Марина любила порядок не из-за квадратности характера, а потому что ей так было спокойнее дышать. У неё всё было подписано — банки с крупами (дата, влажность, потому что однажды гречка отсырела), коробки с бельём (по сезонам), даже зарядники на кухне разложены в плетёной корзине с наклейками «Type-C», «старые айфоны», «ноут». Олег смеялся: мол, в аптеке меньше системности. Но уважал. Ему её аккуратность давала ощущение, что мир держится, даже если за окном март, дождь и начальник опять передумал сроки.
Весной они сняли маленький домик у водохранилища — две комнаты, кухонька с вечным запахом укропа и мокрых досок, терраса с облупленным столом. Марина копила на такие выходные два года, закрывала кредитку, подбирала смены, и когда, наконец, поехали, придумала себе маленький ритуал: утром — пробежка по тропинке вдоль камышей, потом кофе (в термокружку, чтобы не разводить посуду), и лист задач на день — шесть пунктов, но реальных.
— Мы сюда отдыхать, а ты — с пунктами, — добродушно ворчал Олег, подтягивая на террасе провисший шнур для белья. — Ладно, давай свои списки. Что сегодня?
— Полить клумбу, проверить фильтр в колодце, и — внимание — я хочу наконец-то выспаться. Это пункт.
Пока они врабатывались в свой размеренный ритм, позвонил Егор. Двоюродный брат Олега, вечный стартапер, который вечно «на грани инсайта». Раньше он был душой компаний, теперь — душой чатов, где пользовался чужими бонусами.
— Бро, вы же на водохранилище? — голос у него был приторно-дружелюбный. — Мы с Леркой хотим на выходных рвануть к вам. Тут фестиваль дронов возле плотины, мне по работе надо. Переночевать ну буквально одну ночь. Мы свои, не стесним.
Марина стояла рядом, стирала тряпкой стол, и видела, как у Олега на лице дежурная мягкая улыбка сменяется лёгким сомнением. Он был из тех, кто до последнего даёт шанс. Марина — из тех, кто сначала просчитывает последствия.
— Одну ночь — ладно, — сказал Олег. — Только у нас тихий режим. И продуктов на всех не напасёшься, возьмите своё.
— Конечно-конечно! — обрадовался Егор. — Мы ещё привезём фирменный соус от Леры, ты умрёшь!
Марина мысленно пометила: «соус от Леры», перевод — «майонез с чесноком в контейнере без крышки». Но nodded: пусть. Родня же. И правда — одну ночь выдержать можно.
Они приехали поздно, когда вода уже темнела стеклом, и комары стучались в лампочку на крыльце. Егор ввалился первым — в новых белых кроссовках, развалисто, как в собственную квартиру. За ним — Лера с рюкзаком, огромным как будто на трёхнедельный поход. На плече у неё болталась круглая шляпа из рафии.
— Лю-ю-дии, спасайте! — с порога протянула Лера. — Мы умираем с голоду. Егор, ставь мясо куда-нибудь… у вас есть маринад? И соль крупная? И розмарин? И фольга? И— ой, какая милота у вас, господи! Это вы сами шили наволочки?
Марина улыбнулась и вздохнула. Наволочки — её. Фольга — тоже её. А вот розмарин — нет. Она провела их на кухню, достала большую миску, показала на отдельную полку в холодильнике, где наклейка «ГОСТИ». Там лежали сыр, пару йогуртов и пачка колбасы — на всякий пожарный.
— Тут ваши, — сказала Марина, — а это наше. Термостойкую форму не царапать, пожалуйста.
Егор уже открыл чужую банку с квашеной капустой из деревни Лидии Семёновны, соседки. «Чуть-чуть возьму, не обеднеете» — прозвучало как пароль к продолжению. Лера выложила на стол тушку цыплёнка, упаковку сырого бекона и три коробки с чем-то стикерным: «САНДВИЧИ ДЛЯ СУББОТЫ». Марина отметила: это не на одну ночь.
— Мы в гостевой ляжем, ок? — будто так и было принято, сказала Лера. — Там свет от фонаря мягче. А ваш плед возьму на террасу, мы ещё посидим…
Олег кивнул: гостевая — так гостевая. Марина засовывала обратно свои банки, пока Лера уже расставляла вазы — стоп, никаких ваз; просто сдвигала вещи с привычных мест, и дом будто чуток сдвинулся с оси. В ночи они ещё успели шумно посмеяться на террасе — так, что у Марина от соседнего забора послышался знакомый покашливающий вздох Иван Петровича, старика из соседнего участка. Он не злой, просто точный: в десять — тишина, в семь — полив.
— Ребята, давайте потише, — осторожно попросила Марина. — Здесь слышимость как в коробке.
— Мариш, расслабься, — хлопнул её по плечу Егор. — Соседи любят когда у людей радость. Правда, Лер? Лер? Налей девушке вина!
Марина вина не пила. В голове у неё тихо пересчитывались пункты завтрашнего списка — полить клумбу, постирать на сорок, поменять фильтр. Внутренний голос шепнул: «Ну ладно. Одна ночь».
Утро пришло запахом косметики — Лера по всей раковине выложила свои баночки, кисточки, какие-то патчи, которые потом липли к сливу. Егор отжимал в стиральной машине мокрый спортивный костюм — «надо бегать, фигура — это капитал». Марина снова молча подвинуло своё полотенце с влажного крючка. Олег сделал им яичницу, поставил сахар на стол. И, пока все жевали, осторожно спросил:
— Ребят, вы же сегодня вечером обратно?
— Ой, да, конечно! — в голосе Леры было столько «конечно», сколько помещается в человека, у которого не куплены обратные билеты. — Но, возможно, задержимся до воскресенья утра. Там просто у ребят афтерпати. Я обещала зайти. И Егор должен встретиться с человеком. Он очень важный.
«Человек важный» оказался тем, кто не отвечает вовремя на звонки, а когда отвечает, всегда «в пробке». Суббота протянулась как мокрая простыня. Егор уехал «на встречу» на Олеговом велосипеде — «я брошу у фонтана, там привяжу, не боись». Лера осталась, устроила фотосессию на террасе — стол накрыт салфетками, на них повернутые этикетками банки, ваза с полевыми цветами — стоп, никакой вазы, пластиковая бутылка от минеральной воды. Марина стояла в дверях и ловила себя на странной мысли: её аккуратная терраса вдруг оказалась декорацией для чужого блога.
Под вечер вернулся Егор — без велосипеда.
— Слушай, там такой замок на парковке, я не разобрался, оставил пока у прокатчиков, завтра заберём, — сказал он с тем же приторным спокойствием. — Не кипятись, Мариш, всё будет чётко.
Марина кипела не из-за железки. Она почувствовала, как её ровный внутренний метроном сбился. По соседству топал Иван Петрович, дымил трубкой. Переглянулись.
— Девушка, — сказал он ей тихо, на ухо. — У вас гости шумные. У меня Лида боялась, что пожар. Они у ваших сосен мангал… Будьте аккуратнее.
— Поговорю, — кивнула Марина.
Села с Лерой на кухне, разложила на бумажке «Правила», не как полицейский, а как человек, который устал быть «вот-вот сорвусь»:
— Смотри, ребята, у нас тут тонкие стены. После десяти — тишина. Мангал — в каменной зоне, у сарая, не под соснами. Продукты — давайте пополам, а то у меня график. И за велосипед давайте завтра разберёмся, мне на нём в посёлок ездить.
Лера закатила глаза, но улыбнулась:
— Да ты что, всё правильно! Мы ж культурные люди. Просто мы… у нас темп другой. Мы в городе на шуме живём. А тут так красиво, хочется всё и сразу. Прости, если что.
Марина кивнула. «Темп другой» — ей понравилась формулировка. Она подумала: может, я правда слишком плотно держу пространство? Может, чуть-чуть ослабить гайку?
В воскресенье они не уехали. Утром Лера написала в чат: «Мы задержимся до понедельника, потому что Егор договорился по проекту, а я нашла тут потрясающий рынок сыров, хочу туда». Олег посмотрел на Марину. Марина на Олега. Помолчали вместе.
— Ладно. До понедельника, — сказал Олег, хотя в голосе его было: «надо бы уже заканчивать».
Понедельник принёс новый виток: Лера предложила за ужином «внести вклад». И вытащила из пакета свечи с ароматом «тёплое бельё». Они, правда, пахли так ярко, что Марине пришлось открыть все окна, а Иван Петрович чихал через забор. «Вклад» оказался ещё в том, что Лера разрисовала меловой доске на кухне «Меню недели»: паста, тако, «смэш-бургеры» (Марина побоялась спросить, что это). Егор между делом принёс из машины два больших пакета с одеждой — «мы тут после фестиваля друзьям передадим, посушим пока у вас». На верёвке для белья заскрипели новые клипсы.
— Ребята, — Марина снова попыталась мягко, — вы точно до среды? У меня в среду звонки, и мне надо тишины. И Лида обещала зайти помочь с грядками. Тут шум…
— В среду, в среду, мы же договорились, — отмахнулся Егор. — И вообще, у меня новость. Я, возможно, выхожу на новый уровень. Прилетает инвестор, надо его встретить как человека. Тут место располагает, энергия другая. Можно мы ужин на террасе красиво сделаем? Я сам мясо пожарю, ты офигеешь.
Марина услышала это «выйду на новый уровень» и поняла, что для неё это не новость, а тревожный звонок. Внутри шевельнулся тихий протест: «Это наш домик, наш воздух, наш режим». Но она сказала вслух:
— Хорошо. Только без лишних людей. И после десяти — тишина.
Она договорилась с собой: ещё два дня, потом они уедут. Дальше — как по списку.
Во вторник Лидия Семёновна принесла банку огурцов и сказала:
— Я вас очень люблю, Мариночка. Но ваши — как их — ночью песни орали. У меня давление. Скажи им по-доброму.
Марина кивнула. Днём позвонила Ирма Геннадьевна, начальница:
— Марина, вы пропустили вчерашнюю планёрку. Что там у вас? У вас же «удалёнка», но для того, чтобы работать, а не кабачки полоть.
Марина поймала себя на том, что оправдывается. Что говорит чужие слова, которых раньше не говорила: «Гости». «Неловко было выгнать». «Они родня».
Положила трубку, посмотрела на свои списки и вместо шестого пункта написала: «Поставить границы». Подчеркнула два раза.
Ночью опять кто-то шелестел на террасе, шугались птицы. Марина лежала, слушала и думала: почему я чувствую вину за то, что хочу тишины в собственном временном доме? Это же не гостиница.
Утром она сварила всем кофе, поставила четыре кружки, и, пока Егор с Лерой размахивали планами, сказала спокойным голосом:
— Ребята, завтра вы уезжаете. Нам надо побыть вдвоём, это было договорено. Дальше вы можете приезжать, но заранее предупреждать и максимум — на два дня. И — без гостей. Договорились?
Егор улыбнулся так широко, что по щекам у него пошли складки.
— Ты золото, Мариш. Всё окей, завтра. Даже не переживай.
Она перестала переживать ровно до того момента, как после обеда пришла соседка с участка напротив — молодая мама Настя с коляской — и сказала:
— Извините, это к вам курьеры носят какие-то коробки на имя «Домик у воды, Марина»? У нас подъезд перегорожен ими, я не могу коляску протащить.
Марина удивлённо посмотрела на неё. Коробок не заказывала. Курьеров не ждали. В голове холодной линией протянулось предчувствие, что «темп другой» — это не про музыку.
И это было только начало.
Коробки оказались здоровыми, в человеческий рост, обмотанные лентами с надписью «Хрупкое». Курьер с бейджиком «Сергей» облегчённо выдохнул, увидев Мариныно лицо:
— О, наконец-то. А то уже третий раз звоню. Тут мебель. Подпишите.
— Какая мебель? — растерянно спросила Марина.
— Ну как, — парень пожал плечами. — На имя Егорова Егора и Леры Пархоменко. Сюда, «Домик у воды». Сказали, срочная доставка, пока они тут. Где разгружать-то?
Марина стояла на крыльце, глядя на четыре длинных коробки и два ящика с яркой надписью «OUTDOOR». Сердце неприятно кольнуло: неужели…
— Подождите, — выдохнула она и побежала к террасе.
Егор сидел в шезлонге, в наушниках, болтая по громкой связи:
— Да, привезли? Отлично, выгружайте там, у забора. Да-да, это наш спот. Не, платить не надо, всё уже по карте. Да, стол соберём сами. Лер, помоги ребятам, там шезлонги ещё.
Марина встала в дверях.
— Егор. Какие шезлонги? Что это?
Он обернулся, снял наушники, улыбнулся:
— А, Мариш, сюрприз. Мы тут решили вашу зону отдыха чуть апгрейдить. Ну, вам же самим кайф будет. Видела у вас эти старые стулья? Они скрипят. А тут — комплект, столик, диванчик. По акции урвали.
— «Мы» решили? — голос Марины предательски дрогнул. — Ты вообще спросил нас? Это же не твой дом.
Егор поднял ладони, как бы защищаясь, и протянул спокойным тоном:
— Ну, не кипятись. Мы же свои. И это не на всегда, а так, временно. Потом заберём. Расслабься, Мариш.
Лера из-за его плеча добавила сладко:
— Мы хотели сделать вам красиво. Ты же любишь уют, правда?
Марина почувствовала, как внутри что-то хрупкое трещит. Сказать «нет» прямо в лицо было трудно — рядом стоял Олег, который мял в руках бейсболку и смотрел куда-то мимо. Он всегда ненавидел конфликты. Но вечером, когда коробки уже стояли штабелями у забора, она тихо, но твёрдо сказала мужу:
— Завтра. Они завтра уезжают. Я не собираюсь жить в захваченной квартире.
Олег посмотрел на неё, кивнул, но взгляд у него был виноватый.
— Я поговорю с Егором утром, — сказал он. — Без крика. Спокойно.
Но утром разговор не получился. Егор, бодрый и довольный, с кружкой кофе в руке, объявил:
— Слушай, мы сегодня не успеваем. Инвестор переносит встречу на пятницу. И тут такая движуха, не хочется уезжать. Завтра максимум. Обещаю.
— Егор, — начал Олег, — мы договаривались до среды. Нам нужно пространство. Марина работает, ей нужна тишина.
— Так мы и не мешаем, — улыбнулся тот, как будто это была простая арифметика. — Мы же в своей комнате. Музыку только вечером включаем. И то не громко. Правда, Лер?
Лера кивнула, сжав губы в тонкую линию, и протянула:
— Ну да. Если что-то не нравится, надо было сразу сказать. А то теперь на ровном месте обиды.
Марина почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она услышала в голове голос Ирмы Геннадьевны: «Вы же для того на удалёнке, чтобы работать, а не кабачки полоть». И поняла — её стирают. Она, взрослая женщина, боится открыть рот в своём доме.
— Завтра, — тихо, но очень отчётливо сказала она. — Вы завтра собираете вещи и уезжаете.
Егор не ответил. Только усмехнулся, глотнул кофе и снова надел наушники.
Напряжение росло как ком, день за днём. В среду вечером у них был «ужин на террасе». Приехали какие-то друзья Егора — шумные, с камерами и колонками. Лера бегала по дому, вынося тарелки, скатерти, свечи, переставляя Маринины горшки с цветами. Марина молчала, как кипящий чайник. Олег ушёл «помочь Ивану Петровичу с насосом» — фактически сбежал.
В десять вечера колонка ревела так, что даже Настя с коляской, обычно тихая и улыбчивая, пришла на порог и тихо сказала:
— Марин, у меня ребёнок не может уснуть. Можно как-то…
Марина только кивнула. Пошла на террасу, встала напротив весёлой компании и тихо сказала:
— Пожалуйста, выключите музыку. Уже поздно.
Егор повернулся, поднял брови и театрально развёл руками:
— Да мы же тихо. Это же не Москва, тут никто не жалуется.
— Я жалуюсь, — сказала Марина. Голос был ровный, но пальцы дрожали.
— Окей-окей, — усмехнулся он и скосил глаза на друзей. — Хозяйка в доме строгая. Давайте потише, ребят.
Они сбавили громкость. Но не надолго. Через двадцать минут музыка снова рванула.
Марина легла спать с плотным комком в груди.
Четверг принёс новый сюрприз: Лера сообщила, что «немножко стирала» и сломала стиральную машину. Барабан заклинило, вода залила половину ванной. Марина стояла босиком на мокром полу и думала, что это не дом у воды — это дом под водой. Лера при этом хлюпала глазами и повторяла:
— Прости-прости, я не хотела. Но это старая техника. Ты же понимаешь.
И Марина поняла, что да, понимает. Только вместе с этим понимает и другое — если она сейчас не остановится, всё, что она считала своим пространством, растворится окончательно.
В пятницу утром Марина проснулась раньше всех, сварила кофе и села на крыльце. Смотрела на гладь водохранилища, где уже плавали утки, и думала: почему я молчу? Почему жду, что кто-то догадается? Не догадаются.
Когда Егор, зевая, вышел на улицу, она встала. Голос был спокойный, ровный, как натянутая струна:
— Вы сегодня уезжаете. Сейчас собираете вещи и в обед такси отвезёт вас на вокзал.
Он замер на секунду, потом улыбнулся:
— Мариш, да не психуй. Мы же отдыхаем вместе. Чего ты как училка? Мы тут всем хорошо.
— Мне — нет, — сказала она. — Это мой дом. Наш. Ты гость. Гость уезжает, когда хозяин просит.
Олег вышел следом, встал рядом, не вмешиваясь.
Тишина повисла плотная, как пар в бане. Лера вышла в халате, с телефоном в руке, и недоумённо спросила:
— Что случилось?
— Мы уезжаем, — бросил Егор, даже не посмотрев на неё. — Хозяйке не нравится.
И именно в этот момент, в пятничный полдень, когда казалось, что вот оно — решение, из-за забора послышался голос Насти:
— Марин, ваши гости опять курили у ворот. У нас там сухая трава. Я сказала им, что опасно, а они… ну… сказали, что я скучная.
Марина закрыла глаза. Почувствовала, как внутри что-то щёлкает, как защёлка на чемодане.
Она была готова к буре.
Буря не заставила себя ждать. Егор, вернувшийся с террасы, где нервно говорил по телефону, швырнул ключи на стол. Металл звякнул так громко, что Лера даже вздрогнула.
— Ты серьёзно? — голос Егора был холодный, без привычной сладости. — Мы приехали всего на пару дней, а ты тут сцены закатываешь. Марин, да расслабься ты, ну! Мы же семья.
— Семья — это когда уважают друг друга, — тихо, но отчётливо сказала Марина. — А вы ведёте себя как будто здесь гостиница. Я не готова больше это терпеть. Собирайтесь.
Лера, до этого молчавшая, вдруг вскинулась:
— Ой, да ладно тебе, — голос у неё стал резким, чужим. — Мы вообще-то вам жизнь веселим. Вы тут сидите, как пенсионеры, по спискам своим живёте. Не умеете расслабляться — это ваши проблемы. И да, Егор, скажи уже ей, а?
Марина замерла. Олег стоял рядом, плечи напряжены, как струны, но он не вмешивался. Смотрел куда-то в сторону, будто искал опору в этой тихой, вязкой агрессии.
— Мы уезжаем, — сказала она ещё раз, на этот раз медленно, по слогам. — Сегодня. Такси будет в три.
— Да заткнись ты и не душни, Марина, мы здесь отдыхать приехали, — вдруг рявкнул Егор, и тишина в доме стала оглушительной.
Соседи, должно быть, слышали. Потому что из-за забора донёсся осторожный кашель Ивана Петровича. У Насти на крыльце захлопнулась дверь. Лера демонстративно закатила глаза и ушла в комнату, громко хлопнув дверью.
Марина стояла, чувствуя, как руки дрожат, но голос внутри был странно ровным:
Не кричи. Не оправдывайся. Просто дожми.
— Такси в три, — повторила она, и вышла на улицу, чтобы не видеть их.
До трёх часов они с Олегом занимались своими делами молча. Марина поливала клумбу, убирала со стола чужие крошки, собирала в мешок пустые бутылки из-под газировки, которые кто-то не догадался выбросить. Внутри было ощущение, что дом снова чуть-чуть выпрямляется, возвращается в прежний ритм. Но в воздухе стояла липкая тревога — та самая, которая бывает перед грозой.
Без пятнадцати три Егор выкатил чемодан на крыльцо. Лера шла следом, держа в руках шляпу и телефон. Ни взгляда, ни слова. Только громкое:
— Машина здесь! — и скрежет застёжек, когда чемоданы грузили в багажник.
— Мы ещё поговорим, — сказал Егор, уже садясь в машину. — И ты потом поймёшь, что перегнула палку.
Марина не ответила. Просто кивнула, будто ставила точку в предложении, которого не было. Машина тронулась, подняв дорожную пыль, и дом снова стал тихим.
Вечером на крыльце появилась Лидия Семёновна с банкой варенья.
— Ну что, доча, выгнала? — спросила без осуждения, только с лёгкой усталостью в голосе. — А то весь посёлок уже знал, что у вас балаган.
Марина вздохнула и опустилась на скамейку.
— Я не хотела ссориться… но так больше нельзя было.
— И правильно, — кивнула Лидия Семёновна. — Если один раз границы не поставишь — потом всю жизнь по головам будут ходить. Ты не думай, они не обиделись. Они обижаться не умеют. Они просто привыкли, что всё для них.
Олег вышел позже, сел рядом, поставил рядом кружку с чаем.
— Ты правильно сделала, — сказал он тихо, не глядя на неё. — Я… я просто не умею так. Мне легче молчать. Но я горжусь тобой, Мариш.
Она кивнула. Не потому что гордость, а потому что понимала — разговор ещё будет. И не один. Потому что такие люди не уходят просто так. Они всегда возвращаются. Со своими шезлонгами, со своими правилами, со своим «расслабься, всё нормально».
Вечером пришло сообщение от Егора: «Мы до конца лета будем в ваших краях. Если что, заскочим. Не теряйтесь».
Марина перечитала его дважды и закрыла телефон. Внутри снова зашевелилась тревога.
Она вышла на крыльцо, вдохнула влажный запах вечернего воздуха и посмотрела на гладь водохранилища. Утки плавали по кругу, ветер колыхал камыши. Дом дышал тишиной. Но тишина была хрупкая, как стекло.
И Марина знала: это ещё не конец.
Брошенная невеста