Галина привыкла к расписаниям: табличка на холодильнике, будильник в телефоне, задачи на работе. Бухгалтерия в небольшом издательстве, где пахнет тонером и кофе. Она считала, что так же можно распланировать и семейную жизнь: обзвонить родню, записать даты дней рождения, понять, кто любит оливье без горошка, а кто — с. И главное — не конфликтовать с Яной, сестрой Антона. Антон уверял: «Она добрая, просто прямолинейная».
На второй месяц после свадьбы Яна пригласила их «на минутку» в кофейню. Со спины её можно было принять за студентку: короткая стрижка, яркая помада, телефон в руке, как пульт от собственной жизни. Она улыбнулась, не поднимая глаз:
— Ну, поздравляю. Семья — это проект, а любой проект должен иметь бюджет.
Галина тогда подумала, что это шутка. Антон смутился, заказал ей самый сладкий латте и без спроса оплатил. Яна ловко вынула чек, сложила, будто билет в будущее:
— Я составлю вам таблицу распределения. Ты, брат, — отвечаешь за крупные покупки. Ты, Галя, — за быт: еда, коммуналка, подарки нашим. А я — как советник, стратег. Буду подсвечивать слепые зоны.
Галина расхохоталась. Потом заметила, что Яна не улыбается.
С этого начались мелкие придирки, довольно изящные. На семейных воскресных обедах, где свекровь Людмила Петровна неизменно ставила на стол селёдку под шубой в овальном стеклянном блюде, Яна говорила безукоризненным тоном:
— Галя, ты очень стараешься. Салат вкусный. Ты только лук заранее вымачивай. И морковь трёх видов — это уже, знаешь, излишество. Бюджет охраняет нас от неврозов.
Антон кивал, словно собирал в голове пазл из чужих реплик. Галина вежливо улыбалась, чувствуя, как ладони пахнут уксусом и мылом.
Дача в СНТ «Ромашка» досталась семье Антона от деда. Маленький домик с верандой, полированный стол со сколами, светлая печь, в которую летом складывали пустые банки. Здесь отмечали майские, спорили о рассаде и слушали по вечерам радиоприёмник. В прошлом году, когда Галина ещё была «девушкой Антона», она вывесила на веранде гирлянду, принесла термос с мятным чаем и придумала «пятничные киноночки» на белой простыне. Все смеялись, а Яна сняла короткое видео в сторис с подписью «Наше».
Весной, когда снег сошёл, Яна прислала в общий чат таблицу — уже настоящую, с цветными ячейками и формулами. Там были графы «Семейные цели», «Ротация подарков», «Потребление электроэнергии», «Продуктовая корзина». И неожиданная строка «Инвестиции в дачу».
— Мы могли бы всё сдавать в эко-магазин, — голосовые сообщения от Яны были бодрыми, как спортивный марафон. — Листья смородины — ресторанам, травы — бару моей подруги. Надо системно подойти. Я составлю договорённости.
Антон вдохнул, как ученик перед диктантом:
— Звучит здраво. Галь, ты у нас организационная фея, поможешь?
Галина промолчала. Она любила дачу не за прибыль, а за ритуалы: утро с птичьими руладами, поливание — как медитация, двери, где пахнет яблоней. Но спорить не стала: в их семье не спорили — обсуждали и принимали решения «по-взрослому», то есть так, как считает Яна.
Первые тревоги пришли с липкими чатами. Свекровь писала: «Дети, не ругайтесь. Яна предлагает, вы решайте». Пётр Иванович присылал фото новой сетки для клубники. Коллега Галины, Настя, говорила на перекуре: «У вас всё как в корпоративе: у вас — KPI, у неё — бонусы». Галина смеялась, но по ночам считала в голове чужие ожидания, как чужие деньги.
С посевами вышла удивительная история. Яна притащила на дачу не семена, а планшет. На нём — таблица с QR-кодами.
— Это эксперимент, — пояснила она. — К каждому ряду будет прикреплён код, там — график поливов, нужно фиксировать. Я договорилась с волонтёрами из соседнего СНТ: они проведут воркшоп, научат.
— У тебя есть волонтёры? — удивился Антон.
— У меня всегда есть люди.
Галина улыбнулась. Она не возражала бы и бумажкам на гвоздике, лишь бы не превращать огород в офис. Но по-взрослому — так по-взрослому.
В тот же день Яна тихо попросила у брата «одолжить на две недели» — и на бумаге появилась новая строка «Экстренные расходы сестры». Сумма была некритичная, но сам пункт напоминал татуировку: «Это навсегда». Через три недели Яна прислала смайлик и аудио: «Сорян, задержалась выплатка. Давай я верну частями. Но вы же понимаете, мы — семья».
Людмила Петровна, как всегда, договорилась с собой за всех: отправила Яне банку варенья через соседку, выложила фото домика в чат родственников и написала: «Дети у нас золотые». В ответ жена двоюродного дяди, Алла, поставила сердечки и реплику: «А Галя всё равно молодец, такая тиха-я». Яна процитировала: «Тиха-я» и добавила аплодисменты. То ли поддержка, то ли поддёвка.
Потом был день рождения Петра Ивановича. Вечером съехались все: двоюродные, троюродные, друзья семьи. Яна, как церемониймейстер, расставляла стулья. Галина принесла пирог с лимоном и маком, нарезала тонко, как лето на ломтики. В тостах говорили о здоровье, о рыбалке, о старых песнях. А Яна, поднимая бокал:
— Пап, ты нас научил: семья — это когда один за всех, а все за одного. Я рада, что у Антона теперь появилась Галя. Она… она гармонична.
Слово «гармонична» прилипло к столу, как пролитое варенье. Галина улыбнулась, чувствуя, как внутри слово «я» старается не расплескаться.
Под конец вечера Яна показала Антону на телефоне файл: «Смотри, если мы возьмём небольшой микрокредит под модернизацию дачи — освещение, капельный полив, доставка — мы сможем выйти в ноль уже к августу».
— А если не выйдем? — спросила Галина.
— Никто не погибнет, — легко ответила Яна. — Но попробовать надо. Это наш общий ресурс.
«Наш» звучало так, будто Галина — гость, аккуратно переставляющий чужие чашки.
Галина попыталась обсудить это с Антоном дома. Он устал, прижал её к себе:
— Давай без войны. Ты же сама говорила: хочешь хороших отношений. Яна просто активная, зато потом всё нам же хорошо.
«Нам» всегда было удобным словом, как плед на диване: тёпло, но узор выбирал кто-то другой.
К маю на даче зазвучал капельный полив. QR-коды висели на палочках, как маленькие флаги. Волонтёры провели лекцию про компост, привезли лопату с шарниром. Все фотографировались. Яна выкладывала посты: «Семейный агротех-эксперимент», «Любовь измеряется литрами воды». Отметила Антона, отметила свекровь. Галину — нет.
Ночью Галина долго смотрела на потолок. Ей казалось, что новый урожай уже пронумерован чужими ожиданиями, и её доля — благодарить и не шуметь. Но она всё равно поставила будильник на 5:30 и поехала поливать грядки до работы. Стараться — её язык.
Первое лето их брака начиналось с графиков и тихих улыбок. И где-то между строк таблицы Галина вдруг заметила: слово «семья» ей всё чаще хочется писать в кавычках.
В памяти всплыла её родительская кухня: отец молча чинил табурет, мать записывала расходы в тетрадь, никто никого не переделывал. «Главное — не лезть в душу грязными руками», — говорила мама. Галина поймала себя на том, что теперь душа у неё как коврик у двери дачи — удобный, чтобы вытирать ноги, и нужный всем, кроме неё самой.
Июнь разложился на ячейки, как в Яниной таблице. Понедельник — полив, вторник — прополка, среда — проверка капельного шланга, четверг — выкладка в эко-магазин. Галина вставала в 5:30, ехала на дачу, потом на работу, к вечеру возвращалась уже на дачу — закрыть полив, собрать травы. Антон метался между офисом и СТО — у него в это лето вдруг начали ломаться машины клиентов одна за другой, и он считал это знаком: «Буду больше зарабатывать — быстрее закроем кредит». Кредит, к слову, оформился не то как бы сам собой: Яна «нашла выгодную ставку», подготовила документы, а потом Антон просто поставил подпись на телефоне. Галина узнала постфактум, увидев в интернет-банке «целевое». В графе «цель» значилось: «модернизация». Она спросила: «Почему на твоё имя?» Антон пожал плечами: «Так проще. У меня стаж, у Яны — нестабильно, у тебя — зарплата белая, но нужна «семейная ответственность». Не кипятись».
Капли в шлангах слышались даже птицам. На колышках рядом с грядками висели QR-коды, как маленькие жетоны. Сканируешь — выпадает форма: дата, время, кто поливал, сколько литров. Яна просила заполнять честно, «ради данных». Волонтёры из соседнего СНТ пришли один раз, подарили лопату с шарниром, сфотографировались, уехали. Осталось ощущение, что им нужна была именно фотография.
Июль начался с постов Яны: «Возвращаем дедов участок к жизни! С братом поливаем, с братом собираем. Летом пахнет усилием». Там была они вдвоём на фоне грядок: Яна в кепке, Антон усталый, оба улыбаются левой половиной лица. Галина могла бы сказать, что эту клубнику она вынимала из травы ногтями, но вместо этого поставила «лайк», потому что семья. Под фото тётя Алла написала: «Горжусь детками!» Следом подруга Яны заметила: «А где молодая жена? Отдыха-а-ает? ;)» Яна не удалила комментарий. Антон не заметил.
Вечером того же дня Галина услышала, как свекровь по телефону говорит с кем-то «смягчающим» голосом:
— Яночка просто выражается резко, но у неё сердце… ух. Она за всех переживает. Галя — молодец, тихая…
Слово «тихая» снова щёлкнуло по виску. Тишина — как будто её профессия.
Первое публичное столкновение случилось в правлении СНТ. Председатель Миша, бывший военный с идеально подстриженными кустами, собрал людей: обсуждали освещение на аллее и «самовольные нововведения». «Нововведения» оказались QR-кодами. Соседка Зина сказала: «Я за прогресс, но зачем им мои ягодники?» Яна подняла руку и улыбнулась залу так, будто он — её подписчики.
— Коллеги… то есть соседи, — начала она. — Мы делаем семейный проект, возможно, он окажется полезным всем: данные по поливу, по урожайности, можем делиться статистикой.
— А делиться урожаем будете? — не без ехидства спросил Миша.
Смех по всему залу прокатился легко. Галина собралась с духом:
— Мы не коммерсанты. Нам бы самим в минус не уйти.
— В минус? — развернулась к ней Яна, как актриса к камере. — Это вопрос управления. Если управлять — будет плюс.
Сосед с третьей линии шепнул жене: «Смотри, как сестрица рулит». Галина словно увидела на сцене пьесу, где её роль — подать реквизит вовремя и уйти тенью.
Потом Яна позвала на дачу Антонову бывшую — Леру. «Лера — талантливая. У неё нюх на тексты, — сказала она брату. — Сделаем сторителлинг: про деда, про традицию. Людям нужно «до» и «после».» Антон нервно посмотрел на Галину: «Ну ты не против? Работа есть работа». Лера пришла с петличкой и камерой. Вопросы были цепкими: «Антон, при чём здесь мужское слово? Яна, что для вас семья? Галя, а в чём ваша уникальная роль?» Слово «уникальная» повисло в воздухе, как лампочка под потолком в недоделанном сарае. Галина ответила просто: «Я поливаю и считаю». Лера улыбнулась: «Счёт — это власть, знаете?» Яна прыснула: «Да-да, бухгалтер — наш мозг». Видео вышло через два дня: «Брат и сестра, которые воскресили дачу». Галина мелькнула три секунды с ведром. Комментарии были восторженными, один — жестокий: «С женой скучно, с сестрой — мощно». Антон этого не видел; Галина видела всё.
Финансовые трения стали громче. Яна возвращала долг частями, но вместе с переводами присылала «заявки»: «Нужно ещё докупить ящики для доставки», «На фестиваль варенья нужен взнос». Фестиваль — новая затея. На объявлении, распечатанном на принтере свекрови, значилось: «Семейное варенье имени Петра Ивановича». Галина, увидев «имени», спросила: «А он согласен?» Яна отмахнулась: «Он обожает, когда всё именем. Это фирменный стиль».
Галина за ночь сварила три вида: крыжовник с мятой, смородина с розмарином и яблоко с имбирём. Яна с Лерой придумали стенд: белые ящики, рукописные ценники, плед. Антон пришёл позже всех — застрял на работе. Яна расплатилась за место из «общего». К вечеру касса насчитала «неплохо». Яна пересчитала трижды, убрала деньги в конверт со своей помадой.
— В «общий» положим на неделе, — сказала она, не глядя на Галину. — Сейчас на мне расходы, потом восстановимся.
— На тебе? — спокойно уточнила Галина. — Кредит на Антоне.
— Пока дача — на папе, — в тон же ответила Яна. — Тебе — что? Тебе спокойствие, мы тебе его организовываем.
Галина почувствовала, как давление поднимается, как на дождь.
Вечером дома она попыталась разговаривать с Антоном. Он снял рубашку, сел на край дивана, как на бортик бассейна:
— Я устал. Яна умеет подхватывать. Если ей неудобно ждать, я ей переведу.
— Из «нашего»?
— Из моего.
— «Моего» давно стало «нашим».
Он опустил глаза:
— Ты же хотела гармонии. Давай не будем считать каждую тряпку.
«Тряпка» неожиданно оказалась словом про чувства.
К концу июля начались странности с QR-формами: в журнале появились записи за Галину в часы, когда она была на работе. «Полив 12:00, 35 литров, Гал.», «Уборка 14:15, Гал.». Она показала Антону. Он пожал плечами: «Может, ошиблась при вводе, у тебя же автоматом ставится имя в телефоне?» Яна улыбнулась:
— Мы в одной семье. Какой смысл приписывать себе?
Смысл был в графике премий, предложенном самой Яной: «кто больше — тому бонус». Туманное «бонус» вдруг обрело очертания: «доля в урожае». Так тихо понятия меняли вес: труд превращался в показатели, показатели — в право на взятие.
Параллельно Яна пустила слух среди родственников, что Галина «не любит детей» и «отговаривает Антона». Поводом стал случай на даче: подруга Яны привела своего восьмилетнего сына и посадила за руль садовой тележки с моторчиком. Галина остановила мальчика: «Это опасно». Мальчик расплакался, Яна обняла его и, глядя на брата, сказала: «Вот почему у нас пока нет племянников — атмосфера напряжения». Людмила Петровна тихо вздохнула: «Дети — это как огурцы: если не посадишь — не вырастут». Галина молчала. Её материнское «хочу — потом» превратилось в чьё-то «она не хочет никогда».
Август начался грозой. Дождь смыл часть мульчи, капельные шланги забились. В журнале поливов появилась трещина из пустых дней. Яна обвинила «недисциплину» и на общем собрании семьи устроила «презентацию провалов»: графики, стрелочки, «вот здесь — просадка, вот здесь — не учли ветер». Антон сидел с ровной спиной, словно его экзаменовали. Галина вдохнула:
— Но ведь гроза. И шланги…
— Риски — часть проекта, — отрезала Яна. — Ты говорила, что хочешь быть частью. Часть — это ответственность, а не стихия.
Свекровь попыталась улыбнуться: «Девочки, давайте чай». Пётр Иванович сказал задумчиво: «Дожди — они сами себе хозяева». Яна кивнула: «Тем более надо управлять тем, чем можем».
В тот день Яна впервые попросила у Антона «на карту» сумму, от которой у Галины заломило зубы. На вопрос «зачем» ответ был прозрачным: «Забрать старые долги, чтобы не тянулось шлейфом». Шлейф — слово из Лериных видео. Шлейфом тянулось ощущение, что всё идёт по схемам, в которых Галина — расходник.
Параллельно возник социальный фронт: в чате родственников Яна выкладывала «фотоотчёты», где было много «мы» и почти не было «она». Племянница из Твери спросила: «А кто такая Галя?» Кто-то ответил эмодзи с жестом «тихо». На работе у Галины коллеги уже шутили: «Ну что там у вас на ферме, начальница довольна?» Она улыбалась натянутой улыбкой, а дома открывала дверь бесшумно.
Конец августа — время делить урожай. Когда Яна сбросила в чат таблицу «распределение», Галина прочитала медленно, как чужую завещанную книгу. Там были проценты, фамилии, обоснования: «Участие в стратегировании — 20%», «Логистика — 15%», «Операционный труд — 30%», «Репутационные риски — 10%», «Финансовая подушка — 5%». Возле «стратегирования» стояло «Яна», возле «операционного труда» — «Галя/волонтёры», возле «финансов» — «Антон». Внизу — примечание: «С учётом долга по модернизации часть распределения переносится на след. сезон». То есть сейчас — всё почти на ноле. Галина поняла, что их лето растворяется в словообразованиях.
Она написала в ответ: «Я не согласна». Яна тут же позвонила, не давая времени прятаться за текст.
— Не согласна с чем — с математикой? — спросила она мягко, из тех тонов, где не спорят, а вежливо расставляют по местам. — Ты же бухгалтер.
— Я бухгалтер, а не чья-то тень.
— Не драматизируй. Просто… ты не видишь, что держу всю конструкцию.
— Держать — не значит владеть.
Яна вздохнула:
— Ты ревнуешь к нашему с Антоном «мы». Это лечится делом.
Слово «лечится» укололо. Как будто Галина — случай.
В начале сентября состоялось ещё одно правление СНТ. Обсуждали оформление домика: Пётр Иванович собирался оформить дачу на детей — по долям. Яна представила готовый проект: «семейная мастерская с регистрацией самозанятых». Там были печати, шаблоны договоров, сметы. Галина впервые за лето заговорила громко:
— А место для тишины? Для того, чтобы просто… жить?
Миша хмыкнул: «Соблюдём баланс: на веранде молчалка, в огороде — бизнес-процессы». Смех. Яна легко поймала волну:
— Никто не запрещает молчать. Просто давайте перестанем притворяться, что огурцы сами себя укладывают в банку.
Папа Антона сказал: «Запишу по долям — и точка. Осенью разберёмся». Осень, как всегда, обещала ясность, но приносила сырость.
Дома Антон сказал:
— Папа решил — по-честному. Ты — не против же?
— Я — за честность. Только у нас разные калькуляторы.
— Можно… — он с надеждой посмотрел, — можно ты с Янкой просто… примешь её как данность? Она не враг.
Галина закрыла глаза. В голове возникла табличка: «принять/не принять». Где-то между строк был третий вариант: «перестать быть мебелью».
Она купила маленький навесной замок на шкаф с банками. Наклеила бумажку: «Галя». Не чтобы прятать — чтобы впервые подписать своё. Яна увидела и усмехнулась:
— Детский сад.
— Нет, личные границы.
— Личные границы на общей кухне? Смешно.
Смешно стало только позже, когда на следующий день замок висел уже на другом шкафу, на нём было написано «Яна», и ключ болтался на шее у Антона. Он сказал примиряюще: «Чтобы никому не было обидно». Обидно стало всем.
В один из сентябрьских вечеров, когда яблоки звенели о железный таз, приезжала свекровь. Она подала чай на веранде и сказала тонко:
— Девочки, мальчик, вы остывайте. Я в вашем возрасте тоже была огонь. Но огонь нужен в печке, не в буднях.
— Мы не ссоримся, мам, — сказал Антон.
— Мы просто делим обязанности, — добавила Яна.
Галина подумала: «Мы делим воздух». Но вслух сказала:
— Я устала.
Всем стало неловко, как от неожиданного признания чужой боли. Яна покрутила ложечку:
— Усталость — это когда мало смысла. Сейчас смысла будет больше: к нам на субботу приезжают ресторатора из города, будем говорить о поставках.
Антон вдохнул:
— Круто.
Галина почувствовала, что из «мы» её снова исключили. И впервые за лето её «нет» разложилось в голове по пунктам, как когда-то рецепты: 1) перестать делать сверх того, что обещала; 2) не молчать там, где больно; 3) не оправдываться за чужие схемы.
Суббота с рестораторами прошла шумно: дегустации, разговоры «на выдохе», Лера крутилась с камерой. Яна объявила «семейный бренд» — «Лесная линия Петра». Галина спросила:
— Почему «Петра», а не «Петровичей»?
— Потому что красиво, — отмахнулась Яна. — И чтоб никакой «Галиной лавки». Мы же семья, не филиалы.
Галина улыбнулась — тонко, но уже не тихо. Вечером она собрала свои записи, положила на стол перед Антоном:
— Вот факты. Вот бухгалтерия. Вот кто и когда.
— Мне страшно от твоих таблиц, — признался он. — Они как приговор.
— А мне страшно от её таблиц. Они как клетка.
Он растерялся:
— Что ты хочешь?
— Чтобы ты увидел меня, а не статиста.
Он кивнул, но смотрел мимо, как будто не верил, что за цифрами тоже живут люди.
На следующей неделе Яна предложила «мирный план»: «Формализуем роли: я — стратегия и продажи, Антон — техника и переговоры, Галя — финучёт и производство. До зимы фиксируем проценты, весной посмотрим». Это было похоже на контракт, только без подписи Галины будто и не требовалось. Она отступила на шаг:
— Я подпишу, если уйдёт долг, если пересадим часть грядок в «зону покоя» и если Лера перестанет про меня писать, как про мебель.
— Лера — независимая, не могу ей указывать.
— Тогда нет.
Яна улыбнулась холодно:
— Тогда не удивляйся, что люди сделают выводы сами.
Выводы сторонние пришли быстро: тётя Алла позвонила свекрови, свекровь — Антону, Антон — Яне, и всё это закольцевалось в обычную для этой семьи цепочку, где каждый считает, что помогает, а выходит — наоборот. К октябрю стало ясно: проект с рестораторами отложен, кредит — никуда не делся, урожай — не бездонный. Осталась необходимость делить — не только яблоки и смородину, но и право на голос.
Перед самой первой заморозкой, в один из прозрачных дней, когда воздух звенит, Яна попросила собрать «контрольную корзину» для эко-магазина. Антон задержался в пробке. Они с Галиною стояли на веранде лицом к лицу, как две половины картинки, собранной впопыхах.
— Семья — это когда можно опираться, — сказала Галина.
— Семья — это когда слышат меня, — сказала Яна.
— Тебя слышат все.
— А тебя — ты сама.
— Начну хотя бы с этого, — ответила Галина и переступила порог внутрь, забирая свой блокнот.
Осень закрывала сезон, но не закрывала сюжет. И где-то за последней строкой таблицы уже шевелилась фраза, которой предстояло расплескаться на всю кухню.
Октябрь выдохнул холодом — и стало слышно, как в доме каждую щель знают по имени. На веранде стояли ящики с яблоками, банки на полке позванивали стеклом при сквозняке, как посуда оркестра, а на столе лежал лист с заголовком «Акт инвентаризации урожая». Заголовок напечатала Яна: ровный шрифт, поля, место для подписей. В графах — килограммы, проценты, ответственная. Напротив «сбор/переработка» в списке стояла «Галина», напротив «стратегия/коммуникации» — «Яна», внизу — «утверждаю: Антон».
— Это чтобы честно, — сказала Яна, аккуратно натягивая на банки тканевые крышки из ситца, купленного ради красоты. — Подписываем — и спим спокойно.
Галина взяла ручку, посмотрела на цифры и положила ручку обратно.
— Я не сплю спокойно от твоих бумажек.
— Я от твоего «нет» — тоже, — мягко ответила Яна. — Но мы взрослые: оформлять договорённости — это признак…
— Не любви, — тихо перебила Галина. — Признак страхования себя от других.
Антон втянул голову в плечи, как черепаха:
— Давайте не сегодня. Папа звал картошку из печи.
Зима принесла паузу. На дачу навешали замки — не от врагов, а на привычки: реже ездить, чаще молчать. В городской квартире на кухне Галина сушила кожуру апельсинов на батарее, а на телефоне вспыхивало: «Новый пост». Лера выложила видео «Как брат и сестра вернули дедов участок». Под ним — комментарии, как мелкие осколки льда. «А жена всю зиму расположилась в городе?» — написала чья-то дотошная аватарка. Яна не стирала, лишь отвечала на то, что было выгодно: «Семейный труд — это про всех».
На работе у Галины новая ревизия, в издательстве — закрытие отчётного года, ночи они с Настей сидели над счетами, перекусывая пряниками из отдела маркетинга. Настя сказала:
— Слушай, может, оформишь дачу на себя, и точка?
Галина удивилась:
— Это не мой стиль — брать под шумок.
— Но ведь у них все «под шумок».
Галина молча уткнулась в цифры. С цифрами проще: они не дышат ей в затылок.
С переоформлением дачи возник «кадастровый сюрприз»: старые границы не совпали с новыми картами, понадобилась геодезия. Пётр Иванович посмеивался: «Земля — она как кошка, сама себе границы прокладывает», — но документы ехали медленно, как снег по крыше. Яна, пользуясь паузой, начертила на бумаге две зоны: «производственную» и «зону покоя». В «зоне покоя» — гамак, лавка и «тихий час» до обеда.
— Это чтобы твоя «тишина» не конфликтовала с нашими поставками, — подмигнула она Гале. — Смирение — тоже роль.
— У смирения нет QR-кода, — ответила Галина. — Его нельзя засечь.
Новый год отмечали на даче: гирлянды, мандарины, Пётр Иванович обещал фейерверк из пробок. Яна организовала «капустник»: каждый пишет себе обещание на листке и кладёт в стеклянную банку «Будущее». Лера пришла «случайно — с пледом». По кругу звучало: «учить английский», «колено восстановить», «закончить ремонт». Когда очередь дошла до Галины, она написала: «Ставить точки там, где ставила троеточия». Яна вслух прочла своё: «Семья — бренд, вывести на рынок». И, подняв глаза на брата, легко добавила: «И племянник — к следующей осени». Смех, аплодисменты. У Галины внутри звякнула батарея — холодно и лишнее.
Ночью, пока все спали, она вынесла из «Будущего» свой листок, сложила вчетверо и спрятала в книгу про травы. Она не хотела, чтобы её обещания были чьими-то лайками.
Весна отступала медленно, но земля оттаяла — и на «зоне покоя» Галина посадила всего четыре грядки: шалфей, мяту, лук-батун и мелиссу. Ряды были короткие, как строчки заметок, и у каждого — деревянная табличка с тонкой ниткой: «Г.». Яна привезла паллеты, сколотила ещё два стеллажа, поставила рядом:
— Это — под сушку трав для нашего «бренда».
— Это — на моей территории, — спокойно сказала Галина.
— Твоя территория — символическая. Не будешь же ты ставить забор?
Галина вздохнула и принесла колышки с верёвочкой. Забор у неё получился смешной и упрямый. Яна сфотографировала и подписала в сторис: «Моя любимая демократия». Подружки поставили смех. Антон отступил на шаг:
— Девочки…
— Мы не дерёмся, мы чертим, — отозвалась Галина. — Чтобы не драться.
К маю снова включили капельный полив. Волонтёры не приехали, QR-коды обесцветились на солнце. Яна предложила новый формат: «Подкаст о семейном деле». Первый выпуск записали на веранде. Голос Яны был как всегда ясным, Антон сказал слова про «ответственность», Галина ответила, что «тишина тоже труд». Выпуск собрал лайки, но вместе с ними — «комментаторов-диетологов» рода: тётя Алла позвонила Людмиле Петровне, Людмила Петровна — Антону, и пошло-поехало: «А у Гали душа холодная», «А Яна — молодец, шпильки делает тонко», «Они просто разные». Разные — это как будто приговор, которым удобно не разбираться.
Июнь принёс «кассу»: Яна установила на веранде электронные весы, лист с расценками и коробку с прорезью. «Нам нужна прозрачность», — сказала она, и Галина подумала, что прозрачнее уже только воздух в сорокоградусную жару. В чате появились таблицы «кто что внёс». У Антона — бензин и шланги, у Яны — «маркетинг и связи», у Галины — «производство и учёт». Лера приезжала чаще, комментировала всем, как «устроить свет» и «снимать бликовую банку». Однажды Галина попросила не снимать её крупным планом, Лера пожала плечами: «Публичное место — согласие не нужно». Яна взяла у Леры штатив и сказала: «Давайте без пуританства». Слово «пуританство» на веранде звучало так, будто кто-то засунул в банку осу.
В июле, когда спеет смородина, Антон впервые за долгое время предложил:
— Давай исчезнем на неделю? Море, палатка, без сетей.
Галина улыбнулась, как от прохладной воды:
— Согласна.
Они купили билеты с вылетом в четверг, и уже во вторник у Яны случилась «срочная поставка», ради которой, «если вы семья», нужно «подвинуть планы». Антон сжал губы. Галина посмотрела на него спокойно:
— Твои планы — не её клавиатура.
Он позвонил продавцу шлангов, отменил, потом позвонил авиакомпании, перенёс. На следующий день Яна написала в чат: «Как хорошо, когда «мы» важнее «я».» Кавычки вокруг местоимений у неё всегда были прицельными.
К августу каблук банка с долгом давил в ребро. Антон пропустил очередной платёж, позвонили из банка, заговорил жёсткий голос без имён. Галина села вечером с его выпиской, построчно расписала, где можно подрезать. Предложила:
— На этот сезон — стоп всех лишних закупок. И без фестивалей.
— Фестивали — не лишнее, — отрезала Яна. — Они — про репутацию.
— Репутация на проценты не отвечает, — сказала Галина.
Антон смотрел на стол, будто там была карта, по которой ему идти одному. Он заговорил шёпотом:
— Я не знаю, как вас обеих не потерять.
— Начни с того, чтобы не терять себя, — ответила Галина.
День деления урожая назначили на последнюю субботу августа. «Семейный пикник и подведение итогов», — написала Яна в пригласительном сообщении, отправила всем — от двоюродных до соседей по СНТ. «Нужно, чтобы всё было прозрачно», — добавила она. На веранде накрыли стол: салаты, пироги, банки с крышками без наклеек. Электронные весы мигали зелёным. Лера поставила камеру: «Для истории». Галина заранее подписала свои банки тонкими наклейками «Г.», расставила на отдельной полке. У неё был свой список, не для интернета: даты, часы, килограммы, спокойствие, которое стоило дороже.
Людмила Петровна принесла фирменную шубу в овальном блюде. Пётр Иванович сидел у окна, крошил хлеб птицам, смотрел, как люди становятся колосками — то наклоняются, то выпрямляются. Тётя Алла пришла «со взглядом аудитора». Сосед Миша встал чуть поодаль, руки в карманы, как на учениях. Всё готово было к «празднику честности».
Яна вышла вперёд, как ведущая:
— Друзья, мы весь сезон трудились и развивали наш семейный проект. Сейчас — финальный расчёт. Сразу скажу: прибыль — условная, потому что мы вкладывали в модернизацию. Но иначе никак: мы — в долгую.
Галина решила не спорить с «в долгую». Она ждала своего момента.
Начали взвешивать. Антон переносил ящики, Яна записывала в планшет. Несколько позиций прочитали вслух: «клубника—в переработку», «мята—в сушка», «смородина—на реализацию». В какой-то момент Лера решила подлить «драмы»: спросила у Яны в камеру:
— Кому отдельное спасибо?
— Всей семье, — ответила Яна, не глядя на Галину. — Брат — герой.
«Сестричка — режиссёр», — подумала Галина и впервые за день улыбнулась шире, чем требовалось.
Когда дошло до распределения, Яна поставила на стол распечатку — те самые проценты. Галина подняла руку:
— Стоп. Эти проценты я не утверждала.
— Но ты принимала участие, — спокойно сказала Яна. — Мы обсуждали.
— Мы — это ты и твоя отражённая комната, — ответила Галина. — Я в ней — искажение.
Яна вздохнула театрально:
— Переходим к сути.
Антон попытался примирить:
— Давайте поделим поровну и не будем ссориться?
Это был его «вынужденный выбор»: предлагать всем одинаковые куски мира, чтобы мир не рвался. Яна не дала ему договаривать:
— Правильно. Поровну — и точка.
Галина привстала:
— Поровну — с кем? С теми, кто поливал чужими руками?
— Ты сейчас оговариваешь, — холодно сказала Яна, — обесцениваешь «невидимую работу».
— Мою или твою?
Лёгкий шум прошёл по веранде. Людмила Петровна зашуршала салфетками:
— Девочки, пожалуйста…
И тут Яна сказала ту фразу, которую, казалось, она репетировала, оборачивая в разные словечки весь сезон. Она сказала слегка громче, чтобы камера Леры точно схватила, чтобы соседи точно поняли схему и чтобы брат не отвернулся:
— Ну и что, что не работала на даче, но урожай делим поровну, — требовала золовка от Галины.
Фраза ударила в банку — и крышка подпрыгнула. Антон застыл, как человек, увидевший, что под ногами — тонкий лёд.
Галина вдруг очень спокойно поняла, что сейчас её «точки» — это не крики, а аккуратные, не дрожащие движения. Она взяла свои подписанные банки с полки — одну за другой — и сложила в сумку-холодильник. Сняла с колышка деревянную табличку «Г.» и тоже положила внутрь. Подошла к весам, выключила кнопку. Весам было всё равно. Оглянулась на Антона:
— Я не против семьи. Я против того, чтобы меня в этой семье оформляли чужими актами.
Яна шагнула ближе:
— Ты устраиваешь цирк? На людях?
— Нет. Я впервые делаю на людях то, что обычно делаю внутри — ставлю границу.
— И куда ты с этим поедешь? — склонила голову Яна. — В свой «тихий сектор»?
— Откуда ты знаешь, — ответила Галина, — что у меня не будет «голосного сектора»?
Сосед Миша кашлянул, будто дал старт. Лера подняла камеру выше, поймала общий план. Людмила Петровна попыталась обнять обоих детей сразу — не получилось, обняла воздух. Пётр Иванович встал, пододвинул к себе пустую тарелку, как будто собирался на неё положить что-то важное — слово, может быть, которое закроет вопрос — и не нашёл.
Антон сделал шаг к Гале:
— Подожди… Давай без «на потом». Что ты предлагаешь прямо сейчас?
Галина взяла ключи от машины, положила рядом с весами:
— Предлагаю: мы с тобой — отдельно обсуждаем дом и кредит. С Яной у нас — только формальные сделки: сколько заказала — столько получила, без «мы». И без Лериной камеры.
— А дача? — Яна выдохнула так, будто ей сняли корону и вернули кепку. — Это — наше детство, наш папа, наш…
— Дача — его земля, — кивнула Галина в сторону Петра Ивановича. — И моя работа. Эта часть — моя.
— Твоя часть — в сумке? — всё ещё улыбаясь губами, но не глазами, спросила Яна.
— И в том, что я уезжаю, когда начинается делёж как шоу.
Ветер смахнул со стола лёгкую бумажку с процентами, она прицепилась к ножке стула, шевелилась, как рыбка на воздухе. Люди на веранде стали тихими и плоскими, как картинки в альбоме, где кто-то чужой подписывает, кто здесь кто.
Антон тяжело вздохнул:
— Я… — он посмотрел на сестру, на жену, на банку с обещаниями, ещё с НГ, — я не знаю, как выбрать.
— Это не про выбор «кого любить», — сказала Галина. — Это про выбор «как жить».
— Ты ставишь ультиматум, — шепнула Яна. — Ты хочешь отрезать мне брата.
— Я хочу перестать отдавать себя в общак, — ответила Галина. — Без чека и без права вернуть.
Она взяла сумку. Ступенька скрипнула. На крыльце пахло августом и тем, что никогда не помещается в бумажные поля: ожиданием, злостью, надеждой, жареным на мангале перцем. Лера всё ещё снимала; экран улавливал чьи-то полосатые кепки, чьи-то вздохи, чужие «ооо».
Сейчас, в эту минуту, Антон ставит ладонь на перила — как будто перила удержат его от решения. Яна улыбается — не теми улыбками, что для подписчиков, а зубасто, с усталостью. Людмила Петровна поправляет блюдо на столе, словно оно может всё разровнять. Пётр Иванович смотрит на участок и говорит ни к кому и ко всем:
— Штука с землёй такая: она помнит, кто к ней по-хорошему.
Галина стоит на нижней ступеньке, сумка тянет вниз, и она вдруг ясно слышит собственный пульс — не как тревогу, а как метроном. Она готова сказать ещё что-то — про долги, про видео, про границы, про то, что этот дом пахнет не только банками, но и чужой волей. Но слова раскладываются на варианты: уехать сейчас; остаться и настаивать; закрыть дачу на осень; поднять документы и пойти к юристу; молчать неделю и посмотреть, кто первым позвонит без камеры.
Антон делает шаг. Яна делает шаг. Тётя Алла направляет телефон объективом вниз, но палец остаётся рядом с кнопкой. Лера ждёт «развязки» для титров. Ветер шуршит бумажкой с процентами, и она никак не решит — улететь или прижаться к полу.
И история, как недокрученная крышка, в этот момент чуть заедает. Её можно докрутить — и всё разольётся, или оставить — и тогда будет подтекать изнутри. Как поступить — решать им. И — тем, кто смотрит сейчас с веранды, из чатов и из комментариев, где каждый уже выбрал себе роль: судьи, адвоката, зрителя, режиссёра.
Квартиру — сестре, деньги — брату, а меня в служанки? Не дождетесь