Иван всегда считал, что с Лерой им повезло: они встретились, когда оба были на взлёте. Он только получил повышение в проектном бюро, она — закончила университет и устроилась в рекламное агентство. Встретились на вечеринке у общих друзей, быстро съехались, год пожили в съёмной однушке, а потом решились на ипотеку. Двушка в новом доме, светлая кухня, панорамные окна — мечта.
Когда Лера предложила оформить квартиру на себя, он не возражал. «Ты же знаешь, я не претендую», — сказал он тогда, обнимая её за плечи. Всё равно платил в основном он, но делить имущество на этапе влюблённости казалось ненужным и даже смешным.
Первые два года жили ровно. Он работал, задерживался, но всегда приносил домой деньги. Лера сидела в декрете, потом начала брать заказы на удалёнке. Их дочка Варя росла шустрой и шумной, как моторчик.
Проблемы начались незаметно. Сначала тёща приезжала пару раз в неделю — помочь, посидеть с ребёнком, пока Лера убегает на работу или по делам. Иван был благодарен, правда. Но через полгода Маргарита Павловна почему-то стала приезжать каждый день. С сумками, с громкими комментариями, с привычкой переставлять вещи на кухне.
— Ваня, ну что у вас тут за холодильник? Я кастрюлю супа поставить не могу, места нет. Купите нормальный, — бросала она, открывая дверцу и шумно хлопая по полкам.
Или:
— Ты вот это масло зачем берёшь? Оно горчит. Я вам нормальное привезла, своё, деревенское.
Он терпел. Иногда тихо жаловался Лере, та кивала: «Мам, ну ты же понимаешь, мы сами разберёмся», — но всегда так, чтобы не обидеть.
Однажды, возвращаясь домой, он заметил, что замок на двери туго поворачивается. Новый. Не он менял. Маргарита Павловна улыбнулась в прихожей и сказала легко, будто это само собой:
— Я просто копию ключа сделала. Вдруг вы на работе, а мне надо к Варе. Удобно же.
Иван тогда промолчал. Даже Лера его обняла и шепнула вечером: «Ну что ты, Ваня, мама просто помогает. Зачем ссориться?»
Ссоры всё равно начинались. Из-за мелочей: варёные сосиски, которые «нельзя давать ребёнку», игрушки, которые «мешают в коридоре», джинсы, которые он повесил «не туда». Маргарита Павловна не ругалась напрямую, она действовала тише — вздохи, жалобный голос по телефону дочери: «Лерочка, я так стараюсь, а Ваня всё ворчит…»
Варя росла, и бабушка стала учить её правилам: «Папа у нас строгий, но это потому, что он устал. Ты маму слушай, а папе не перечь». Иван слышал это сквозь приоткрытую дверь детской и ощущал, как внутри копится глухая злость.
Финансовый вопрос всплыл неожиданно. Маргарита Павловна предложила:
— Ванечка, у вас ипотека висит, а проценты бешеные. Может, я свою двушку продам, и вы закроете долг? Будете жить спокойно, без долгов. Но квартира, конечно, оформится на Лерочку. Так надёжнее.
Он отказался. Лера обиделась. «Ты что, не доверяешь? Это же моя мама!» — голос её дрожал, глаза блестели. Он пытался объяснить, что долг manageable, что он сам справится, но его уже не слушали.
С каждым днём он всё чаще задерживался на работе. Дом стал тесным, как чулан. Тёща контролировала всё: что он ест, где оставляет куртку, сколько времени проводит с дочерью. Даже его редкие выходные превращались в спектакль: то она устраивала сцену из-за плохо протёртой плиты, то жаловалась на боли в сердце.
Варя начала спрашивать:
— Папа, а бабушка с нами навсегда живёт?
Иван не знал, что ответить.
Весной стало хуже. Лера снова вышла в офис, Варя пошла в садик, а Маргарита Павловна окончательно прописалась в их квартире. Формально — «помогать с ребёнком», фактически — заняла их пространство, как хозяйка.
Иван приходил с работы и первым делом натыкался на чужие тапки в прихожей и запах валидола в воздухе. На кухне всегда дымилась её кастрюля, на балконе сушилось её бельё. В их спальне появился шкаф с её вещами — «пока временно, чтобы не мять платья».
— Ванечка, я тут твою рубашку в химчистку отнесла, — сказала она как-то, когда он искал чистую одежду. — И костюм тоже. Он же у тебя весь блестит от утюга. Не позорься на работе.
Он проглотил раздражение, но в тот день на совещании так и не смог сосредоточиться. Мысли крутились вокруг одного: это больше не их дом, а её.
Вечерами он пытался говорить с Лерой:
— Лер, нам нужно что-то решать. Так нельзя. Мы же взрослые, зачем нам третий человек в доме?
— Ваня, ну ты серьёзно? — Лера отмахивалась, как от назойливой мухи. — Мама помогает. Варя счастлива. Мне спокойнее, когда кто-то дома. Ты же знаешь, я не успеваю всё.
— Я готов нанять няню. Домработницу. Но не так. Я прихожу домой и чувствую себя гостем.
— Это твои комплексы, — отрезала Лера.
Ссора тогда кончилась тем, что он ушёл ночевать в машину. Вернулся под утро, встретил в коридоре тёщу — та стояла с чашкой кофе и смотрела на него с победной улыбкой.
— Поссорились, да? — тихо спросила она, и в голосе было что-то довольное. — Ничего, Лерочка умная девочка, поймёт.
Летом Маргарита Павловна начала говорить о «порядке в деньгах».
— Ваня, я посмотрела вашу выписку по ипотеке. У вас переплата бешеная. И ещё — зачем ты деньги на машину тратил? Нужно было подумать о семье, а не о своих игрушках.
Он впервые сорвался:
— Вы мою выписку смотрели?
— Лерочка показала, — спокойно ответила она, будто это нормально. — Мы семья. Нужно всё обсуждать.
В тот вечер они с Лерой кричали друг на друга так, что Варя забилась под стол и закрыла уши. Он ушёл к другу, ночевал там, потом вернулся, потому что не мог оставить дочь.
После этого началась тихая война. Он перестал делиться чем-то с Лерой, закрывал ноутбук при их приближении, убирал документы в сейф. Тёща отвечала игрой в «жертву»: обиженные взгляды, показательные вздохи, демонстративные разговоры по телефону о том, «как тяжело жить с человеком, который не уважает старших».
А потом случилось то, что надломило его окончательно.
В один из июльских вечеров он пришёл с работы раньше обычного. Дверь в квартиру была открыта. В прихожей — детские вещи Вареньки, брошенные в кучу. В гостиной на полу валялись разбросанные журналы. А на кухне — запах палёного и громкий голос тёщи.
— …говорю тебе, Лерочка, нельзя ему позволять! Это твой дом! Твоя квартира! Ты должна поставить его на место. Он здесь никто, понял? Никто!
Иван замер в дверях кухни. Лера сидела за столом, глаза красные, как будто только что плакала. Маргарита Павловна стояла напротив, размахивала руками и кричала.
Он шагнул внутрь, голос дрогнул, но был холодным:
— Что здесь происходит?
— Ничего, Ваня, — Лера попыталась подняться, но мать её опередила.
— Происходит то, что мужчина должен знать своё место, — сказала Маргарита Павловна. — Я вижу, как ты относишься к моей дочери. И к внучке. Это ты нас должен благодарить, что у тебя есть крыша над головой.
Варя выглянула из-за дверного косяка, в руках плюшевый мишка. Ивана перекосило от злости, но он только сказал:
— Нам нужно поговорить. Наедине.
— Мне нечего с тобой обсуждать, — бросила она и демонстративно ушла в спальню, хлопнув дверью так, что в стене задребезжали рамки с фотографиями.
С той ночи дом разделился на зоны. Кухня — её территория. Гостиная — детская. Спальня — формально общая, но Лера всё чаще засыпала с дочерью в детской. Иван задерживался на работе, искал предлоги не возвращаться домой.
Он начал всерьёз задумываться о съёмной квартире. Только Варя удерживала его от окончательного решения. Девочка тянулась к нему, обнимала крепко, как будто чувствовала, что папа ускользает.
Но однажды осенью произошла сцена, после которой внутри что-то сломалось.
В тот вечер Иван задержался на работе — аврал, сдавали проект. Домой вернулся поздно, почти в полночь. В подъезде было тихо, только лампочка у лифта мигала, как в фильме ужасов. Он открыл дверь своим ключом, тихо, стараясь никого не разбудить.
На кухне горел свет. Маргарита Павловна сидела за столом в халате с леопардовым принтом, рядом — полупустая бутылка вина. В телефоне мерцал экран, но она не смотрела.
— Опять задержался, — её голос был ровным, но ледяным. — Лера уже спит. Варя тоже.
— Я работал, — отрезал он, снимая куртку.
— Работал… — она усмехнулась. — А семья у тебя когда? Или, может, у тебя другая семья есть?
Он промолчал. Взять и выйти вон. Уйти. Но ноги будто приросли к полу.
— Знаешь, Ваня, — она откинулась на спинку стула, глядя на него прищуром, — я вот думаю, может, тебе действительно съехать? Зачем мучить нас всех? Мы с Лерочкой и Варей как-нибудь сами. А ты… Ты ведь здесь всё равно не хозяин.
Он почувствовал, как что-то внутри сжимается в тугой, горячий комок. Долго молчал, потом тихо сказал:
— Это мой дом. Я плачу за него. Каждый месяц. И за свет, и за воду, и за кредиты, которые твоя дочь даже не знает, как оплачиваются.
— Деньги, деньги… — передразнила она. — Ты думаешь, что купил себе право командовать? Это квартира моей дочери. И точка.
Из спальни вышла Лера, сонная, с заплаканным лицом. Варя тоже проснулась, прижалась к маме. Девочка тихо спросила:
— Папа, а вы опять ругаетесь?
Иван посмотрел на дочь и понял: ещё немного, и он начнёт кричать. Вместо этого просто ушёл в ванную, закрыл дверь и сидел там, пока не рассвело.
Через неделю он снял однокомнатную на другом конце города. Сказал Лере: «Мне нужно подумать». Она кивнула, даже не пытаясь остановить. Варя плакала, держась за его куртку, но мать осторожно оттащила её в сторону.
Первые дни Иван жил, как во сне. Тишина казалась непривычной, почти болезненной. Он по вечерам сидел в пустой кухне и думал, как всё пошло наперекосяк. Он любил Леру. И Варю любил. Но возвращаться в ту квартиру означало снова жить под контролем чужого человека.
Звонки от Леры стали редкими. Сначала просила «просто поговорить», потом — «забрать Варю в выходные». Он соглашался. Девочка приезжала к нему с рюкзачком, осматривала пустую квартиру и шептала:
— Папа, а когда ты вернёшься домой?
Он не знал, что ответить.
А потом позвонила Маргарита Павловна. Голос был холодным, деловым:
— Ваня, ты забыл, что у нас семейный совет сегодня. Приходи.
Он хотел бросить трубку, но поехал. Ради Вари.
В квартире пахло жареным луком и хлоркой. За столом сидела Лера, бледная, сжимала ладонями кружку. Варя возилась с куклой в углу.
— Мы с Лерочкой решили, — начала Маргарита Павловна. — Раз уж ты съехал, давай оформим развод. Квартира, как ты понимаешь, остаётся за ней. И вещи свои забери, пожалуйста. Тут не склад.
Иван медленно поднял взгляд.
— Маргарита Павловна, — голос его был ровным, почти тихим, — вы так уверены, что решаете всё за всех?
— А кто, если не я? — она резко вскинула подбородок. — Ты думаешь, что своими копейками купил право голоса? Так вот, Ваня… — она сделала паузу, улыбнулась холодно, почти торжествующе. — Ты, Ваня, рот закрой и помни, чьё это жильё.
Слова ударили, как пощёчина. Внутри что-то щёлкнуло. Он встал, медленно, стараясь не смотреть на Варю, не смотреть на Леру — ту, что сидела и молчала, не произнося ни слова в его защиту.
— Понял, — тихо сказал он и вышел, не хлопнув дверью.
Через месяц он подал на развод. Варю он забирал каждые выходные, иногда на праздники. Девочка привыкла к его новой квартире — маленькой, тихой, с ярким ковром и книжной полкой, которую они собирали вместе.
Иногда он всё же проезжал мимо того дома, где осталась его жизнь. Видел в окне свет, угадывал силуэт Леры, слышал смех Вари, если окно было приоткрыто. Но больше он не поднимался по той лестнице.
Потому что теперь знал: возвращаться туда — всё равно что снова закрыть глаза на чужие правила.
Уходить из семьи он не собирался