина, постучала потом, пожала плечами:
— Дочка, у вас до часу ночи стулья по полу скрипели. У меня внучка завтра на контрольную, не уснула.
Катя, как ни странно, краснела не перед Леной, не перед Пашей — перед тётей Зиной. Перед своим собственным представлением о порядке. Она дописала Лене длинное сообщение: «Предупреждайте заранее, не оставляйте вещи, не приводите гостей. У нас работа, ипотека, режим». Нажала «отправить» и по-настоящему выдохнула. Это было маленькое действие, почти невидимое — как поправить горшок с фикусом, чтобы он не падал. Но для Кати — целый подвиг.
Ответ пришёл через пять минут: голосовое от Лены, улыбка слышна даже без видео.
— Катюш, ну ты чего? Мы же свои. Не усложняй. Всё по-простому решим. Ты вот пишешь «ипотека-ипотека», а мы, между прочим, тебе скидки ищем, Паша всё в строительных магазинах узнаёт. Не психуй. Приедем в субботу, обнимемся и всё.
Суббота принесла другой эпизод. Паша загнал свою «ласточку» вплотную к их подъездной арке — так, что мусоровоз не мог заехать. Дворник махал руками, соседка с третьего кричала, а Паша снисходительно улыбался, как будто объяснял ребёнку таблицу умножения:
— Да чё ты… Минутка. Мы же груз вытащим и всё. Тут места — завались.
Катя заметила, что Саша сжал зубы. Но промолчал. А потом сказал: «Я поговорю с Пашей после». И не поговорил. Не потому что трус, а потому что «после» всегда находится новое «сейчас».
К концу месяца у Кати на телефоне набралось десятка два переписок с Леной: просьбы, «а можно», «ну ты же…», «твоя духовка», «твои скидки», «ты же хозяйка». Подруга Ира, узнав всё это, тихо присвистнула:
— Ты с такой порядочностью до язвы дойдёшь. Тебе границы ставить надо. Скажи Саше: «Я устала», пусть он говорит с Леной. Это его родня.
Катя кивала. Вечером сказала Саше ровно это. Тот положил ладонь ей на плечо:
— Я скажу. Но не сегодня. Сегодня у них день рождения тёщи Паши, они и так на нервах. Давай после.
И вот это «после» опять отложилось.
В начале следующей недели коллега Кати, Дима, во время обеда спросил, почему у неё под глазами синяки. Катя отшутилась про сериал до ночи, но в голове чесалась мысль: «А почему я оправдываюсь? У кого прошу разрешения на спокойствие?»
Весна тянулась, как жвачка, остро пахли дешёвые духи в лифтах и салаты из ближайшей кулинарии. Лена с Пашей словно встроились в их распорядок: то «мультиварку одолжим?», то «у вас скатерть не маркая?», то «давай у вас посмотрим финал, у нас интернет «шалит». При этом за собой они всегда оставляли «почти порядок»: салфетка в кружке, нож на разделочной доске, чайник пустой. Вроде пустяки, а Катины нервы крошились как слоёное тесто, к которому Лена без спроса добавляла сахар.
В конце — когда Саша в третий раз за месяц попросил у банка изменение даты платежа, «чтобы зарплата легла», — Катя наконец-то не нашла в себе силы сгладить. Она увидела Сашину спину у окна и подумала, что он, как и она, не железный. И что если не начнут говорить сейчас, потом может быть поздно.
Но разговора всё равно не получилось — потому что Лена прислала ещё одно голосовое: «Катюш, подскочи, пожалуйста, к тебе курьер. Мы указали ваш адрес — у нас дверь клинит. Оплатишь? Мы тебе переведём. Ок?»
Катя смотрела на экран телефона и чувствовала, как по спине медленно ползёт холод. Она знала, что «оплатишь — переведём» означает одно и то же каждый раз: «переведём, как получится». Иногда через день, иногда через неделю. А иногда и вовсе «ой, забыла, напомни».
Саша за её плечом прочитал сообщение и тихо сказал:
— Я поговорю.
— Ты это уже говорил, — выдохнула Катя и пошла к шкафчику за курткой. — Я сама.
Курьер, как назло, оказался хмурым парнем, который не стал ничего ждать: «Оплата только картой». Катя провела телефоном, стиснув зубы. Лена, конечно, потом «забудет» округлить, спишет на копейки.
Вечером, когда Лена зашла за пакетом, даже не сняв наушников, Катя только холодно кивнула. Лена, заметив это, подняла брови:
— Ой, что-то ты сегодня не в духе. Усталость? Понимаю, ипотека — это тяжело. Но не переживай, всё наладится, главное — не зацикливаться.
Катя молчала. Просто молчала. Её внутренний голос шептал: «Скажи, что это не нормально. Скажи, что вы не склад для их вещей и не пункт приёма посылок». Но слова, как всегда, застряли где-то в горле.
В начале апреля Саша попытался поставить границы. Лена снова объявилась с Пашей в воскресенье, позвонили прямо в девять утра: «Катюш, мы тут внизу, у тебя духовка свободна?»
Саша вышел в прихожую в старом свитере, волосы торчали в разные стороны.
— Лена, может, вы хотя бы за день предупреждать будете? — сказал он, пытаясь улыбнуться.
— А что такого? — Лена рассмеялась. — Мы же свои. И потом, у нас просто тесто уже подошло, его держать нельзя. Ты же не хочешь, чтобы добро пропало?
Саша открыл дверь, пропуская их. Катя стояла на кухне, молча мыла кружки, думая, что это «свои» почему-то звучит как приговор.
Через неделю у Паши возникла новая идея: «Давайте в выходные шашлыки! У вас же балкон широкий, мангал небольшой поставим».
Катя едва не выронила ложку.
— У нас балкон на седьмом этаже, — спокойно сказала она. — И мангал на нём не встанет.
— Ну это если заморачиваться, — махнул рукой Паша. — А так всё реально, я в интернете видел. У вас балкон — что надо, не то что наш закуток. Мы всё купим, ты только мясо замаринуй. У тебя же вкусно получается.
Саша мялся, пытаясь перевести разговор в шутку. Но вечером, лёжа в темноте, Катя смотрела в потолок и думала: «Почему я молчу? Почему он молчит?»
Ситуация обострилась, когда Лена без предупреждения дала их номер телефона своему знакомому курьеру. Катя вернулась с работы и застала парня у двери. Тот держал огромную коробку и раздражённо спрашивал:
— Это квартира 74? Мне сказали, вы примете, тут хрупкое.
Катя подняла коробку, хотя руки дрожали. Через час Лена написала в чате:
«Ой, Катюш, забери, пожалуйста, к себе. Мы вечером заедем, нам просто так удобнее».
Вечером они не заехали. Коробка простояла у стены два дня, пока Катя не поставила её в коридор, чтобы спотыкаться каждый раз и напоминать себе: «Надо поговорить. Сегодня. Обязательно».
Разговор всё же состоялся. Катя набралась смелости в середине апреля. Лена снова пришла «на полчасика», расставила на столе коробки с едой и, как обычно, начала шутить про «вашу уютную кухню». Катя вытерла руки и сказала тихо, но твёрдо:
— Лена, мы не можем быть вашим складом и кухней. У нас работа, свои дела. Давай вы заранее будете спрашивать. И… оплачивать свои заказы сразу.
Лена замерла, потом улыбнулась шире обычного.
— Катюш, ты чего? Мы же просто… Ну, по-семейному. Ты, наверное, устала, я понимаю. У всех бывает. Давай не будем драму устраивать. Мы же не чужие.
Саша тогда не вмешался. Просто налил себе чай, сделал вид, что слушает радио. Катя почувствовала, как к горлу подступает обида: ей нужна была его поддержка, но он выбрал тишину.
К концу месяца Лена устроила «сюрприз»: пригласила своих друзей в квартиру Кати и Саши, пока те были на работе. Позвонила только за час до их возвращения:
— Мы у тебя, окей? У нас просто интернет вырубился, а ребята матч смотреть хотели. Не переживай, мы аккуратно.
Когда Катя зашла домой, там уже шумел телевизор, в раковине валялись грязные тарелки, на полу стояли бутылки из-под пива. Паша махнул рукой:
— Катюх, не кипишуй, мы сейчас всё приберём.
Она хотела сказать, что это её дом, её кухня, её порядок. Но снова промолчала. Только достала тряпку и начала убирать, пока гости лениво собирали вещи.
Той ночью Катя долго не могла уснуть. В голове крутились слова подруги Иры: «Ты либо ставишь границы, либо они ставят тебя на полку».
В начале мая пришла квитанция: сумма по ипотеке выросла из-за пересчёта страховки. Катя сидела на кухне, уткнувшись в бумагу, и понимала: платить вовремя получится только если отказаться от лишних расходов. Но через пару дней Лена снова написала:
«Катюш, мы к вам с ребятами. Отметим день рождения Паши. Не против? Мы всё купим, честно. Ты только духовку освободишь».
Катя перечитала сообщение раз десять. Дрожащими руками набрала ответ: «Не получится. У нас свои дела». И нажала «отправить».
Через пять минут раздался звонок. Лена говорила мягко, почти шептала:
— Катюш, ты что, сердишься? Мы же семья. Ты хочешь, чтобы Паша расстроился в свой день? Давай не будем. У тебя же сердце доброе, я знаю.
И вот в этот момент Катя вдруг поняла, что добрая — не значит удобная.
А теперь просто собирай вещи и уходи