Сергей привык считать себя человеком терпеливым. На работе его так и называли — «железный». В офисе он мог часами слушать нытьё клиентов, придирки начальника и даже язвительные шуточки коллег, не выдавая ни малейшего раздражения. Но дома… дома всё было иначе.
— Серёж, ты не против, если мама у нас немного поживёт? — спросила Алина в тот самый день, когда у их двушки в спальном районе появился лишний ключ.
«Немного», — это слово Сергей запомнил. Тогда он подумал, что неделя-другая — и всё вернётся в норму. В конце концов, Елена Викторовна, тёща, выглядела милой женщиной: аккуратная, подтянутая, с ровной осанкой и неожиданно громким голосом. Она пришла в их дом с парой чемоданов, увесистой сумкой с кастрюлями и пакетом банок с вареньем.
Сергей даже не возражал. В глубине души он чувствовал, что должен проявить уважение. Мать жены, да ещё и вдова. Что тут возразишь?
Первые дни были… странно спокойными. Елена Викторовна сидела на кухне, вязала ярко-алую кофту, а когда он возвращался с работы, улыбалась:
— Устали? Сейчас суп подогрею.
Он и правда уставал. Иногда до судорог в ногах. Но уже тогда его слегка тревожило, как она переставляла его кружки, перекладывала документы со стола в ящик, «поправляла» обувь у входа.
Алина, вечно занятая, заметить ничего не успевала. Её работа в турфирме требовала допоздна сидеть за компьютером, потом ещё эти вечерние звонки от клиентов… Домом она давно не занималась.
— Мама просто помогает, — говорила она, целуя Сергея в щёку на бегу. — И потом, ей ведь тяжело одной.
Но «помощь» постепенно переросла в систему.
— Серёженька, — начинала тёща утром, когда он с заспанным лицом пил кофе. — Ты как-то странно за электричество платишь. Я посмотрела квитанции… Может, не надо кондиционер включать каждый вечер?
— Я работаю весь день. Хочу прийти и не задыхаться, — отрезал он однажды, но тут же пожалел: тёща вздохнула так громко, что Алина выглянула из ванной с пеной на голове:
— Серёж, ну что ты?
А дальше начались разговоры про кредиты. Елена Викторовна не могла понять, зачем они купили машину «в долг», да ещё и платят ипотеку.
— Деньги утекают, а вы и не замечаете, — качала она головой. — Молодёжь нынче без головы.
Сергей сжимал зубы и уходил на балкон, где мог хотя бы спокойно выкурить сигарету. Иногда ему казалось, что стены их квартиры стали вдвое ближе.
Первый серьёзный конфликт произошёл на ровном месте.
Это был субботний вечер. Сергей купил пиццу, хотел устроить Алине вечер без готовки. Когда он достал коробку на кухне, тёща смерила его взглядом:
— Опять эта дрянь? Никакой пользы. Алина, ты что, разрешаешь ему так питаться?
— Мам, ну это же раз в месяц… — устало протянула жена.
— И что? Ты видела, сколько он уже набрал? — безжалостно продолжала она, не глядя на Сергея.
Он молчал. Молча разложил пиццу по тарелкам, молча включил телевизор и молча ушёл в комнату. А ночью долго смотрел в потолок, думая, что терпение — штука ограниченная.
К концу третьего месяца он понял, что квартира уже не их. Это был её дом. Кухня пахла её духами, шкафы были заполнены её банками и полотенцами, даже их постельное бельё перекочевало на дальнюю полку — «неудобное, жёсткое».
— Ты не понимаешь, — объясняла Алина, когда он пытался поговорить. — Ей тяжело. Она одна. Ей скучно.
Сергей сдерживался. До поры.
Но однажды вечером, когда он вернулся домой раньше, чем обычно, и застал тёщу в их спальне, роющуюся в его ноутбуке, терпение дало трещину.
— Что вы здесь делаете? — спросил он так тихо, что даже сам испугался своего голоса.
— Проверяю, чем вы тут занимаетесь, — спокойно ответила она. — Мне нужно понимать, чем вы живёте.
Он закрыл ноутбук резким движением и вышел, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
Алина потом долго оправдывала мать: «Она же просто волнуется…».
И Сергей понял — в этой квартире он чужой.
После того вечера Сергей стал уходить из дома всё чаще.
Сначала — в спортзал, потом — в бар с коллегами, потом просто гулял по городу до поздней ночи, лишь бы не слышать её шагов на кухне и скрип её вязальных спиц в гостиной.
Алина делала вид, что ничего не происходит. Она всё чаще задерживалась на работе, писала сухие сообщения: «Не жди меня. У мамы давление». И Сергей уже не пытался что-то объяснять.
Новый виток конфликта начался с мелочи. Елена Викторовна решила «помочь» с воспитанием их сына — восьмилетнего Дани.
— Даня не должен столько сидеть в телефоне, — заявила она за ужином. — Я уже нашла курсы шахмат рядом с домом. И записала его.
— Вы записали? — переспросил Сергей, чувствуя, как гул в ушах становится всё громче. — Даже не спросив нас?
— А что тут спрашивать? — искренне удивилась она. — Вы с Алиной целыми днями на работе, а ребёнок бесхозный. Кто-то должен о нём подумать.
— Мам, — попыталась вставить Алина, — мы как-нибудь сами…
— Сами? — усмехнулась Елена Викторовна. — Вы не в состоянии даже нормальный ужин приготовить, что уж говорить о воспитании ребёнка.
Сергей не выдержал. Впервые за всё время он сорвался:
— Это наш сын! Не ваш. И в моей семье решения принимаю я, понятно?
Молчание, наступившее после этих слов, можно было резать ножом. Даня тихо встал из-за стола и ушёл к себе в комнату. Алина уставилась в тарелку. Елена Викторовна демонстративно вытерла губы салфеткой и ушла на кухню, громко хлопнув дверцей шкафа.
Вечером жена сказала:
— Ты перегнул палку. Она ведь просто хочет помочь.
— Она хочет управлять, — жёстко ответил он. — И ты ей позволяешь.
— Ты не понимаешь, у нас нет выбора, — прошептала она, опустив глаза. — Без её помощи мы не справимся.
Эти слова ударили сильнее, чем крик. «Без её помощи…» — Сергей повторял эту фразу про себя ещё долго, глядя в потолок.
Вскоре Елена Викторовна полностью взяла под контроль быт. Она решала, что покупать в магазине, какие продукты «правильные», какой порошок безопаснее, где дешевле коммуналка. Даже цвет штор в спальне они с Алиной «согласовали» с ней.
— Ты просто параноик, — однажды сказала жена, когда он пожаловался, что не может спокойно открыть холодильник без её комментариев. — Ей нечем заняться. Пусть хоть так отвлекается.
Но Сергей уже ощущал, что задыхается.
Он ловил себя на том, что думает о переезде. Снимет маленькую студию — пусть даже в кредит. Главное — тишина и пространство. Он представлял, как приходит в квартиру, где нет запаха чужих духов, нет посторонних шагов.
Развязка назревала постепенно.
Всё началось с того, что он обнаружил пропавшие деньги с общей карты. Небольшая сумма — двадцать тысяч. Но для него это был сигнал. Он спросил Алину — та замялась, потом призналась:
— Мама брала. У неё проблемы с кредитом, я думала, потом вернём…
— Ты даже не сказала мне, — тихо сказал он, чувствуя, как гнев поднимается волной. — Это наши общие деньги.
— Она же твоя семья тоже, — пролепетала Алина.
— Нет, Алина, — он посмотрел на неё так, что она отступила. — Она — твоя мать. Не моя семья.
Через неделю он решился поговорить.
Вечером, когда Даня был у друга, а Алина — на работе, он нашёл Елену Викторовну на кухне. Она мешала борщ, напевая под нос какую-то старую мелодию.
— Нам нужно поговорить, — сказал он.
Она обернулась, подняла брови:
— Говорите.
— Вы должны уехать, — произнёс он, стараясь не дрогнуть. — Мы с Алиной должны жить отдельно.
Она молчала секунду. Потом медленно отложила ложку, вытерла руки о фартук и усмехнулась:
— Уехать? Интересно. А ничего, что эта квартира куплена в том числе на деньги моей семьи? Что ремонт делали на мои сбережения? Или вы забыли?
Сергей сжал кулаки. Да, её деньги действительно помогли тогда, когда банк не одобрил им полную сумму ипотеки. Но это не давало права жить их жизнью.
— Мы вернём, — выдавил он. — Я переведу вам всё до копейки. Только съезжайте.
Её глаза сузились.
— Так вот, значит, как… — протянула она тихо. — Ты выживаешь меня из дома.
Он не ответил.
Алина вернулась поздно. Они не успели обсудить ничего: Даня заплакал, не желая ложиться спать, а потом весь вечер телефон Алины разрывался от звонков начальства.
Но в ту ночь Сергей не сомкнул глаз. Он чувствовал, что точка невозврата уже пройдена.
На следующий день в квартире царила гробовая тишина.
Елена Викторовна демонстративно перестала разговаривать с Сергеем. Она не смотрела в его сторону, не задавала вопросов, не комментировала ни одно его действие. Но при этом умудрялась так громко вздыхать на кухне и так шумно хлопать дверцами шкафов, что от этой «тишины» звенело в ушах.
Алина пыталась сгладить углы. Она суетилась, готовила ужин, улыбалась натянутыми улыбками, и только в редкие минуты, когда сын ложился спать, тихо просила:
— Серёж, подожди немного, ладно? Давай не сейчас.
Сергей кивал. Он устал спорить.
Перелом случился в середине мая.
В тот день он пришёл домой раньше обычного. Двор был залит вечерним солнцем, соседи обсуждали у подъезда какие-то новости, и всё казалось почти нормальным.
Но в квартире пахло жареным луком и чем-то горьким, химическим. Сергей открыл дверь на кухню и замер.
На столе лежала его папка с документами — банковские выписки, бумаги по ипотеке, даже старые договора с работы. Елена Викторовна сидела напротив, в очках, с ручкой в руке, как строгая учительница.
— Что вы делаете? — голос Сергея дрогнул.
— Проверяю, — спокойно сказала она, даже не поднимая головы. — Мне нужно понимать, как вы тратите деньги.
— Это мои документы. — Он сделал шаг вперёд. — Вы не имеете права.
Она подняла глаза, медленно, почти с усмешкой:
— Зато я имею право знать, на что вы спускаете семейный бюджет. Алина всё на работе, а я здесь. Я вижу, что вы делаете.
Он почувствовал, как что-то рвётся внутри.
— Вы… — он сжал кулаки, — вы давно перешли все границы. Это не ваш дом. Не ваши деньги. Не ваша семья.
Она встала. Глаза блестели, на лице появилась странная, почти торжествующая улыбка.
— Значит, так, Серёжа. — Голос её был тихим, но ледяным. — Я вас раскусила давно. Вы хотите избавиться от меня. Вы хотите, чтобы я исчезла. Но знайте — я так просто не уйду.
В этот момент в дверях появилась Алина. Взъерошенная, с телефоном в руке, с глазами, в которых застыл ужас.
— Что происходит? — прошептала она.
Сергей обернулся к ней:
— Скажи ей, что она должна съехать. Сейчас.
Алина побледнела.
— Серёж… Давай потом. Даня дома. Поговорим вечером.
Но разговора вечером не получилось. Елена Викторовна заперлась в комнате, громко хлопнув дверью. А Алина тихо плакала в ванной, твердя одно и то же:
— Ты всё испортил. Всё.
Следующие дни превратились в кошмар.
Елена Викторовна больше не делала язвительных комментариев. Она просто… играла молчанием. Не разговаривала, не смотрела, но при этом будто везде напоминала о своём присутствии: переставленные вещи на кухне, аккуратно разложенные носки, выключенный кондиционер.
Сергей уставал так, как не уставал даже в самые тяжёлые проекты на работе. Он приходил домой и ловил себя на мысли, что не хочет заходить в квартиру. Что легче провести вечер в машине, чем пересекаться с этой женщиной.
Решение созрело внезапно.
В конце месяца он нашёл в интернете небольшую студию в соседнем районе. Без мебели, без ремонта, но главное — тишина и свои стены. Он подписал договор аренды в тот же день и вечером, с ледяным спокойствием в голосе, сказал Алине:
— Я съезжаю.
Она молчала. Долго. Потом тихо сказала:
— Значит, всё?
— Я не могу так больше, — он устало потер лицо. — Ты должна выбрать, Лина. Или мы вдвоём строим семью. Или ты живёшь с мамой.
Она отвернулась.
— Ты всё усложняешь, Серёж. Ей некуда идти.
Он только усмехнулся.
На следующий день он собирал вещи. Даня стоял в дверях комнаты, молча смотрел, как отец складывает рубашки в чемодан.
— Пап, ты куда? — спросил он тихо.
Сергей присел, обнял сына.
— В другое место, Даня. Но ты всегда можешь приходить ко мне.
В этот момент в коридоре раздался стук каблуков. Елена Викторовна стояла у входа, сложив руки на груди.
— Сергей, — её голос был натянут, как струна, — ты меня сдать в дом престарелых собрался?
Он поднял глаза, встретился с её взглядом и ничего не ответил. Просто молча застегнул чемодан и вышел за дверь.
В новой квартире было тихо. Тишина звенела, давила, но одновременно давала дышать. Он сел на пол, прислонился к стене и впервые за долгое время почувствовал странное облегчение.
Он не знал, что будет дальше. Не знал, как объяснит всё Дане. Не знал, решится ли Алина на что-то.
Но впервые за многие месяцы он мог закрыть глаза и не бояться, что кто-то войдёт в его комнату без стука.
– Вот скажи, зачем мне такой муж? – спросила у матери Аня