— Можно войти? Или будете держать родную мать на лестничной площадке?
Сергей молча посторонился. Мама прошла в гостиную, критически огляделась — словно оценивала, как мы тут без нее обустроились.
— Неплохо живете, — заметила она покровительственно.
— Хоть внук у нас умный будет, несмотря на отца.
Я замерла с бокалом в руке. Мама произнесла это негромко, но так отчетливо, что каждый гость услышал.
Тетя Зина поперхнулась салатом оливье. Сергей побледнел, словно его хлестнули по щекам.
— Что значит «несмотря»? — спросил он медленно.
— А то и значит! — мама поправила жемчужную брошь на лацкане темно-синего пиджака. — Генетика — вещь серьезная, милый мой.
В гостиной повисла тягучая тишина. Кто-то неловко кашлянул.
Дядя Коля замер с вилкой на полпути ко рту. Я почувствовала, как пламя стыда подбирается к ушам, разливается по шее.
— Мама, как ты можешь?!
— Говорю правду! — она взглянула на спящего в белоснежной коляске Матвея. — Хорошо, если в меня пойдет. Хотя бы мозгами.
Сергей медленно опустил тарелку на стол. Руки у него дрожали — я заметила, как подрагивают пальцы, сжимающие салфетку.
— Я недостоин вашей дочери, да?
— Наконец-то дошло! — мама улыбнулась той холодной улыбкой, которой встречала особо отвратительных подсудимых в своем зале суда.
Полгода назад я стояла в этой же гостиной в кремовом свадебном платье и подслушивала мамин телефонный разговор:
«Что поделаешь, Лида, залетела от этого… Ну, понимаешь. Теперь придется с муж.ланом породниться. Хорошо хоть не ал кого лик».
Тогда мне хотелось сквозь паркет провалиться. Сейчас хотелось орать на всю квартиру.
Я познакомилась с Сергеем, когда он приехал чинить кондиционер в мамином домашнем кабинете.
Август стоял душный, невыносимый. Сергей пришел загорелый, в выстиранной майке, с потертым ящиком инструментов.
Мозолистые ладони, смущенная улыбка, густые ресницы. Он осторожно снимал рабочие ботинки в прихожей, извинялся за каждый стук молотка.
Мама демонстративно заперлась в спальне — мол, не желаю дышать одним воздухом с обслуживающим персоналом.
— Хозяйка-то строгая у вас, — заметил Сергей, когда дверь за ней захлопнулась. — Боится, небось, что стащу что-нибудь.
— Она судья, — пояснила я, наливая ему холодный чай. — Привыкла всех оценивать, воспитывать и поучать.
Он засмеялся — открыто, без всякого подвоха. Такого смеха я не слышала годами. В нашем доме смеялись сдержанно, с оглядкой, чтобы не выглядеть глупо.
— А вы на нее похожи? — спросил он, прищурившись.
— Надеюсь, что нет.
После свадьбы Сергей изо всех сил пытался растопить материнский лед. Приносил цветы к каждому празднику — «де.шевка из уличной палатки», кривилась мама.
Помогал таскать продуктовые сумки — «только путается под ногами, толку никакого».
Подарил ей на пятидесятилетие изящную хрустальную вазочку — «безвкусная штампованная безделушка, куда такое ставить».
— Он хоть читать-то умеет по слогам? — поинтересовалась мама как-то вечером, перелистывая толстую папку с очередным делом. — Или только комиксы осиливает?
— Мама, прекрати немедленно!
— А что такого? Нормальный, практический вопрос. — Она сняла очки, протерла стекла. — Внуку же сказки читать будет?
Я видела, как Сергей съеживается от каждого подобного укола. Как сжимаются его кулаки и как он заставляет себя молчать.
Думала — перетерпим как-нибудь, мама со временем оттает. Люди же способны меняться к лучшему?
Оказывается, не все.
Сейчас, на крестинах нашего двухмесячного сына, она окончательно сорвала с себя маску вежливости.
Гости переглядывались, не зная, в какую сторону смотреть.
Кум Володя нервно дергал узел галстука.
Моя институтская подружка Таня уставилась в недоеденный торт.
Мамин коллега Анатолий Петрович изучал собственные ногти.
— Вы знаете что, Елена Владимировна, — Сергей встал из-за праздничного стола. Голос у него звучал непривычно — тихо и одновременно очень твердо. — Хватит уже.
— Что именно «хватит»? — мама театрально изогнула бровь.
— Унижать меня при людях. При моем сыне.
— Моем внуке? — она презрительно хмыкнула. — Посмотрим еще, в кого он вырастет. В папашу-слесаря или…
Я вскочила так резко, что опрокинула бокал с красным вином. Жидкость расползлась по белоснежной праздничной скатерти, словно пятна кр.ови.
— Мама, немедленно извинись!
— И перед кем это? — она окинула презрительным взглядом Сергея.
— Перед отцом моего ребенка! Перед моим законным мужем!
Мама поджала губы так, что они стали тонкими, как лезвие.
В ее глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность — кажется, впервые за двадцать два года дочь открыто ей возражала.
— Виктория, не забывайся. Я по-прежнему твоя мать.
— А он — мой муж. И если ты этого не понимаешь…
Сергей легонько коснулся моего плеча. Ладонь у него была теплая, успокаивающая.
— Вика, собирайся потихоньку. Мы отсюда уходим.
— Куда мы пойдем? — растерянно спросила я.
— Снимем что-то, найдем.
Он осторожно взял сонного Матвея на руки, прижал к груди. Малыш даже не проснулся, только сладко причмокнул губками.
Гости сидели молча, словно превратились в восковые фигуры.
— Сережа, может, не стоит так резко…
— Нет, Вик. Больше терпеть не буду. Ни я, ни наш сын. — Он внимательно посмотрел на маму. — До свидания, Елена Владимировна.
Когда научитесь элементарно уважать людей — милости просим в гости.
Мы собирались минут десять. Я лихорадочно сгребала детские вещи — подгузники, бутылочки, погремушки, — а в голове билась единственная мысль:
«Что теперь будет? Как я стану жить, поссорившись с родной матерью?»
Сергей молча укладывал сумки в багажник машины.
— Вика, хорошенько подумай! — крикнула мама с порога. — Он же… он совершенно не ровня тебе! По образованию, по воспитанию, по уровню!
Я медленно обернулась. Мама стояла в дверном проеме — элегантная, неприступная, в дорогом костюме. И вдруг показалась мне совершенно чужой женщиной.
— Знаешь что, мам, он во сто раз «ровнее» тебя. По крайней мере, никого не унижает для собственного развлечения.
Полгода мы жили тихо и спокойно. Сергей ни словом не заикался о примирении с тещей.
Я втайне скучала по маме, но гордость категорически не позволяла первой заговорить.
Матвей подрастал, начинал осознанно улыбаться, гулить, хватать игрушки.
Сергей проводил с ним долгие вечера — читал детские книжки разными голосами, строил рожицы, пел колыбельные.
— Растет настоящий мужчина, — говорил он, качая сына на руках.
И вот сегодня с утра мама объявилась на пороге. Стоит в привычном строгом костюме, с букетом белых роз и виноватой улыбкой.
— Можно войти? Или будете держать родную мать на лестничной площадке?
Сергей молча посторонился. Мама прошла в гостиную, критически огляделась — словно оценивала, как мы тут без нее обустроились.
— Неплохо живете, — заметила она покровительственно. — Виктория, нам надо серьезно поговорить.
— О чем именно?
— О семье, конечно. О нормальных отношениях. — Она села в кресло, поправила складки юбки. — Люди постоянно спрашивают, где внук, почему не показываю фотографии. Неловко получается.
Я почувствовала, как что-то ледяное сжимается где-то под ребрами.
— То есть ты пришла не потому, что соскучилась по дочери и внуку?
— Разумеется, соскучилась. — Мама попыталась изобразить теплую улыбку. — И потом, что за детский сад? Из-за каких-то необдуманных слов рушить семейные связи?
— Каких-то слов? — тихо переспросил Сергей, качая на руках Матвея.
— Ну конечно. Эмоции зашкалили… — Она небрежно махнула рукой. — Давайте забудем эту ерунду и станем жить нормально.
— А что конкретно предлагается забыть? — Сергей поправил сыну чепчик.
— Сережа, ну перестань вести себя как обиженный школьник! — Мама попыталась изобразить добродушное снисхождение. — Подумаешь, сгоряча что-то сказала. С кем не случается?
— Случается, — спокойно кивнул он. — У некоторых людей. А теперь прощайте.
— Как это «прощайте»?
— А так. Дверь находится вон там.
Мама растерянно посмотрела в мою сторону.
— Виктория, ты же не позволишь своему мужу выставить родную мать за дверь?
Я медленно встала с дивана. Подошла к Сергею, обняла его за плечи, ощутив знакомое тепло.
— Мама, ты сделала выбор.
— Но я же извинилась по-человечески!
— Нет. — я покачала головой. — Ты пришла, потому что коллеги задают неудобные вопросы. Это не извинения, это соблюдение приличий.
Мама стояла посреди нашей небольшой гостиной — растерянная, впервые в жизни лишившаяся своих железных аргументов. Потом медленно выпрямилась, натянула знакомую маску неприступности.
— Прекрасно. Посмотрим, как вы запоете без моей материальной помощи. Кто тебя вырастил? Кто за институт платил? За курсы английского?
— А кто научил меня любить людей и уважать их достоинство? — Я внимательно посмотрела на Сергея, потом на сына в его руках. — Точно не ты, мама. Определенно не ты.
Дверь закрылась за ней почти беззвучно. Матвей заворочался у отца на руках, открыл глазки и широко заулыбался, увидев мое лицо.
Сергей осторожно поцеловал меня в висок, в то местечко, где всегда целовал в трудные минуты.
— Не жалеешь?
— О чем именно? — Я взяла малыша, крепко прижала к груди. — О том, что выбрала по-настоящему достойного человека? Ни секунды.
За окном моросил мелкий осенний дождь. В квартире стояли тишина и покой. Это была наша жизнь — простая, честная, без фальши и притворства. Мама никогда этого не поймет.
С этого дня каждый, кто остаётся у нас, должен платить за проживание