Елизавета стояла у окна и смотрела, как соседский рыжий кот неспешно переходил дорогу.
Пятница. Восемь вечера. Обычно в это время она заваривала чай покрепче и садилась с книгой — роскошь, которую могла себе позволить только после развода. Полтора года назад её жизнь треснула пополам, но теперь, когда осколки притёрлись друг к другу, стало понятно: она наконец дышит.
Квартира досталась от подруги Полины — старенькая двушка в кирпичной пятиэтажке. Полина уехала в Москву, а продавать не стала: кому нужна квартира с протекающими трубами и батареями, которые греют только когда захотят? Зато Елизавете хватало — коммунальные платила, потихоньку что-то подкрашивала, подклеивала, заделывала.
Главное — тишина и никого рядом.
После развода пришлось выплачивать долги Матвея — горе-мужа. Кредиты, которые он брал на свои мужские посиделки с друзьями — танки там, самолеты, всякие «стрелялки» за компьютером.
Елизавета узнала об этом только в суде, когда судья зачитывал список обязательств. Восемьсот тысяч рублей — как гора, которую предстояло разгребать лопаткой.
И разгребать бы не пришлось, если бы не Тамара Эдуардовна.
Свекровь на суде стояла рядом с сыном и чётко, громко говорила: «Она знала. Конечно, знала! Жена всегда знает, куда и на что муж деньги тратит». Судья кивнул. Елизавета пыталась возразить, но кто её слушал? Она свидетель.
В итоге долги поделили пополам. Матвей исчез сразу после развода — съехал к матери, а выплачивать кредиты должны были оба. Только он как-то умудрялся не платить, а Елизавету банки доставали звонками каждый день.
Год тяжёлого труда — подработки по вечерам, выходные в офисе, обеды из макарон — и наконец-то можно было спать спокойно. Деньги банкам отдала, дышать стало легче.
Звонок в дверь прозвучал резко, как пощёчина.
Елизавета отложила книгу, прошла к двери и глянула в глазок. На площадке стояла Тамара Эдуардовна с маленьким пакетом в руке. Лицо опухшее, глаза красные.
— Кто там? — спросила Елизавета, хотя прекрасно видела.
— Это я… Тамара Эдуардовна. Открой, пожалуйста.
Елизавета замерла. Полтора года они не общались. После суда свекровь как в землю провалилась — ни разу не встретилась. И вдруг — на пороге, да ещё в слезах.
— Что случилось? — Елизавета приоткрыла дверь, не снимая цепочки.
— Матвей… он меня выгнал. — Голос у Тамары Эдуардовны дрожал. — Ты же знаешь, какой он вспыльчивый. Накричал, вещи в коридор швырнул. Помоги, всего на пару ночей… Он отойдёт, а не отойдёт — я с участковым через пару дней приду. Квартира-то моя по документам, он там только прописан.
Елизавета молчала, разглядывая заплаканное лицо женщины, которая полтора года назад спокойно отправила её в долговую яму.
— Мне правда некуда идти, — продолжала Тамара Эдуардовна. — У меня же только ты и есть… Ты меня поймёшь.
«Только я и есть». Интересная формулировка от человека, который когда-то называл её «этой твоей женой» и на суде утверждал, что она всё знала про кредиты.
Но прогнать плачущую женщину в восемь вечера пятницы? Елизавета вздохнула и открыла дверь.
— Проходите. Но действительно — только на пару дней.
Тамара Эдуардовна прошла в прихожую, огляделась.
— Ну надо же… А у тебя тут уютно. Чисто. — Она сняла туфли, поставила пакет у стены. — Спасибо, Лизочка. Я знала, что ты не откажешь. Ты же добрая. Всегда была доброй.
Елизавета показала комнату — диван, тумбочка, небольшой шкаф.
— Постельное бельё в шкафу, полотенце на полке. Что случилось-то с Матвеем?
Тамара Эдуардовна села на диван, промокнула глаза платком.
— Да денег у меня совсем не стало. Пенсия копеечная, а он мне только самое необходимое покупает — хлеб, да молоко. А я женщина пожилая, мне ведь и рыбу надо, и лекарства… Продала его часы. Электронные, умные. Он их редко носил, лежали без дела. А мне на еду не хватало.
— И он из-за этого выгнал?
— Как закричал! «Как ты смеешь мои вещи продавать!» Я же не воровала — сын мой, его вещи… А он: «Пшла вон!». Даже сумку нормальную собрать не дал.
Елизавета кивнула. История была правдоподобная — Матвей действительно мог взорваться из-за пустяка. Вспыльчивый, как порох. И скупой, когда дело касалось других.
— А почему не вызовете полицию? Если квартира ваша…
— Да боюсь я, — призналась Тамара Эдуардовна. — Он ведь может сказать, что я воровала. Часы-то продала без спроса. Вдруг заявление напишет?
Елизавета понимающе кивнула. Логика была железная — идти с полицией в такой ситуации и правда рискованно.
— Ладно, располагайтесь. Чай успокаивающий будете?
— Конечно буду. Ты всегда умела чай заварить вкусно.
Странно было слышать комплименты от женщины, которая раньше критиковала каждый её шаг. Но Елизавета промолчала — решила не ворошить прошлое. Хватит с неё одного развода.
За чаем Тамара Эдуардовна оживилась, стала рассказывать про соседей, про новости из их старого дома. Говорила так, будто они всегда были подругами, будто никакого суда, никаких претензий между ними не было.
— А помнишь, как мы с тобой в магазин ходили? Ты мне тогда платье помогала выбирать…
Елизавета не помнила. Или не хотела помнить. Слушала вполуха и думала: странно, как быстро люди переписывают историю, когда им это выгодно.
К десяти вечера Тамара Эдуардовна начала зевать.
— Устала я… Можно лягу?
— Конечно. Спокойной ночи.
— Спокойной, Лизочка. И ещё раз спасибо. Я знала, что ты меня не выручишь.
Елизавета легла спать с неприятным чувством. Что-то в этой ситуации было неправильно, но понять что — не получалось. Может, просто непривычно стало жить не одной.
Проснулась рано — в семь утра. Привычка с тех времён, когда приходилось работать в две смены. Вышла на кухню попить воды и замерла на пороге.
За её столом сидели Тамара Эдуардовна и две пожилые соседки по подъезду — Агнесса Петровна с первого этажа и Эльвира Руслановна с третьего. На столе — её сахарница, её печенье, её малиновое варенье, которое она берегла для лечения. А Тамара Эдуардовна в её халате. Голубом, вельветовом, самом любимом.
— …она, конечно, не возражает! — говорила свекровь, размахивая ложкой. — Мы же как мать с дочерью! Лизочка меня обожает, души во мне не чает.
— Да мы знаем, знаем, — кивала Агнесса Петровна. — Ты всегда говорила, что невестке повезло с тобой. Как ты все для неё делала.
— Золотая я, золотая! — подхватила Тамара Эдуардовна. — Я только к ней и пошла. Знала — не откажет. Потому что я её вырастила, можно сказать. Как мать родная была.
Эльвира Руслановна умилилась:
— Вот это я понимаю! Хорошо, что у тебя с ней такие отношения. А то сейчас молодёжь… Свекровей не уважают.
— А у нас уважение обоюдное! — торжественно заявила Тамара Эдуардовна. — Я в Лизочке души не чаю, и она в ответ… Мы же семья! Ну и пусть, что дети развелись.
Елизавета стояла в дверях и чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой комок. Вот оно что. Спектакль. Представление для соседок, где она — любящая невестка, а Тамара Эдуардовна — обожаемая, золотая свекровь.
— Доброе утро, — сказала Елизавета громко.
Все трое повернулись.
— А, Лизочка! — радостно воскликнула Тамара Эдуардовна. — Я вот девочек пригласила, чайку попить. Присядешь?
— Интересно слышать, — медленно произнесла Елизавета. — Особенно про то, что вы меня обожаете и души не чаете.
Агнесса Петровна и Эльвира Руслановна переглянулись. Голос Елизаветы им не понравился.
— А что тут интересного? — засмеялась Тамара Эдуардовна, но смех вышел натянутым. — Мы же правда…
— Правда? — Елизавета подошла к столу, взяла свою кружку. — А правда в том, что полтора года назад в суде вы сказали, что я знала о кредитах Матвея. Помните? Из-за ваших слов мне пришлось выплачивать половину его — чужого мне долга.
Воцарилась тишина. Агнесса Петровна поставила чашку, Эльвира Руслановна перестала жевать печенье.
— Лизочка, зачем ты… при людях… — начала Тамара Эдуардовна.
— При людях! — подхватила Елизавета. — Вот именно — при людях. Потому что им вы рассказываете, какая вы замечательная, а полтора года назад в суде вели себя совсем по-другому. Свидетельствовали, что я хитрая, что всё знала, что должна отвечать за мужа еще и подбивала его кредиты эти брать.
— Мы же не знали… — растерянно пробормотала Эльвира Руслановна.
— А теперь знаете. — Елизавета посмотрела на соседок, потом на Тамару Эдуардовну. — И знаете, что она не потому ко мне пришла, что меня «как дочь» любит. А потому что больше пойти некуда. Сын выгнал, а других дверей для неё не осталось.
— Лиз… — попыталась вставить Агнесса Петровна.
— Нет, пусть все знают правду. — Голос у Елизаветы был жесткий и твёрдый. — Вчера она стояла на пороге и плакала. Умоляла впустить. Не потому что мы семья, а потому что деваться некуда. И я впустила — из жалости. А она устроила здесь представление в моём халате, в моей квартире, в которую меня подруга пустила пожить. Потому что денег у меня после такого развода ни копейки не осталось — все на погашение кредитов уходило! А она рассказывает, какая я её обожательница.
Тамара Эдуардовна сидела белая как мел. Соседки молчали, уставившись на неё.
— Так что извините, — продолжила Елизавета. — Никого я не обожаю. Просто не могла выгнать плачущую пожилую женщину на улицу. Но и спектакли в моём доме терпеть не буду.
Агнесса Петровна встала первой.
— Нам, наверное, пора… — пробормотала она.
— Да, пора, — согласилась Эльвира Руслановна.
Они неловко попрощались и ушли, оставив недопитый чай и недоеденное МОЁ печенье. Тамара Эдуардовна сидела, не поднимая глаз.
— Зачем ты так? — тихо спросила она.
— А как надо было? Молчать, пока вы врёте направо и налево?
— Я не врала… Я просто…
— Просто что? Просто хотели выглядеть достойно? За мой счёт? Зачем вы их сюда созвали?
Тамара Эдуардовна промолчала. Встала, медленно прошла в комнату. Через полчаса вышла одетая, с пакетом в руке.
— Я пойду к Матвею, — сказала она. — Может, отошёл уже.
— Удачи, — сухо ответила Елизавета.
Дверь закрылась за ней тихо, без хлопка. Елизавета села за стол, налила себе чай, который Тамара Эдуардовна хвалила вчера вечером.
Спектакль закончился. Занавес опустился. А она наконец-то сказала правду.
Через пару дней к Елизавете пришли Агнесса Петровна и Эльвира Руслановна. Стояли на пороге смущённые, с пакетиком печенья в руках.
— Мы хотели извиниться, — начала Агнесса Петровна. — А то неловко получилось… Мы и не знали, что у вас с Тамарой Эдуардовной такие отношения были.
— Она нам всегда говорила, что ты её как дочь любишь… — добавила Эльвира Руслановна. — А выходит, что она себя как предательница повела. Обманула и нас.
— Не всё правда, что говорят, — спокойно ответила Елизавета. — Но вы-то здесь ни при чём. Не переживайте.
— Ну мы просто… неловко как-то, — промямлила Агнесса Петровна. — Мы же в твоём доме чай пили, а ничего не понимали.Вот печенье, а то мы твое съели.
— Забудьте, — улыбнулась Елизавета. — Всё нормально.
Соседки ушли, но настроение у неё поднялось. Приятно, когда люди умеют признавать ошибки.
Матвей не объявился. Тамара Эдуардовна тоже.
А Елизавета впервые за полтора года почувствовала: жизнь действительно расставила всё по местам. Просто надо было немного подождать.
Ты вообще поняла, что к нам без спроса приехала? — спросила Ирина золовку