В моем доме я устанавливаю правила

— Уходите! — закричала мама, и крик этот был пронзительным, истерическим. — Уходите прямо сейчас! Посмотрим, как вам понравится жить в долгах по уши!

— Посмотрим! — рявкнул Максим из прихожей, где уже натягивал куртку. — Лучше в долгах, чем с вами!

Мамины пальцы шуршали в кармане Максимовой куртки — тихо, осторожно, словно крали чужие секреты.

Я замерла у порога кухни, сжимая в руке пакет молока.

Она не заметила меня, поглощенная ревизией.

Из внутреннего кармана появились мятые купюры — те самые, которые Максим откладывал на новые зимние ботинки.

— Мам, что ты делаешь?

Она вздрогнула, быстро спрятала руки за спину.

На щеках проступили красные пятна — верный признак того, что мама попалась.

— Ничего особенного, доченька. Проверяю перед стиркой, не забыл ли Максим что-нибудь в карманах.

Ложь прозвучала неубедительно.

Мама никогда не стирала его вещи — принципиально.

«Пусть сам за собой ухаживает, мужик все-таки», — говорила она обычно.

— А деньги?

— Какие деньги? — Румянец выдал ее с головой. — Я ничего не…

В прихожей хлопнула дверь. Максим вернулся с работы раньше обычного — наверное, начальник отпустил из-за аврала на прошлой неделе.

Мама торопливо сунула купюры в карман собственного халата.

— Привет, солнце, — он поцеловал меня в щеку и бросил настороженный взгляд на Веру Алексеевну. — Что-то случилось? Лица какие-то… напряженные.

— Да нет, мы тут просто… — я запнулась, не зная, как выкрутиться.

Выдавать маму не хотелось, но и врать мужу было противно.

Полтора года совместной жизни под маминой крышей научили меня лавировать между этими двумя огнями, но сегодня маневр не удался.

Максим прошел в комнату переодеться, а я осталась с мамой на кухне.

Она суетилась у плиты, гремя кастрюлями громче обычного — всегда так делала, когда нервничала.

— Анечка, ты же понимаешь, — зашептала она, подойдя ко мне вплотную. — Я не со зла. Просто волнуюсь за вас.

Максим такой расточительный — то кофе в автомате покупает за сто рублей, то журналы всякие. А деньги-то не резиновые!

Я кивнула, но внутри все сжалось.

Конечно, мама права — Максим действительно не особо экономный.

Но ведь это его зарплата, его деньги! И потом — кофе в автомате это такая уж роскошь?

За ужином мама вела себя подчеркнуто любезно.

Накладывала Максиму щедрую добавку борща, расспрашивала о проблемах на работе, нахваливала мой новый рецепт котлет с овощами.

Но я видела, как напряженно он сжимает вилку, как часто поглядывает на часы. Словно высиживал обязательный минимум вежливости.

— Максимочка, а ты подумал над нашим вчерашним разговором? — Вера Алексеевна придвинула к нему тарелку с солеными огурцами. — Про накопления на квартиру?

— Думаю каждый день, Вера Алексеевна.

— И к какому выводу пришел?

Максим отложил вилку и поднял глаза. По тому, как напряглись мышцы на его лице, я поняла — сейчас начнется очередной виток нашей бесконечной семейной войны.

— Я считаю, что пора брать ипотеку. Уже давно пора.

— Ипотеку? — мама всплеснула руками так театрально, будто услышала предложение продать душу дьяволу. — Да что же ты себе голову морочишь!

Живите здесь спокойно, копите деньги как нормальные люди. Через пять-шесть лет наберете на полную стоимость двушки. Без процентов, без кабалы!

— Через пять лет мне будет тридцать пять, Вера Алексеевна. А Ане — тридцать три.

— Ну и что в этом страшного? Зрелый возраст! Зато без долгов на шее, свободные люди!

Максим встал из-за стола — резко, так что стул заскрипел по линолеуму. Прошелся по кухне большими шагами, останавливаясь то у окна, то у холодильника.

Я знала эти его привычки — так он всегда делал, когда пытался сдержать раздражение.

— Вера Алексеевна, мы уже полтора года здесь живем.

— А что в этом плохого? — мама искренне удивилась, словно не понимала, к чему он клонит. — Аня мне по хозяйству помогает, ты ремонт в коридоре делаешь. Живем душа в душу, одной семьей!

— Именно.

— Что ты имеешь в виду?

Максим обернулся от окна. Я видела, как желваки ходят у него на скулах — плохой знак.

— Я имею в виду, что у нас с Аней нет личного пространства. Мы не можем принять собственное решение, не выслушав ваше мнение.

Вы контролируете каждый наш шаг, каждую трату, каждое слово.

— Контролирую? — мама вскинулась, и голос ее стал на тон выше. — Да как ты смеешь! Я забочусь о вас! Стараюсь, чтобы деньги зря не тратились!

— Стараетесь? Проверяя карманы, как у нашкодившего школьника?

Повисла тяжелая тишина. Я чувствовала, как кровь приливает к щекам — наверное, покраснела как маков цвет.

Значит, он все-таки заметил сегодняшний эпизод. Или догадался.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — холодно произнесла мама, но губы у нее дрожали.

— Понимаете. Отлично понимаете, Вера Алексеевна.

Мама резко поднялась и принялась убирать со стола — громко, нервно, так что тарелки звенели в ее дрожащих руках.

Я видела, как тряслись ее плечи под малиновым халатом.

— Если тебе что-то не нравится в моем доме, Максим…

— Вот! — он ударил кулаком по столу, и стаканы подпрыгнули. — Вот эта фраза все объясняет! «В моем доме»!

Я вскочила из-за стола, кинулась между ними — привычный рефлекс полутора лет такой жизни.

— Хватит! Ну что вы, как дети малые! Нельзя же так!

— Анечка, милая, ты же понимаешь, — мама схватила меня за руку. Пальцы у нее были холодные и влажные. — Я только добра вам желаю!

Ну зачем влезать в долги? Ипотека — это же кабала на двадцать лет! Проценты съедят половину зарплаты!

— Может, мама все-таки права? — я посмотрела на мужа умоляюще. — Подождем еще годик-другой?

Максим уставился на меня таким взглядом, будто увидел впервые в жизни. Или узнал что-то неприятное.

— Ты серьезно, Анна? Мы взрослые, самостоятельные люди. А живем, как подростки у родителей.

— Подростки! — взвизгнула мама, и в голосе ее зазвенели слезы. — Да я для вас все делаю! Белье стираю, еду варю, квартиру убираю!

— Кто вас просил об этом? — рявкнул Максим.

— Максим, пожалуйста! — я схватила его за рукав.

Он мягко, но решительно освободился.

— Хватит. Я устал ходить на цыпочках в чужом доме. Устал спрашивать разрешения, можно ли включить телевизор после десяти вечера.

Устал отчитываться, во сколько вернулся с работы и сколько денег потратил на обед.

— Больно нужны эти твои отчеты! — не выдержала мама и выпалила то, что давно крутилось на языке. — Я и сама все знаю!

— Что вы сказали?

Максим побледнел — так бледно, что даже губы стали белыми. Я поняла — сейчас произойдет что-то непоправимое. То, что нельзя будет взять обратно.

— Вы что, совсем рех.нулись? — он медленно, по слогам произнес каждое слово. — Вы роетесь в моих карманах?

— Я… я не… — мама запуталась в собственных оправданиях. — Я хотела куртку постирать…

— Врете! — голос Максима сорвался на крик.

Мама метнула на меня испуганный, почти детский взгляд.

— Я просто беспокоюсь за вас, — голос у мамы стал тонким, жалобным. — Максимочка, родной, ты же тратишь деньги на всякие глупости.

Кофе в автоматах за сто рублей, журналы за триста, булочки в кафе…

— Глупости? — он засмеялся, но смех получился злой, издерганный. — А кто, интересно, решает, что глупость, а что необходимость? Вы, Вера Алексеевна?

— Ну конечно, я! — мама выпрямилась во весь рост — метр пятьдесят восемь. — В моем доме я устанавливаю правила!

— Все! — Максим круто развернулся и пошел к выходу из кухни. — Анна, собирайся. Мы отсюда уходим.

— Куда? — растерянно спросила я. — Максим, куда мы пойдем?

— Куда угодно. В гостиницу на первое время. Снимем комнату у кого-нибудь, пока ипотеку не оформим.

— Постой, давай спокойно обсудим… — я заметалась между кухней и прихожей. — Может, найдем компромисс?

— Уходите! — закричала мама, и крик этот был пронзительным, истерическим. — Уходите прямо сейчас! Посмотрим, как вам понравится жить в долгах по уши!

— Посмотрим! — рявкнул Максим из прихожей, где уже натягивал куртку. — Лучше в долгах, чем с вами!

Я металась по квартире, не зная, что делать, за кем идти. Мама рыдала на кухне, вытирая лицо кухонным полотенцем в красную клеточку.

Максим громыхал в прихожей, запихивая в сумку свои немногочисленные вещи.

— Анна! — крикнул он. — Ты со мной или остаешься?

Мама подняла на меня заплаканные, красные глаза.

— Анечка, доченька моя… — прошептала она. — Неужели ты меня оставишь? Совсем одну-одинешеньку?

Сердце сжимался от жалости и боли. Я представила, как мама будет сидеть вечерами в пустой квартире, смотреть свои сериалы и ужинать в одиночестве.

Но тут же вспомнила и другое — проверку карманов, постоянные расспросы, невозможность сказать лишнее слово.

— Прости меня, мамочка.

Я взяла с вешалки свою куртку и сумку. Мама за спиной зарыдала еще громче, но я заставила себя не оборачиваться.

На лестничной площадке Максим ждал меня, прислонившись к стене.

— Думал, не решишься, — тихо сказал он.

Мы спустились по ступенькам молча. У подъезда Максим остановился, взял меня за руку.

— Анна, ты понимаешь, что нас ждет? Съемная квартира, огромные деньги за аренду, потом ипотека…

— Понимаю.

— И все равно пойдешь?

Я оглянулась наверх — в окне второго этажа мелькнула мамина тень. Она наблюдала за нами, наверное, плакала.

— Иду.

Максим рассмеялся — на этот раз живо и весело.

— Ничего. Прорвемся.

Подошел автобус и мы поехали к новой, неизвестной жизни.

Мамино окно скрылось за поворотом, но я знала — она еще долго будет стоять там и ждать, что мы передумаем и вернемся.

Мы не вернулись.