Ира всегда говорила себе, что жить вместе с матерью мужа — это временно. Ну, максимум полгода, пока не сдадут их новую квартиру в доме на Профсоюзной. Две комнаты, пусть и в ипотеку на двадцать лет, зато свои стены. И кухня — не эта крохотная шесть с половиной метров, где, если свекровь встанет у мойки, к холодильнику уже не протиснуться.
Светлана Ивановна вошла в их жизнь тихо, даже как-то извиняясь. В первый день принесла с собой торт из «Фили-Бейкерс» и сказала, поправляя шарф:
— Я вам мешать не буду. Я только вещи поставлю и буду в своей комнате.
Ира тогда даже поверила.
Вечером она рассказывала об этом мужу, пока он листал ленту в телефоне.
— Вполне нормально всё будет, — сказала Ира, разливая по кружкам чай. — Она вежливая, понимающая.
— Конечно, мама нормальная, — пожал плечами Кирилл. — Ты просто её не знаешь.
Первую неделю всё и правда было спокойно. Светлана Ивановна варила борщ, мыла полы и даже гладила Ирины блузки «на работу». По утрам оставляла на столе записку: «Завтрак в холодильнике. Хорошего дня».
А потом начались мелочи.
— Ира, ты опять полотенце мокрое на батарее оставила, — сказала как-то утром свекровь, поправляя очки на переносице. — Оно же протухнет.
Или вечером, когда Ира достала из пакета баночку дорогого оливкового масла:
— Ты эти деньги бы лучше отложила на ипотеку, а не тратила на всякие изыски.
Ира старалась не реагировать. Она даже шутливо рассказывала подруге на работе:
— Да, у нас тут тихий бытовой террор. Но терплю, ничего. Главное, чтобы до конца лета протянуть.
Но терпение таяло. Особенно после того, как Светлана Ивановна начала приглашать в гости свою старшую дочь — Лену. Та приходила с двумя шумными детьми, разувала их прямо в коридоре, а потом бежала на кухню, громко обсуждая, «как же Кирюше повезло с такой заботливой мамой».
— Мам, ну хватит устраивать тут детсад, — как-то попытался возмутиться Кирилл, но тут же сдался под маминым взглядом: — Ну… если только ненадолго.
Ира сжимала зубы, перемывая гору липких после детских ручек тарелок.
В один из вечеров, когда Ира задержалась на работе из-за отчёта, она вернулась домой и увидела, что на её диване в комнате разложены детские игрушки. На полу валялись чипсы, а Светлана Ивановна сидела с чаем и комментировала телевизор.
— Мам, ну мы же договаривались, что… — начал Кирилл, но та перебила:
— Дом же общий, Кирюш. А Лене с детьми негде посидеть, у неё ремонт.
Ира закрылась в ванной и сидела там, пока не стихли голоса.
К концу второго месяца их квартира перестала казаться Ире домом. Это стало местом, где она пряталась от чужих взглядов и едких замечаний.
В середине июня Ира решилась поговорить с Кириллом.
— Кир, мы же договаривались. Это временно. Я больше не могу. Я прихожу с работы, а дома чужие дети, свекровь проверяет мой холодильник… Я устала, понимаешь?
Кирилл, как всегда, не посмотрел ей в глаза.
— Ира, ну потерпи. Мама же… Она привыкнет. Да и Лена скоро уедет.
— Да не в Лене дело! — голос Иры сорвался. — Дело в том, что нас здесь нет. Мы как квартиранты.
Он вздохнул и ничего не ответил.
Через неделю Светлана Ивановна завела разговор о семейном бюджете.
— Зачем платить ипотеку в одиночку? — спросила она за ужином, аккуратно раскладывая на тарелке кусочек рыбы. — Если жить вместе, мы могли бы сэкономить. Я бы помогала. Вы бы, может, машину купили.
Ира отложила вилку.
— Мы хотим жить отдельно. Это наше решение.
— А я — мать Кирилла, — голос свекрови стал холодным. — И я не хочу, чтобы мой сын влезал в долги, пока рядом есть родной дом.
С того вечера в квартире стало заметно тише. Но это была не тишина покоя, а вязкая, липкая тишина перед бурей.
Ира перестала приходить домой сразу после работы. Она задерживалась в офисе, пила чай с бухгалтершей Тамарой Васильевной, помогала коллегам закрывать отчёты, лишь бы оттянуть момент, когда снова придётся слушать шелест шагов свекрови по коридору и её холодное «Добрый вечер».
Кирилл делал вид, что ничего не происходит. Он уходил на тренировки, оставлял телефон на беззвучном и возвращался поздно. Иногда — с запахом пива.
— Ты где был? — однажды спросила Ира, когда он тихо проскользнул в спальню ближе к полуночи.
— Да так… с ребятами встречался. Развеяться хотел.
— Развеяться? — горько усмехнулась она. — А я, значит, тут развлекаюсь в компании твоей мамы и племянников, да?
Кирилл устало потер лицо:
— Ира, ну не начинай…
Эта фраза стала их постоянным фоном.
В начале июля в квартиру снова приехала Лена с детьми. На этот раз — с коробками и чемоданами.
— У нас там трубы меняют, пылища ужасная, — сказала она, протискиваясь по коридору. — Мама, мы тут пока поживём?
Ира застыла на пороге кухни.
— Как это — поживём? — холодно уточнила она.
Лена, не поднимая глаз, ответила:
— Ну, на пару недель. Может, три. Дети же маленькие.
Светлана Ивановна в это время вытирала стол и, даже не повернувшись к Ире, произнесла:
— Кровь не разольёшь, Ира. Семья должна помогать друг другу.
Ира хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Она понимала: сейчас начнётся скандал, и Кирилл встанет на сторону матери. Она прошла в спальню, закрыла дверь и впервые всерьёз подумала, что надо искать съёмную квартиру. Пусть маленькую, пусть в другом районе, но свою.
В те дни Ира чувствовала себя посторонней в собственной жизни. В кухне постоянно пахло детской кашей, на диване валялись чужие игрушки, а по утрам в ванной толпились Ленины мальчишки, споря, кто первый почистит зубы.
Когда Ира попыталась приготовить ужин в пятницу вечером, Лена без стука зашла на кухню:
— А что ты готовишь? Давай я сама, дети суп любят.
— Я готовлю для себя и Кирилла, — ровно ответила Ира.
— Ну и нам заодно сделай, — легко бросила Лена, вытаскивая кастрюлю.
Ира не выдержала и вышла на лестничную площадку. Звонила подруге, глотая слёзы:
— Я больше не могу. Они считают, что я мебель. Я прихожу с работы — а там дети, Лена, её муж на выходных, мама с видом мученицы. А Кирилл молчит.
— Ира, уходи, — тихо сказала подруга. — Уходи, пока не сломалась.
Первый настоящий взрыв случился в воскресенье.
Ира вернулась из магазина, поставила сумки на кухонный стол — и увидела, что её новую блузку, купленную в кредит к корпоративу, достали из пакета и бросили на диван. Поверх блузки кто-то положил раскрашенные фломастерами листки.
— Кто трогал мои вещи? — голос у Иры дрожал.
Лена, не отрываясь от телефона, ответила:
— Дети играли. Они не со зла.
— Это не игрушки! — Ира подняла блузку, на которой теперь красовались ярко-зелёные полосы.
— Господи, ну подумаешь, — вмешалась Светлана Ивановна, глядя строго. — Что ты на детей орёшь? Купишь другую, не конец света.
— А платить кто будет? — сорвалась Ира. — Я эту блузку в кредит взяла!
Тишина повисла глухой стеной. Кирилл вышел из комнаты, как всегда — с виноватым видом.
— Ира, не накаляй…
— Я накаляю?! — она почти закричала. — Кирилл, у нас нет своего угла, у нас нет тишины, у нас даже вещей своих нет, потому что всем всё можно!
Светлана Ивановна поднялась со стула, медленно, с паузой, будто на сцене.
— Ах вот как… Я, значит, тут всё держу, всё готовлю, детей смотрю, а ты… ты ещё и недовольна?
— Вы не держите, вы контролируете! — вырвалось у Иры. — Каждое моё движение, каждая копейка…
Кирилл опустил глаза.
— Ира, хватит. Ты перегибаешь.
После этого разговора Ира больше не пыталась наладить контакт. Она приходила домой поздно, ужинала йогуртом в комнате и засыпала в наушниках, чтобы не слышать грохота телевизора и визга детей.
Она даже начала смотреть сайты аренды. Две недели она тихо складывала вещи в пакеты — рубашки, косметику, рабочие документы.
Решение пришло неожиданно, в один из будних вечеров, когда она задержалась на работе. Тамара Васильевна тихо сказала:
— Девочка моя, а чего ты терпишь? Муж у тебя не ребёнок, мама его не хозяйка. Если он не встал на твою сторону, может, и не встанет никогда.
Ира в тот вечер шла домой пешком, медленно, в наушниках. Дождь моросил, босоножки промокли, но внутри вдруг стало как-то спокойно. Она знала, что будет дальше.
Ира решила: в субботу утром она съедет. Снимет крошечную студию возле метро, без балкона, с видом на серый забор и стройку, но зато с тишиной и правом закрывать дверь на ключ.
В пятницу вечером она пришла домой раньше обычного. В комнате — на кровати — уже стоял её чемодан. Светлана Ивановна, сложив руки на груди, стояла у двери.
— Ты это… собираешься куда-то? — спросила Ира, медленно проходя в комнату.
— Это я тебе помогаю, — ответила свекровь ровно. — Раз уж решила съезжать, так съезжай по-хорошему.
Ира сжала пальцы на ручке сумки.
— Я ничего ещё не сказала.
— А что тут говорить? — Светлана Ивановна прищурилась. — Я же вижу: ходишь, как тень. Вещи таскаешь потихоньку. Думаешь, мы не заметили?
Кирилл стоял в коридоре, как всегда — между ними. Глаза опущены, руки в карманах спортивных штанов.
— Кир, — тихо сказала Ира, — я не могу больше. Так жить нельзя. Мы даже поговорить нормально не можем.
— Ира, давай не будем сейчас, — устало произнёс он. — Давай потом.
— А когда, Кир? — в голосе дрожала злость. — Когда я окончательно перестану быть человеком и стану просто… частью мебели в этом доме?
Светлана Ивановна сделала шаг вперёд:
— Никто тебя мебелью не считает. Но если тебе здесь плохо — никто держать не будет. Только потом не удивляйся, что сына своего сама из семьи выдавила.
Эти слова ударили сильнее пощёчины.
Ира развернулась, зашла в комнату и захлопнула дверь. Внутри уже был собранный чемодан. Она молча застегнула молнию, накинула куртку и, не глядя на мужа, сказала:
— Завтра заеду за остальным.
Ночью Ира спала плохо. Просыпалась, слушала, как в зале работает телевизор, как Светлана Ивановна переговаривается с Леной по телефону. Слышала, как тихо закрылась дверь в их комнату, как Кирилл шепчет что-то матери.
Утром, когда она накидывала шарф перед выходом, Светлана Ивановна стояла у двери кухни, держа в руках кастрюлю с супом.
— На работе устала? — голос её был ядовито-мягким. — А ужин кто готовить будет, интернет?
Ира подняла глаза. В этот момент в ней что-то щёлкнуло — как выключатель. Ни крика, ни слёз. Просто холодное, прозрачное спокойствие.
— Интернет готовить не умеет, — тихо ответила она. — Но мне и не нужно.
Ира вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Новая квартира была тесной и пахла краской. На кухне помещался только маленький столик и два табурета. Но Ира впервые за долгое время почувствовала, что может выдохнуть.
Первую неделю Кирилл звонил каждый день.
— Ира, ты просто устала. Давай поговорим, — говорил он, — мама тоже переживает.
— Я не устала, Кир, — отвечала она. — Я просто хочу жить так, как мне спокойно.
Он приходил вечером, сидел на краю её дивана, растерянно теребя связку ключей, но слова всегда были одни и те же: «Ты же понимаешь, мама… Она одна…»
Ира больше не спорила. Она смотрела на него, на его опущенные плечи, и понимала, что ничего не изменится.
Светлана Ивановна тоже звонила. Иногда — с упрёками:
— Неужели сложно иногда приходить? Я внуков хочу.
Иногда — с жалобами на здоровье:
— Давление у меня, сердце… Кирилл переживает, а ты даже не позвонишь.
Иногда — с прямыми обвинениями:
— Ты развалила семью. Кирюше теперь несладко.
Ира молчала. Она не оправдывалась и не объясняла.
Через месяц Ира привыкла к новой жизни. Она вставала утром, делала кофе, слушала музыку и ехала на работу. Вечерами училась готовить простые блюда, а в выходные выбиралась в парк.
Одиночество оказалось не страшным. Страшнее было оставаться там, где тебя не слышат.
Иногда, поздними вечерами, Ира думала о Кирилле. Представляла, как он сидит на диване, листает ленту, кивает на мамины комментарии и всё так же молчит.
Она знала, что это молчание когда-нибудь станет ответом на все её вопросы.
Подлый поступок