Первая неделя началась с дождя и коробок. Ольга возвращалась с работы и увидела в подъезде Вадима — того самого двоюродного брата, который всегда “на короткой ноге с удачей”. Мокрая куртка, улыбка до ушей, под мышкой — кольцевая лампа, за спиной — рюкзак, у ног — две тетрапак-коробки с наклейкой “хрупкое”. Рядом маячила его Мила — тонкая, нервная, с аккуратно подведёнными глазами и голосом, который на любой вопрос отвечал вопросом.
— Оль, ну привет! — Вадим будто давно здесь жил. — Соскучились? Мы на минуточку. Переждём ливень, а там уже поймём.
Ольга кивнула, осталась вежливой. Паша, муж, дома уже грел суп — он у неё такой, пунктуальный, надёжный, во дворе все лампочки в подъезде он меняет по первому писку старшей по дому. Открыли. Втащили коробки. “На минуточку” уместилось на кухонном полу, на табуретке и на стуле в коридоре.
— Тут, Оль, такое дело… — Вадим присел на край обувницы. — У нас проект. Очень нужный. На пару дней нужен угол. Чисто поставить, пересортировать. Курьеры туда-сюда, и мы исчезаем.
— На пару дней, — повторила Мила и посмотрела так, будто Ольга уже согласилась.
Паша, что-то неуверенно сказав про “ну раз семья”, удовольствовался идеей. Курьеры? Ну, бывает. У Паши девиз: сегодня выручишь — завтра выручат тебя. Ольга поморщилась, но вспомнила, как Вадим в школе шутил удачно и дарил ей дурацкие магнитики. И, главное, тётя Галя — мать Вадима — недавно звонила, обзванивала родню: “Вы Олечку не бросайте, а то она у нас слишком правильная”. Переводить на взрослый: “Вы Вадима не бросайте, он у нас слишком свободный”.
В первый вечер курьеры не пришли. Пришла только привычка Милы устраивать пространство: она уже переставила сушилку с бельём на балкон (“здесь воздух лучше”), переставила сахар из банки в стакан (“так быстрее”), разложила на подоконнике какие-то бусы и рулон крафта. Ольга постояла над этим натюрмортом, вздохнула и убрала бусы в коробку. Мила заметила, сжала губы и сказала ничего. Ольга тоже.
На второй день объявился первый курьер и другой номер Wi-Fi: Паша, вернувшись вечером, обнаружил, что домашняя сеть переименована в StudioVADSTAR. Он крякнул, посмотрел на роутер, на Вадима — тот невинно развёл руками:
— Да это, чтобы у меня всё синхронизировалось. Я айтишник по духу, Оль. Ты не против? Я пароль сложный поставил, тебя отмечу.
Ольга ушла в комнату и села на край кровати, считая до десяти. Когда успели? За два дня они успели притащить со склада мобильную вешалку с одеждой, коробки с фурнитурой, пару полотняных мешков. Мила снимала сторис с катящимся по столу роликом скотча — и так уверенно говорила в камеру, что казалось, жилплощадь тут давно была студией.
Паша сказал “ладно” — он вообще часто говорил “ладно”, потому что знал цену конфликтам и той черной дыре, куда уходит нервная система. Он работал электриком в ЖЭКе, привык к чужим бесконечным претензиям и научился экономить себя. Ольга — бухгалтер, у неё было по-другому: порядок не просто привычка, а опора. Она чётко знала, где лежит плед, где платёжка за свет, где новая скатерть. И больше всего ненавидела, когда чужие руки в этом порядке крутили свои правила.
К концу первой недели курьерские звонки перекочевали на утро. Ольга проснулась от того, что в семь ноль семь на кухню прошёл человек в куртке, сказал: “Подпишите здесь”, и исчез, оставив заляпанную от воды упаковку. Паша перевёл взгляд на телефон, где горели будильники на семь тридцать и восемь десять — его аккуратные будильники, которые сигналили вовремя.
— Ребят, — без скандала сказала Ольга за завтраком. — Давайте по времени. По вечерам — да, до восьми. Утро — наше.
— Поняла-поняла, — торопливо согласилась Мила. — Но вот завтра могут в девять принести манекен. Если не возражаете. Мы дома будем, не дёрнем.
В девять принесли не манекен, а два. В коридоре стало тесно. Соседка Зинаида Петровна, та самая, которая пересчитывала ступеньки на лестнице и считала чужие пакеты, встретила Ольгу у лифта:
— У вас цирк? — без приветствия. — Нам бы, может, и весело, да только коляску не проехать.
Ольга покраснела, извинилась. Вечером говорила с Вадимом и Милой спокойно, вежливо, как ей советовала подруга Марина (“не вступай в их темп”). Составили на бумажке расписание доставок, Мила вздохнула: да-да. Вадим прикинул, сколько они занимают места, и сказал ободряюще:
— Мы как пчёлки: шуму много, мёд сладкий. Давай перекантуемся недельку — и всё.
Прошло две.
За эти две недели Паша лишился дрели: Вадим “одолжил” на пару часов и заменил патрон, утверждая, что старый был “совсем дохлый”. Дрель теперь рвала металл и визжала на всю квартиру, а Вадим смеялся: “ну это, как спорткар — громко, зато быстро”. Ольга обнаружила, что её утренний стол теперь живёт чужой жизнью: чужой чайник, чужой ланчбокс, чужой список закупок: “клипсы, флизелин, пакетики, лайки”.
Её собственные списки тоже не исчезли: она дополняла таблицы, закрывала отчёты, звонила Ире с работы и ругалась про банальные вещи — про то, что налоговую не интересует, кто у тебя на кухне живёт. Но мысли всё время возвращались к дому, где теперь было четверо взрослых, две оси времени и ни одного согласованного берега. Паша отшучивался. Ольга молчала — и внутри щёлкало.
Вечером пятницы она снова попыталась разложить по полочкам:
— Ребят, давайте так: доставкам — конкретные часы. Ключи — у нас. Вы днём приходите, когда мы дома. Я устала просыпаться от дверного звонка.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Вадим, развалившись на их диване. — Мы тихие. Мы вообще почти отсутствуем. Ты заметишь — и мы уйдём.
Суббота принесла семейный чат “Родня 2.0”. Тётя Галя написала одно слово: “Поддержка?” Ответы посыпались, как конфетти: кто за Вадима, кто против, кто просто ставил сердечки. Ольга прочитала — и вдруг стало обидно: там, в чате, её квартира была не адресом её жизни, а абстрактной территорией для обсуждений. Марина, подруга, написала лично: “Оля, не молчи. Они будут расширяться до стены, которую ты поставишь”.
Ольга попробовала поставить. Они улыбнулись и отступили на сантиметр. Потом вернулись на два.
Вторая неделя тянулась липко. Вечером приходил Паша и надевал наушники: спасался от чужих голосов и от звона кольцевой лампы. Он не любил скандалы — в детстве у него родня ломала копья из-за наследства и “временного проживания”, и то ощущение вечной войны с посудой наверху сидело, как заноза. Ольга это знала и берегла его тишину, как могла.
Но синяк от бесконечных “пока-пока” расползался уже и по ней. Она ловила себя на том, что стесняется пройти на кухню утром — там Мила раскладывала свои “фончики”, а Вадим пил кофе и смотрел на неё как хозяин планёрки. Вроде не хамил, говорил шутками, но в каждой шутке торчали гвозди.
— Оль, ты замечательная. Без тебя мы бы… — и многоточие, будто это она обязана продолжить фразу.
К концу второй недели появился новый элемент: распечатанная табличка “Студия на дом. Вход по звонку”, аккуратно приклеенная с внутренней стороны входной двери. Ольга сорвала — клей остался. Терла губкой, шептала между зубами: зачем вы всё превращаете в ярмарку?
Паша пришёл, увидел клей, смыл ацетоном. Сел рядом с Ольгой на табуретку.
— Мы же договаривались на два дня, — сказал он в пространство. — А живём как в коллективе: опиши имущество, напиши завещание.
Ольга усмехнулась, понимая эту усталую иронию.
— Знаешь, — произнесла она тихо, — мне кажется, если я завтра уберу их коробки на балкон, они поставят новые. Потому что пустое место долго не пустует.
— Поговорим ещё раз, — решил Паша. — Без скандала. По-человечески. Нам жить здесь.
Они разговаривали. Говорили спокойно, по пунктам, как в бумагах, где Ольга чувствовала себя уверенно: “сегодня до восьми, завтра без утренних доставок, ключи — у нас, с электричеством — экономим”. Вадим всё отметил в телефоне, Мила кивала так выразительно, что казалось — даже воздух обрадовался. Через час курьер позвонил в семь сорок пять.
Ольга слышала его голос, как сирену. А Вадим уже бежал в прихожую: “Да-да, несите сюда”. Паша застыл, как человек перед неизбежным.
— Ещё неделя, — сказала Ольга себе. — Ещё неделя — и я точка.
Но точка, как назло, не рисовалась. Рисовались стрелки, ведущие вглубь — в третью, четвёртую неделю. И куда-то туда, где уже не они решали, кто и как живёт в их квартире.
Всё началось с того, что Мила пригласила моделей — “пару девочек, совсем ненадолго, просто поснимать”.
Это “ненадолго” растянулось на весь вечер, а потом и на полночь. Две тонкие, звонкие, как бокалы, девушки бегали по квартире в странных нарядах, меняли обувь, стреляли вспышками телефона. В коридоре стояли каблуки, на кухне — коробки с тканями, в ванной — косметика.
— Это нормально? — тихо спросила Ольга у Паши, который сидел в спальне с закрытой дверью, но всё равно слышал смех и щёлканье затвора.
— Нет, — коротко сказал он. — Это уже не нормально.
Наутро они опять поговорили. Паша говорил ровно, без эмоций:
— Вадим, мы не против помочь. Но дом — это не студия. И не склад. Пожалуйста, давайте искать вам другое место.
— Да ладно, Паш, — Вадим улыбался так, будто слова Паши были шуткой. — Ты же знаешь, как это бывает: вот-вот разрулим, вот-вот съедем. Ну, ты же понимаешь.
— Не понимаю, — неожиданно жёстко сказал Паша. — Неделя — и всё.
Ольга смотрела на мужа с благодарностью: наконец-то он сказал это вслух. Но внутри уже не было уверенности, что эти слова что-то изменят.
Через пару дней “съехать” стало ещё сложнее. Мила поругалась с хозяйкой своей съёмной студии: та подняла аренду, потребовала предоплату. Вечером Мила вернулась красная, со следами слёз под глазами, и объявила, что временно закрывает съёмки, пока не найдёт новое помещение.
— А мы где? — спросила Ольга, уже чувствуя, куда всё идёт.
— Ну… тут, — неуверенно ответила Мила, будто это был самый очевидный вариант. — Ты же не выгонишь? В такой момент…
Ольга вдохнула. Сжала зубы, но кивнула. На автомате.
Следующие дни стали похожи на чужой сон. Утром — шум с балкона: Вадим раскладывал ткань и пересчитывал зажимы. Днём — звонки от курьеров, звонки от каких-то “клиентов”, споры Милы по телефону, громкие разговоры, смех. Вечером — разлитый по всей квартире беспорядок, даже в ванной не спрятаться: там сушились наряды, висели чужие полотенца, стояли банки с блёстками.
— Оль, а где у тебя кастрюля для супа? — кричала Мила с кухни.
Ольга закрывала глаза. Её кастрюля, её кухня, её дом — и чувство, что всё это давно не её.
Соседи начали коситься. Зинаида Петровна пару раз громко выговаривала на лестнице, потом начала намекать: “У нас тут не общежитие”. Ольга кивала, извинялась, обещала “урегулировать”.
— Ты слишком мягкая, — говорила подруга Марина по телефону. — Они же сидят у тебя на голове, и ноги свесили. Поставь границы. Жёстко.
— А как? — тихо спрашивала Ольга. — Если я начну кричать, это ведь будет скандал на весь дом.
— Иногда без скандала не выходит, — вздыхала Марина. — Ты им мягкость показываешь — они её принимают за согласие.
Ольга пробовала договариваться. Пробовала говорить спокойно, но твёрдо: “Вечером у нас ужин, студия — только до семи”. Но в семь вечера Мила всё ещё снимала, Вадим всё ещё говорил по телефону, а кухня выглядела так, будто через неё пронёсся ураган.
— Ну прости, Оль, мы тут чуть задержались, — говорил Вадим с лёгкой улыбкой. — Но зато не на весь вечер. Видишь, мы стараемся.
Внутри Ольги что-то дрожало, но вслух она снова сказала только:
— Ладно. Только, пожалуйста, завтра без гостей.
Они обещали. А через два дня снова пришли люди. “Всего на пару часов”.
Третий месяц совместного проживания начался с того, что Ольга не нашла своей расчёски. Казалось бы, мелочь, но в тот момент это стало последней каплей. Она искала её по всей квартире, поднимала коробки, заглядывала в ящики. Нашла расчёску в комнате, где Вадим снимал ролик.
— Ой, Оль, — сказала Мила, даже не оборачиваясь, — я взяла. Ты же не против? Мне просто надо было локоны уложить, а свою я потеряла.
Ольга сжала пальцы на ручке двери, развернулась и ушла. Не ругаться. Не здесь. Не сейчас. В ванной закрылась на замок и позволила себе заплакать.
“Я в своём доме чувствую себя гостьей”, — подумала она. — “А они — хозяевами”.
Вечером Паша нашёл её на балконе, с чашкой чая и красными глазами.
— Оль, — тихо сказал он, — так больше нельзя. Они не понимают слов. Я завтра с ним поговорю. Без криков. Но жёстко.
Ольга кивнула, но в голове звучала усталая мысль: “Разговоров было уже десять. Что изменится в одиннадцатый раз?”
И тогда она впервые представила, как они выносят их коробки за дверь. Представила тишину в квартире. Порядок. Пустой коридор. И поняла, что это — единственный способ вернуть себе дом.
Но вслух она этого ещё не сказала.
Разговор Паша начал на следующий день.
Вечером, когда Вадим вернулся с “важной встречи” с новыми коробками, Паша закрыл дверь, дождался, пока тот разденется, и спокойно, но очень чётко произнёс:
— Вадим, завтра вы собираете вещи. Мы больше не можем так жить.
Вадим замер на секунду, потом усмехнулся, как человек, который привык, что его слова всегда весомее чужих.
— Ты серьёзно? Паш, ну ты чего… Мы же семья. Мы же… — Он развёл руками. — Мы не мешаем.
— Мешаете, — отрезал Паша. — И сильно. Нам нужно вернуть дом. Завтра.
С кухни выглянула Мила, с глазами в пол-лица:
— Подожди. Как это “завтра”? У нас тут вещи, заказы, клиенты. Ты хочешь, чтобы мы на улицу?
Ольга вышла из комнаты, вытирая руки о полотенце, и впервые за всё это время посмотрела прямо в глаза Милы:
— Мы хотим, чтобы вы нашли другое место. Это наш дом. Мы вас приютили на пару дней. Прошло три месяца.
Мила моргнула, будто не веря.
— Ты серьёзно?
— Более чем.
На следующий день в квартире стояла глухая тишина. Казалось, что даже холодильник шумит тише. Вадим не шутил, не звонил, только методично упаковывал вещи в коробки. Мила собирала свои платья, громко всхлипывая и комментируя каждое движение:
— Ну и ладно. Не ожидала, Оль. Я думала, мы семья.
Ольга молчала, не поддавалась на провокации. Она стояла на кухне, держась за чашку так, что побелели костяшки пальцев. Паша рядом, с каменным лицом.
К полудню коробки уже громоздились у двери. Казалось, ещё чуть-чуть — и они уйдут. Ольга даже позволила себе вдохнуть свободнее.
Но Вадим, застёгивая рюкзак, вдруг остановился, обернулся и сказал фразу, от которой Ольга остолбенела:
— Значит, живём у вас, пока не передумаем.
В кухне стало так тихо, что слышно было, как тикают часы. Паша поднял голову, посмотрел на Вадима, будто проверяя, правильно ли расслышал.
— Что? — глухо переспросил он.
— Ты же понимаешь, — Вадим пожал плечами. — У нас сейчас нет другого варианта. Так что не психуйте. Всё равно потом спасибо скажете.
Мила, стоя рядом, кивнула, даже не глядя на Ольгу:
— Нам тяжело сейчас. Вы же взрослые люди. Должны понять.
Вечером приехала тётя Галя. Открыла дверь своим ключом — да, когда-то Паша отдал ей запасной — и влетела в квартиру, как хозяйка.
— Что тут у вас происходит? — с порога заявила она. — Вы что, с ума сошли? Вадьку с Милой выставлять? Родственники так не делают!
Ольга почувствовала, как внутри всё обрушилось. В голове шумело: “мой дом, моя дверь, мои границы”. Но вслух вышло только:
— Галя, хватит.
— Что хватит? — взорвалась та. — Ты вообще понимаешь, что они без вас пропадут? Что вы их выгоняете на улицу?
— Галя, — ровно сказал Паша, вставая рядом с Ольгой. — Мы не выгоняем. Мы просим их уйти. Это разные вещи.
Но Галя уже не слушала. Она шла по коридору, показывала на коробки, причитала, как им тяжело, как “сейчас такое время, надо держаться вместе”.
Соседи слушали всё это через тонкие стены. Кто-то даже выглянул в коридор — Зинаида Петровна, конечно, первая.
— Вот, — громко сказала она. — А я предупреждала. Так и живём теперь в коммуналке.
К вечеру напряжение стало вязким. Ольга не могла ни сидеть, ни стоять. Хотелось выйти на улицу и не возвращаться. Паша ходил по квартире кругами, сжимая телефон в руке, но не набирая ни одного номера.
Вадим и Мила сидели в комнате, громко обсуждая какие-то “съёмки”, будто ничего не произошло.
И вот тогда Ольга поняла: никакой точки не будет. Ни завтра, ни через неделю. Потому что у этих людей не было даже мысли, что они делают что-то не так.
Ночью, лёжа в постели и слушая, как за стенкой смеются Вадим и Мила, Ольга шёпотом сказала в темноту:
— Паша, если мы их не выгоним, они никогда не уйдут.
Паша молчал. Только положил руку ей на плечо, словно соглашаясь.
И эта тишина была страшнее любых слов.
Наутро конфликт уже не прятался за улыбками. Коридор напоминал поле боя: коробки, пакеты, чьи-то ботинки, забытая на тумбе кружка с холодным кофе. Звонок в дверь — курьер, очередная доставка.
Ольга вышла на кухню, включила чайник и вдруг поняла: вот он, момент, когда терпение кончилось.
Но что она сделает — не знала даже сама.
Оформи кредит, заложи квартиру, реши вопрос — усмехался муж — Твои проблемы вообще не мои, а моё жильё даже не тронь