Денис терпел, как мог. Сначала это казалось почти забавным — эта её привычка врываться в их жизнь без стука. Он еще тогда, три года назад, решил: «Ну ладно, ей трудно, она же мать Оли, привыкла, что дочка рядом». Он даже не возражал, когда она заявилась в их новую квартиру через неделю после новоселья с торжественным видом и целым пакетом замороженных котлет.
— Чтобы вы, дети, не травились этой вашей магазинной дрянью, — бросила она, как будто объясняя, почему оказалась на пороге без предупреждения.
Тогда он подумал, что это разовая акция. Что она придет, разложит свои котлеты по полкам и уйдёт. Но она не ушла.
Сначала — «просто на часок, чай попить». Потом — «постирать кое-что, у меня машинка барахлит». А через пару месяцев у неё уже был свой набор ключей «на всякий случай», и в прихожей стояли её тапочки с облупившимися стразами.
Оля всегда мягко сглаживала углы:
— Мам, ну не начинай. Ты же знаешь, Дэн поздно с работы приходит, ему отдохнуть надо.
— А что я начинаю? — округляла глаза теща. — Я в своей дочери в гости пришла. Это ж мой внук тут живёт. Или мне уже запрещено?
Тогда Денис молчал. Он устал спорить после двенадцати часов на работе, а дома хотел тишины. Но тишины не было. В любой момент дверь могла скрипнуть, и она появлялась, как инспектор по санитарным нормам:
— Денис, ну что это у тебя в раковине? Я же говорила — кастрюли надо сразу мыть. И хлеб хранить не так. Он же плесневеет.
В редкие моменты, когда они оставались дома втроем — он, Оля и их годовалый сын, — жизнь казалась почти нормальной. Денис варил кофе, Оля кормила малыша кашей, они обсуждали, куда поедут летом. Но потом звонок в дверь, и всё рушилось.
— Вы, конечно, решайте сами, — говорила тёща, проходя на кухню, — но ребенка на море в августе везти — это безумие. Там кишечные инфекции! Да и деньги зачем тратить? Я ж могу с ним посидеть.
Он пробовал разговаривать. Один раз, два. Аккуратно, без крика.
— Нина Михайловна, я понимаю, что вы беспокоитесь, но давайте заранее договариваться, когда вы приходите.
Она делала паузу, прищуривалась и тихо, почти шепотом, но так, чтобы Оля слышала:
— Я только за семью переживаю. Но если тебе, Денис, не нужен мой совет… Ну что ж.
И тогда Оля, не глядя ему в глаза, просила:
— Дэн, ну потерпи. Мама у меня одна. Ей сложно одной в квартире. Она же только добра хочет.
Он терпел. До того самого утра, когда, придя с ночной смены, застал её на кухне. Она сидела за столом в его футболке — именно в его, любимой, которую он держал в шкафу для тренировок. И кормила их сына манкой.
— Оля сказала, у тебя своя система питания. Но, Денис, ну какой кашей растущий ребенок насытится? — сказала она, даже не обернувшись.
Тогда он впервые почувствовал, что их квартира — больше не его пространство.
Через пару недель ситуация стала накаляться. Нина Михайловна начала вслух обсуждать его зарплату — прямо за столом, при Олиной подруге и соседке снизу:
— Денис, ты молодец, конечно, но айтишники в тридцать пять уже должны на себя работать, а не на дядю. Вон у сына моей подруги своя фирма.
Он заметил, как подруга Оли украдкой глянула на него, и внутри всё кипело. Но он промолчал. Как всегда.
Потом был эпизод с холодильником. Он пришел домой и увидел, что все его контейнеры с едой выброшены. Просто вывалены в пакет.
— Ты чего это? — спросил он.
— Денис, ну не смеши, — сказала она. — Три дня в холодильнике держать мясо — это же вредно. Я всё новое приготовила.
С Олей он говорил всё реже. Она постоянно задерживалась на работе или «у подруги». Денис начал думать, что она просто не хочет быть дома, когда они с матерью сталкиваются.
И вот однажды вечером он приехал раньше обычного. В квартире пахло жареным луком и лекарствами. Нина Михайловна сидела на диване и вела с кем-то оживленный разговор по телефону:
— Да, я уже здесь, — улыбалась она в трубку. — Как же я их одних оставлю? У них ребенок, ипотека. А Денис-то… Ой, ну что он понимает? Молодой еще.
Она повернула голову и увидела его в дверях. Улыбка не дрогнула.
— Ты чего так рано, Денис? Ужин разогреть?
Он не ответил. Прошёл мимо, закрылся в спальне и долго сидел на краю кровати, уставившись в пол. Оля пришла только через час — с пакетом продуктов, усталая, с запутавшимися волосами. Она поцеловала сына, даже не заметив его взгляда, и прошла на кухню.
— Мама, ты что, опять жарила на сливочном? Я же просила… — тихо сказала она, но в её голосе не было ни упрёка, ни решимости. Просто усталость.
Денис слышал их приглушённые голоса из комнаты. Он понимал, что разговор закончится так же, как всегда: Нина Михайловна сделает обиженное лицо, заговорит о давлении и головной боли, а Оля, вздыхая, сдастся.
Всё стало меняться быстро, почти незаметно.
Нина Михайловна будто почувствовала, что может позволить себе больше. Она перестала стесняться заходить в их спальню. Один раз он вернулся с работы и увидел, как она роется в его комоде.
— О, нашла! — радостно сказала она, выпрямляясь с его футболкой в руках. — Ты же не против? Я в магазин сбегаю, а то моя вся в пятнах.
Он ничего не сказал. Только вышел, хлопнув дверью.
Потом появились «советы» про их бюджет. Она вела себя так, будто платит за их ипотеку:
— Вы зачем на эти игрушки столько денег тратите? Ребенок их всё равно сломает. Оля, я понимаю, ты молодая мать, но думать надо головой.
— Мама, это подарок от Дэна, — тихо возражала Оля.
— Да хоть от папы римского! Деньги надо в дело вкладывать. Кредит быстрее закрывать.
Денис начал чувствовать себя чужим в собственной квартире. Он задерживался на работе, сидел в машине во дворе, лишь бы оттянуть момент, когда надо зайти в дом и снова услышать её голос.
Оля, кажется, этого не замечала. Или не хотела замечать. Иногда он пытался с ней поговорить:
— Лёль, ну так не может продолжаться. Это наш дом. Я больше не могу, когда она распоряжается тут, как у себя.
Она смотрела на него усталыми глазами:
— Дэн, ну что мне делать? Она одна. Ей там тяжело.
— Она не одна. У неё сестра, подруги. У неё своя квартира, мать твою.
— Ты не понимаешь, — тихо говорила Оля. — Ей просто нужно чувствовать, что она нужна.
Однажды он вернулся домой, а в их спальне стояла новая кровать. Просто стояла — огромная, с деревянным изголовьем, пахнущая свежим лаком. Старую кровать, купленную ими всего год назад в кредит, вынесли в коридор.
— Что это? — спросил он, сдерживая голос.
— Денис, ну это же удобнее, — улыбнулась Нина Михайловна, поправляя покрывало. — Твоя спина потом спасибо скажет. А ту я заберу себе. У меня диван уже провалился.
Оля в тот вечер убежала в ванную, заперлась там и не выходила час. Он сидел в комнате и слушал, как капает вода из крана, а на кухне кто-то уверенно и громко перекладывает посуду.
С каждым днём напряжение в доме становилось почти физическим. Маленький сын, словно чувствуя атмосферу, стал чаще плакать. Денис просыпался от его крика и понимал, что в коридоре снова стоит её силуэт.
— Денис, вы с Олей, конечно, хозяева, — говорила она с мягкой, ядовитой интонацией, — но ребёнку нужен порядок. Нельзя, чтобы он рос в хаосе.
В один из вечеров всё оборвалось.
Он пришёл домой, мечтая только о тишине. Но в гостиной стояли чужие люди — тёщины подруги, громко обсуждавшие какой-то сериал, и их сын, босиком, бегал между ними, путаясь в ногах. На столе стояли пироги, бутылки с компотом и чужие пакеты.
— У нас встреча, — бодро объяснила Нина Михайловна. — Женский клуб. Оля сказала, ты не против.
Оля опустила глаза, ковыряя край скатерти. Денис молча ушёл на кухню, налил себе воды и уставился в окно.
Поздно вечером, когда гости разошлись, он тихо сказал Оле:
— Либо она уходит, либо я.
Оля вздрогнула:
— Дэн, не ставь меня перед выбором.
Он не ответил. Лёг на диван в комнате сына и до утра не сомкнул глаз.
На следующий день он вернулся домой раньше обычного. В квартире было тихо. Он вошёл и увидел в прихожей чемодан. Её чемодан. На кухонном столе — список покупок, написанный знакомым почерком: «Молоко, хлеб, детское питание».
И тут дверь хлопнула. На пороге стояла Нина Михайловна с пакетом овощей. Она посмотрела на чемодан, потом на него и чуть заметно улыбнулась:
— Не радуйся. Я всего на пару дней к сестре.
Эти «пару дней» тянулись вечностью. Денис вдруг почувствовал, как дом задышал свободнее. Он мог поставить кружку на стол и знать, что её никто не уберёт. Мог просто посидеть в тишине. Мог уложить сына спать и не услышать из кухни: «Ты неправильно баюкаешь, его нужно держать под другим углом».
Даже Оля расслабилась. Они вместе посмотрели фильм, которого он давно ждал, приготовили ужин, посмеялись. Но в её взгляде всё равно было что-то тревожное, будто она ждала возвращения матери больше, чем боялась его реакции.
И возвращение не заставило себя ждать. В субботу утром дверь распахнулась, и знакомый голос раздался в коридоре:
— Дети, я вернулась!
Она втащила в дом два огромных пакета, оставила чемодан в прихожей, разулась и, не снимая куртки, прошла на кухню.
— Я вам фрукты привезла. И витамины. У вас тут, конечно, бардак… — Она огляделась, и Денису показалось, что её взгляд упал на ту самую пустую полку в холодильнике, где ещё неделю назад стояли его контейнеры.
Вечером разговор, которого он боялся, всё же состоялся.
— Оля, — начал он, когда они остались на кухне вдвоём. — Мы так не можем. Это наш дом. Я хочу, чтобы мы жили своей семьёй.
Она молчала, глядя в кружку.
— Я не прошу её исчезнуть. Пусть приходит, но по звонку. По приглашению. Это нормально.
— Дэн, — её голос дрогнул, — она же… она же мама. Она одна. Ты знаешь, как ей тяжело после развода.
Он горько усмехнулся:
— Ей не тяжело. Ей удобно.
Оля вскинула глаза, но промолчала.
В тот вечер он спал в зале. А утром проснулся от звонка. Это была соседка снизу — тётя Люда.
— Денис, извини, что тревожу… — её голос был странным. — Я, конечно, не лезу, но ваша… Нина… Она у меня тут. Говорит, вы её выгнали.
Он выскочил во двор и увидел её на скамейке, с драматическим видом, прижимающую платок к глазам. Рядом стояла тётя Люда, растерянно мнущая руки.
— Что случилось? — спросил он сквозь зубы.
— Что случилось?! — вскинулась Нина Михайловна. — Ты меня унизил, Денис! Я же в этой семье как лишняя. Хотел избавиться? Так скажи прямо!
Он молча развернулся и пошёл домой. Пусть устраивает спектакли, сколько угодно. Но в доме он больше не будет терпеть её самоуправство.
С того дня он начал ставить границы жёстче. Убирал её вещи из ванной. Запирал дверь на замок, когда уходил на работу. Договаривался с Олей о чётком времени её визитов.
Но Нина Михайловна словно подменили. Она приходила ещё чаще — «случайно проходила мимо», «решила проверить батареи», «принесла суп для ребёнка». Каждый раз с таким видом, будто ей должны быть благодарны.
И однажды он не выдержал.
Это был обычный вечер. Он вернулся усталый, с головой, гудящей от совещаний, и увидел, как Нина Михайловна расставляет на полках его документы, доставая их из ящика письменного стола.
— Что вы делаете? — спросил он, голос был тихим, но руки дрожали.
— Убираю, — спокойно ответила она. — У вас же бардак.
— Это мой стол. — Он шагнул ближе. — Мои вещи. Вы не имеете права их трогать.
Она выпрямилась, посмотрела на него долгим, почти презрительным взглядом и произнесла фразу, которая потом ещё долго звенела у него в ушах:
— Я приходила всегда и везде без спроса и к тебе без спроса буду приходить, — нагло выпалила тёща, — потому что я — мать. И это моя семья.
Оля, стоявшая в дверях, побледнела.
— Мама… — её голос был тихим, почти умоляющим.
Но Нина Михайловна уже не слушала.
— Если не нравится, Денис, — её губы искривились в холодной улыбке, — уходи. Уходи сам. Здесь тебе никто не держит.
Тишина в квартире стала глухой, давящей. Денис медленно взял с комода ключи и телефон, накинул куртку и вышел, не хлопнув дверью.
Он не знал, куда идёт. Просто шёл по вечерним улицам, чувствуя, как внутри поднимается горькое, тяжёлое — то ли злость, то ли облегчение.
Впереди горели огни круглосуточного кафе. Он подумал, что, может быть, останется там до утра. А может — навсегда.
А дома, в той квартире, где теперь пахло чужими духами и жареным луком, наверняка уже начиналась новая сцена.
Бывшая узнала, что муж после развода живет припеваючи