Чужие тапочки в прихожей появились в понедельник. Они были аккуратно расставлены поперёк коврика, как турникет, за который Настя каждый раз цеплялась носком. «Временно», — сказала свекровь, переставляя вазочки и миски для ключей на комоде. Для себя она принесла прозрачную коробку от витаминов и объявила её «семейной шкатулкой экономии»: туда сразу легли скидочные карты, визитки участкового и чужие чеки. «Пока у меня вопросы с терапевтом, у нас ведь район другой, а ехать через весь город — давление скачет. Ну и Марусю посижу. Не обременю».
Настя кивнула. На слове «временно» она зацепилась внутренне, как за те тапочки. Месяц назад они с Ильёй закрыли сделку по ипотеке: двухкомнатная на четырнадцатом, вид на крышу детского сада и трамвайное кольцо. Платёж — сорок восемь тысяч, если без досрочек. Первоначальный взнос — общий: её накопления плюс «подарок» от Галины Ивановны. Подарок оформлялся под чай с лимоном и разговоры о родне, но в беседе постоянно всплывало слово «долг». Тогда Настя решила не спорить. В ту же ночь она завела таблицу в гугл-доках и научилась жить внутри ячеек.
Галина Ивановна вошла в дом, как в хорошо известный кабинет: проверила пальцем пыль на спинке стула, спросила, почему полотенца у них висят «не по цветам», и, не дожидаясь ответа, сняла и повесила заново — от голубого к белому. «Так глазу легче», — сказала она себе, как будто глаз один на всех. На третий день поменяла расположение кастрюль, на пятый — дни стирки. «Вы же молодые, у вас нет системы», — улыбалась и записывала на листке: «Суббота — постельное, вторник — полотенца, пятница — детские вещи». Листок прикрепила магнитом к холодильнику поверх списка покупок Насти.
Илья втихаря благодарил мать за «помощь», Настю — за терпение и регулярно исчезал на «срочные выезды». Его отдел внедрения при каждом новом клиенте превращал отца семейства в редкого гостя: утром — в кроссовках, ночью — в мессенджере с коротким «заселись без меня». Утром же Галина Ивановна отчеканивала: «Я посчитала, что у вас уходит на еду. Давай по-другому: я беру на себя закупки, у меня в „Семейном“ скидочная карта, не то что ваши эти кэшбэки. Чеки будем складывать сюда». Коробочка от витаминов заняла почётное место у входа, рядом с ключницей.
Маруся — их дочка с капризами трёхлетки и любовью к вагончикам трамвая — первое время радовалась бабушке. Та расписывала мелками «дорожки» на балконе, учила «делать ладушки правильно» и засыпала сказками, где принцесса никогда не спорит, потому что «ума хватает». На третьей неделе бабушка убрала планшет из поля зрения («глаза посадит»), заменив его на «развивающий альбом» с пунктирными линиями. Настя вечером вернула планшет: «Я сама решу». Утром планшет исчез снова. «Я убрала, там реклама, а вы знаете, как она действует на психику ребёнка», — сказала свекровь и закрыла обсуждение вздохом про давление.
На кухне поселился особый порядок: сахар — в контейнер, контейнер — подальше, «чтобы ребёнок не видел», кофе — «вам, молодым, вредно на ночь», и отдельная полка «маминых полезных». Настя обнаружила на этой полке свои витамины для волос и банку миндальной пасты, купленную в порыве следовать модной диете. «Это просто у меня было место свободное», — сказала Галина Ивановна. «В моём доме у вас всегда место свободное», — подумала Настя и тут же споткнулась о те тапочки, перескочив через турникет с молчаливой злостью.
Первые деньги ушли «в никуда» в день, когда свекровь предложила «оптимизировать коммуналку». Она взяла у Ильи его карту — «на одну закупку, там кэшбэк, всё равно семье» — и вернулась с чеком на десять тысяч. В чеке соседствовали моющие средства, рыба, крупы и пластиковый набор для суши. «Это на праздники, выгодно!» — сказала она, поставив доставку на подоконник. Настя посчитала в таблице: минус десять, плюс неустойчивые границы. «Я сама покупаю суши — раз в полгода», — хотела она сказать, но из детской донёсся плач, и разговор растворился в укачивании.
Вечерами в коридоре шептались стены. Соседка Лида из сто сорок первой задерживала Настю в лифте: «Мать у вас боевая. В чате дома уже спрашивали, кто просил перекрыть общедомовой кран ночью — мы полдня без воды сидели». Оказалось, Галина Ивановна, познакомившись с мастером, «ради порядка» уговаривала его «проверить давление» в подвале. «И что?» — спросил Илья, когда Настя обронила про это в разговоре. «И ничего. Ей же скучно», — подумала Настя, но не сказала. Она смотрела, как он разминает плечи после дня за рулём, и складывала в отдельную колонку — нерешительность.
Флэшбэк обжигал только ночью. Пять лет назад, когда они с Ильёй снимали гостинку у метро, Галина Ивановна казалась из другой оперы: носила аккуратные перчатки, привозила рулеты в одноразовых лотках — чтобы не обязывать — и говорила «ну надо же, какие вы самостоятельные». На Новый год она вручила конверт, от которого Насте стало неловко: «Маленький вклад на большую мечту». В конверте лежали деньги и список шагов — к кому идти, какие документы собрать, как доказать банку стабильный доход. Тогда Настя видела в этом участие. Теперь — крючки.
С очередной «временной» недели вырос календарь, на котором свекровь делала крестики шариковой ручкой. В конце месяца Настя нашла у Маруси на столе аккуратно сложенную анкету: «Заявление о прикреплении к поликлинике по месту жительства». В графе «адрес регистрации» стоял их домашний. «Мам, вы что, прописались?» — спросила Настя вечером, разливая суп. «А что тебе, дочь, жалко? Это же формальность. Я к вам ближе, у меня здесь врач толковый, давление понимает. И вообще, так и спокойнее: семья рядом. Тебе-то какая разница?» И — пульснула пауза, как предупреждение.
«Это не так делается», — сказала Настя, медленно, чтобы не сорваться. «А как?» — ласково удивилась Галина Ивановна. «Через разговор. Сначала спросить. Потом договориться о сроках. И чтобы без сюрпризов». «Мы же семья», — прозвучало как аргумент, окончательный и бесповоротный. В это слово Галина Ивановна вшивала всё: свои сумки, свои списки, свои привычки складывать чужие счета в свою коробочку.
В ночь с четверга на пятницу у свекрови «скакнуло давление». Она легла на диван и включила сериал погромче — «чтобы не думать». Настя сидела рядом, держала её за руку и задавала себе нелепые вопросы: почему она каждую ночь в последние недели как будто сдаёт экзамен на терпение? Зачем она выбирала эту плитку в ванной, если теперь на ней сушат связки трав? Почему Илья пишет «прости, пробки, завтра всё обсудим», но никогда не обсуждает?
Утром Галина Ивановна подала чай и лист бумаги. «Надо составить бюджет семьи. Я старше, мне видней, где течёт». Настя молча взяла ручку, написала сверху «Ипотека — 48 000», ниже «Детский сад — 14 600», «Еда — 25 000», «Транспорт — 6 000», «Накопления — 10 000». Галина Ивановна дописала: «Лекарства — 8 000», «Неожиданные — 12 000», и обвела «неожиданные» жирным. «Это, доченька, на меня. И на праздники». Настя впервые улыбнулась — без юмора. «У неожиданных всегда есть расписание», — сказала она и вернула лист.
Днём в дверь позвонил курьер с двумя коробами зелени «по подписке». Настя не удивилась. Подписку оформила свекровь: «Чтобы витаминчики были». В морозилке не осталось места для пельменей, в голове — для компромиссов, но Настя всё ещё надеялась, что это правда «временно». Она не знала, что «временно» умеет отращивать корни и подписывать бумаги, пока ты режешь укроп.
На четвёртом месяце совместного проживания кухня стала полем боя. Сначала мелкого, тихого, почти незаметного. Настя переставляла кастрюли на своё место, а свекровь — на своё, как будто играли в шахматы без фигур. Потом добавились комментарии.
— Зачем ты эту рыбу покупаешь? Она же вся в антибиотиках, — Галина Ивановна кивала на лосось в пакете. — У нас в деревне щука была — чистая, натуральная.
— Мама, у нас нет деревни, — устало отвечала Настя, — а ребёнок любит рыбу.
— Ребёнок любит то, что ему дают. Маруся у тебя бы и чипсы ела, если бы ты разрешила.
Настя молчала, потому что спорить стало бессмысленно. Каждое её слово превращалось в нитку, за которую Галина Ивановна тянула без устали. Илья в такие моменты просто выходил на балкон, делал вид, что звонит клиенту, и не возвращался, пока не стихало.
В один из вечеров, когда дождь барабанил по подоконнику, Настя пришла с работы чуть позже обычного. Марусю в детской расчесывала свекровь, тихо напевая что-то старое, а на столе стоял ужин — аккуратно разложенные порции, салфетки сложены треугольником. Всё бы ничего, если бы на плите не дымилась кастрюля с борщом. Красный, густой, с капустой, которую Настя не переносила с детства.
— Я ж твои рецепты смотрела в интернете, — с гордостью сказала Галина Ивановна. — Ты у нас такая современная, всё по-другому, но, поверь, классика лучше.
Настя взяла тарелку, потому что объяснять, что у неё аллергия на свеклу, уже не имело смысла. Ей хотелось тишины, но вместо этого на кухне началось обсуждение:
— Я тут Илюшке сказала, — продолжала свекровь, — что надо подумать о трёшке. Ребёнок растёт, а тут стены давят. Моя знакомая риелторша сказала, что если продать сейчас, можно выйти почти в ноль. А вы, может, и накопите к следующему году.
— Мама, хватит, — голос Ильи прозвучал глухо, но твёрдо. — У нас ипотека на двадцать лет, какие трёшки? Мы только начали платить.
— Да что вы понимаете, молодые, — вздохнула Галина Ивановна и добавила тише: — Я просто хочу, чтобы вам было лучше.
Настя вцепилась в вилку так, что побелели пальцы.
Финансовый контроль усиливался. Свекровь знала пароль от общей карты — «на всякий случай» — и пользовалась им, когда считала нужным. В таблице расходов Настя стала замечать странные списания: то доставка каких-то витаминных комплексов, то курсы английского «для начинающих», оформленные на Марусю. «Я хочу, чтобы внучка была готова к миру, где без английского никуда», — объясняла Галина Ивановна, даже не дожидаясь вопросов.
Настя пыталась поговорить с Ильёй. Долго репетировала слова, выбирала момент, когда он не устал и не злой. Но разговор всегда уходил в одно и то же русло:
— Ну ты потерпи чуть-чуть, — говорил он, обнимая её одной рукой, глядя в телефон другой. — У мамы тяжёлый период, давление, врачи. Мы же семья.
— Семья — это про уважение, Илья, — тихо отвечала Настя, — а не про границы, которые можно двигать, когда удобно.
Он молчал. Молчание стало их третьим жильцом.
Соседка Лида всё чаще подмигивала Насте в лифте:
— Держись, красавица. У нас у Светки та же история была. Только та вовремя квартиру на себя переписала. А твоя-то уже к ЖЭКу ходила, интересовалась, кто старший по подъезду.
Настя не придала словам значения. До тех пор, пока в один день не вернулась с работы и не обнаружила в почтовом ящике извещение на её имя — «о регистрации изменения в домовой книге». Сердце ухнуло. Дома Галина Ивановна встретила её в фартуке и с чайником в руках.
— Это просто бумажки, — спокойно сказала она. — Я же не знала, что так сложно будет прописаться. Теперь всё официально, у меня здесь адрес. Ты не против?
Настя почувствовала, как в висках стучит. Она хотела крикнуть, но из комнаты выглянула Маруся, с улыбкой показывая раскраску. Настя выдохнула и сказала только:
— Против.
Следующая неделя стала поворотной. Галина Ивановна начала оставлять на холодильнике записки: «Хлеб закончился», «Кофе не покупай — вредно», «С Марусей в саду поговори, там воспитатель жаловалась». Настя срывала их, сжимала в кулаке, выкидывала, но наутро появлялись новые. Воскресенье закончилось скандалом, когда Настя предложила провести день втроём — только они с Ильёй и Марусей. Свекровь замерла, потом села на диван и сказала тихо, но очень чётко:
— Ты хочешь меня выжить. Я всё для вас делаю, а ты…
И закатила глаза так, что Настя в панике вызвала скорую. Давление оказалось в норме. Но ночью Илья сказал:
— Может, ты действительно перегибаешь? Мама же просто хочет помочь.
Настя не ответила. Только взяла плед и ушла на кухню, где ещё пахло борщом и чужими решениями.
Весна принесла не облегчение, а новые правила. Свекровь начала водить Марусю на «правильные» кружки — без согласования. Однажды Настя вернулась домой и застала их на пороге, обе в одинаковых кепках с надписью «Школа этикета для юных леди».
— Что это? — спросила Настя, глядя на дочку.
— Мама, мы будем учиться красиво сидеть и здороваться, — радостно сказала Маруся.
— Я записала её, — добавила Галина Ивановна, — сейчас же время такое, всё решают связи и умение себя подать.
Настя выдохнула, сдерживая злость. Но вечером, когда они остались наедине, она всё же сказала:
— Вы не имеете права решать за меня. Это мой ребёнок.
— Наш, — спокойно поправила свекровь. — У семьи нет «моё» и «твоё».
Илья снова промолчал.
В начале лета напряжение стало почти физическим — словно воздух в квартире сжался. Настя просыпалась от любого шороха, вздрагивала, когда за спиной открывался дверной шкаф: там свекровь перекладывала полотенца «по цветам».
Маруся начала заикаться, едва заметно, на согласных. Логопед сказал — «стресс», тихо, без подробностей.
Настя не выдержала и завела с Ильёй серьёзный разговор ночью, когда Маруся уже спала, а Галина Ивановна тихо храпела в соседней комнате.
— Так дальше нельзя, — сказала она. — У нас нет ни дня без конфликта. Я не могу дышать в собственном доме.
— Она мать, Настя, — устало ответил Илья, даже не отрывая взгляда от телефона. — Она нас поддержала, помогла с ипотекой. Ей просто одиноко.
— Одиноко? — Настя горько усмехнулась. — А мне как? Мне нормально, что даже у зубной щётки теперь есть расписание? Что она везде? В нашем бюджете, в наших разговорах, в голове у Маруси?
— Ты перегибаешь, — сказал он тихо. — Ей тяжело. Терпи немного.
Это «терпи немного» стало последней трещиной в Настиной терпелке.
Потом был день рождения Маруси. Настя долго готовилась: заказала воздушные шары, торт в форме трамвайчика, позвала детей из садика. Хотела устроить праздник так, как мечтала сама, когда была маленькой — шумный, весёлый, без длинных тостов.
Но за день до праздника Галина Ивановна объявила:
— Я договорилась с аниматором. И ещё — с рестораном, там зал свободен. Дома неудобно, тесно. Я всё оплатила, не благодари.
Настя попыталась возразить, но её перебили:
— Это мой подарок внучке. И вообще, ты работаешь, у тебя нет времени всё организовать.
Праздник прошёл идеально для всех, кроме Насти. В ресторане Марусю окружили взрослые с телефонами, свекровь принимала поздравления, как хозяйка торжества, а Илья кивал, соглашаясь со всеми. Настя стояла в углу, сжимая пластиковый стаканчик, и ловила себя на мысли, что она здесь лишняя.
Через неделю произошёл инцидент с документами. Настя не нашла свой паспорт в ящике комода. Перевернула всю квартиру, а потом услышала от свекрови:
— Я его взяла. Нужно было показать нотариусу, там вопрос по наследству от отца Ильи. Я же сказала — это для семьи.
— Вы не имеете права брать мои документы без спроса, — Настя дрожала от злости.
— Да что ты кричишь, дочь, — сказала Галина Ивановна ровным голосом. — Я для вас стараюсь. А если бы ты мне доверяла, мне не пришлось бы скрывать.
Илья, вернувшийся с работы, встал между ними:
— Мама просто хотела помочь, Настя. Ты раздуваешь из мухи слона.
В августе Настя поняла, что в этой квартире её больше нет. Не физически — вещи были на месте, паспорт тоже вернули. Но внутри всё будто выжгли. Она перестала спорить, перестала отмечать чужие покупки в таблице расходов, перестала говорить Илье о том, что её душит это ежедневное вмешательство.
Она просто жила рядом, молча, пока однажды вечером не вернулась домой и не увидела, что Галина Ивановна переставила шкаф в спальне. Настина сторона кровати оказалась заблокирована. На прикроватном столике лежала записка: «Я поставила кровать ближе к окну. Так полезнее для здоровья. Спите спокойно».
Настя вышла на кухню, где Илья резал помидоры.
— Зачем? — тихо спросила она.
— Что зачем?
— Зачем ты молчишь?
Он пожал плечами:
— Это не стоит скандала.
Настя посмотрела на него долго, как на чужого человека, потом на коробочку от витаминов на полке у входа — и впервые подумала, что выхода нет.
Утром в субботу она собрала сумку с Марусиными вещами. Несколько платьев, любимый плюшевый трамвай, пару книг. План был простой: уйти на время, чтобы выдохнуть.
Но в прихожей её остановила Галина Ивановна.
— Ты куда? — голос был ледяным.
— К маме, — спокойно сказала Настя. — Ненадолго.
— Зачем? У нас всё есть. Зачем таскать ребёнка туда-сюда? — свекровь шагнула ближе. — Тебе плохо со мной?
Илья появился из комнаты, сонный, в майке и с телефоном в руке. Смотрел на них, но ничего не сказал.
Настя вздохнула. Долго и тяжело.
— Мама, вы победили, — сказала она тихо, но так, что слова резанули воздух. — Победили.
И вышла, оставив за спиной квартиру, где не осталось ни одного её решения.
Она шла по лестнице, держа за руку Марусю, и думала только о том, что у неё нет ни плана, ни уверенности, что всё закончится. Только сумка на плече, дочка рядом и тишина, в которой наконец-то можно было дышать.
Развод неизбежен