— Ты же у нас старшая, — сказала мама, подливая мне чай как бонус к разговору. — Всегда была разумной. Подвинься немножко ради брата.
— Я подвигаюсь с шестнадцати, — ответила я и сдвинула тарелку ближе к краю стола, чтобы не смотреть ей в глаза. — Сколько можно?
На кухне шумел старый холодильник, а на стуле висела Ванина куртка: дорогая, с эмблемой футбольного клуба, купленная якобы на «скидке века». Я знала, на какой «скидке»: в прошлом месяце перевела ему двадцать тысяч, чтобы закрыть его «неожиданный минус» перед стипендией. Он не учился уже давно, но слово «стипендия» у нас в семье было устойчивым выражением — как «позвони бабушке» или «вынеси мусор».
В детстве схема выглядела невинно. Я — кружок по математике и дешёвые кроссовки «как у всех». Ваня — репетитор по английскому, спортивная школа, сборы. «Ему труднее, он мальчик, надо тянуть», — говорила мама. Отец только кивал: «Я в его годы…» — и длинная пауза про то, как ему не хватало шансов. Мой шанс всегда как-то совпадал с домашними делами: сдать макулатуру, отстоять очередь в поликлинике, помочь с налоговой декларацией тётке Лене.
— Ира, — мама понизила голос, — Ваня к сессии готовится. Не шуми по вечерам, ладно? Ты поздно приходишь, хлопаешь дверьми.
— Он год как отчислен, — напомнила я. — Сессия у него, наверное, по настольному теннису.
— Ну что ты цепляешься к словам! — вспыхнула мама. — Парень ищет себя.
Я тоже искала себя: закончила бухгалтерский колледж, потом поступила на вечерний вуз, работала днём в непыльной конторе, где все ходили в носках по офису и варили кофе на песке. Коллеги знали меня как «ту, которая разбирается с чужими ошибками и не спорит». Начальник Сергей однажды сказал:
— Ира, у тебя сверхспособность — принимать неприятные решения чужими руками. Останься такой, только не делай это бесплатно.
Я улыбнулась и взяла домой пачку документов, чтобы закрыть квартал. Бесплатно — наша семейная традиция. Когда в прошлом году отца накрыли коллекторы за странную франшизу «кофейня в электричке», он позвонил мне, не маме.
— Это временно, — шептал он в трубку, — подпишешь пару бумаг как поручитель, а я всё верну.
— Пап, — сказала я, — поручителем быть — это не временно. Это навсегда.
Бумаги я всё равно подписала. Вернул он ничего. И мама потом долго смотрела так, будто я принесла в дом сквозняк:
— Зачем ты отцу нервы треплешь? Видишь же, он переживает.
Ваня в это время «искал себя» в баре у знакомого. Он умел красиво говорить про коктейли и какие-то эксклюзивные сиропы, но долговая книжечка в его телефоне росла быстрее, чем дрожжевое тесто. Когда я предложила учётную таблицу, он фыркнул:
— Я творческий. Цифры меня подавляют.
— Удивительно, — сказала я. — А деньги любят порядок.
— Ты зануда, — вынес он приговор.
Соседка тётя Галя слышала наши перепалки сквозь тонкие стены и комментировала в лифте:
— Ирина, ты, конечно, золотая, но нельзя же вечно быть запасным аэродромом. Его потом вообще не посадишь.
— А куда мне его посадить, если у нас одна квартира? — пыталась шутить я.
Квартира — двухкомнатная, панельный дом, пятый этаж без лифта. Вечером отец чинит чайник, мама стирает занавеску, я делаю отчёт, Ваня звонит кому-то и говорит: «Чувак, да всё будет, ну ты чего…» Два раза предварительно «всё было», один раз он уехал на море «перезагрузиться» и прислал маме фото: закат, пальма и подпись «настоящая жизнь». Мама расплакалась от умиления:
— Господи, какой он у нас чувствительный.
— Чувствительный к чужим картам, — буркнула тётка Лена, мамина сестра, которая иногда заходила «на секундочку» и приносила мне пирожки. — Ириш, голову держи холодной.
Про «холодную голову» я вспомнила, когда ко мне пришло письмецо из МФЦ. «По вопросу регистрации», — лаконично. На приёме девушка в очках любезно спросила:
— Вы подтверждаете своё согласие на снятие с регистрационного учёта по адресу…?
— С какого такого согласия? — у меня дернулась бровь. — Я никуда не съезжаю.
— Тогда, пожалуйста, принесите отказ. Тут почему-то приложено согласие, но подпись… ну, она не очень похожа на вашу.
— Не удивлена, — сказала я, представляя в голове, как мама говорит: «Ой, да это Иришина, просто у неё сейчас нет времени». Времени у меня действительно не было — я закрывала квартал в конторе, вытаскивала отца из очередного «временного» и перевела Ване пять тысяч «до пятницы».
Вечером устроили «семейный совет». Я уже ненавидела эти слова. Они означали, что у мамы готов тезис, у отца — молчаливый рефрен, у Вани — просьба, а у меня — счёт.
— Итак, — объявила мама, как учительница на педсовете. — Поступило выгодное предложение обмена. Наш дом будут капитально ремонтировать, известно, что можно попасть в программу расселения. Нужно заранее навести порядок в документах. Ира, ты у нас официально зарегистрирована, но живёшь фактически у себя.
— Где «у себя»? — спросила я.
— Ну у тебя же есть комната на съёмной квартире, — махнула рукой мама. — Ты взрослая, самостоятельная, городскую программу тебе не надо ждать, ты и так на ногах. А вот Ване… Ему важно иметь опору.
— Опору — это меня? — уточнила я.
— Опору — это семью, — поправила мама. — А семья должна быть с крышей.
— Крыша у нас одна, — сказала я. — И документы у меня на долю есть. Приватизация, помнишь?
Мама перекосилась.
— Не начинай. Тогда мы не знали…
— Знали, — вмешалась тётка Лена, которая как-то оказалась на «совете» без приглашения. — Ира всё сделала правильно, что вписала себя. Иначе сидели бы сейчас под дверью.
Отец оглядел всех и протёр очки.
— Девочки, давайте без крика. Мы же родные. Ира, тебе что — сложно? Ты потом возьмёшь ипотеку, купишь себе студию, у тебя работа. А Ваня… ну он же…
— Искусствовед по коктейлям, — сказала тётка. — Крыша ему нужна, чтобы сиропы варить.
Ваня обиделся:
— Мама, тётя Лена меня не уважает. Я, между прочим, веду коллаборацию с баром на Пятницкой. У нас будет вечеринка с тематикой «ретро». Это перспективы.
— Перспективы — это не вечеринка, — сказала я. — Перспективы — это когда ты возвращаешь долги.
Он хлопнул ладонью по столу:
— Ты просто завидуешь, что у меня жизнь движется!
— Движется она к моему кошельку, — заметила я.
— Ира, — мама сменила тон на «мягкий шелест плаща». — Не будь жестокой. Он младше. Ты сильнее. Не ломай ему судьбу.
— Я ему не ломаю, — сказала я. — Я наконец перестаю подпирать.
После этого «совета» я съехала действительно — не потому что согласилась, а потому что не могла больше слушать, как мне объясняют, какой я «сильный человек». Сняла комнату у вокзала, там ночью гудят поезда, но никто не трогает тебя ложкой в чашке и не просит «подписать пустяк».
В конторе тем временем начался сезон отчётов, Сергей таскал к нам клиентов, как рыбу в садок.
— Ирина, ты можешь вести отдельно один проект? Оплата по часам, нормальная. Только жёсткие дедлайны.
— Дедлайны — это мои любимые родственники, — сказала я. — Они хотя бы честные.
Подруга Света, которая работает психологом в школе, позвала меня на кофе и сказала прямо:
— Ира, ты живёшь в сценарии «старший ребёнок — семейный стабилизатор». Хочешь, я дам тебе упражнения на границы?
— Свет, я их и так рисую — в Excel. Просто у меня ничего не сходится.
— Потому что ты ведёшь чужую кассу. Перестань.
Я обещала попробовать. Но через неделю мама позвонила и сказала:
— Приезжай на ужин. Ваня познакомит нас с девушкой. Хорошая. Сердечная.
— А документы? — спросила я.
— Какие документы? — она на секунду стала глухой. — Потом обсудим. Главное — не начинай при ней. Девочка тонкая, обидчивая, мы не хотим её спугнуть.
— А меня можно, — сказала я.
— Ты же не обидчивая, — облегчённо улыбнулась мама в трубке. — Ты у нас кремень.
Я пришла. Девушка оказалась Дашей — вежливой, с аккуратной чёлкой и уверенным взглядом. Она расспрашивала маму о рецепте оладий, отцу подлила минеральной, Ване поправила манжет. Мне сказала:
— Вы та самая Ира? Я много о вас слышала.
— Надеюсь, не всё, — отозвалась я. Она рассмеялась — не обиделась. На первый взгляд — адекватная.
— Мы хотим открыть маленькое место, — сказал Ваня, жуя. — Прям совсем маленькое, авторское. Даша умеет вести соцсети, к нам пойдут люди. Осталось только найти стартовые деньги. Но это чепуха, я уже договорился.
— С кем? — спросила я автоматически.
— Есть вариант, — ответила Даша. — Нужен поручитель на первый этап, пока не пойдёт поток. Банк требует. И… мама говорит, что Ира лучше всех разбирается в бумагах.
Мама мягко кашлянула:
— Ну что, Ириш, поможешь брату? Это формальность.
— Формальности у нас потом превращаются в памятники, — сказала я. — Я больше не подпишу.
Возникла пауза, как перед грозой. Отец достал сигарету, тут же спрятал от маминого взгляда. Ваня порозовел.
— Ты что, хочешь разрушить наш проект? — спросил он.
— Нет, — сказала я. — Я хочу не разрушить себя.
Даша взглянула на меня внимательнее. Она не заплакала и не зашипела. Просто поставила вилку, словно примеряла на вес.
— Я понимаю, — сказала она. — Я сама старшая в семье. Но у нас всё наоборот — младшая тянет, старшая ищет себя. Вечно недовольна. Родители устали.
Мама оживилась:
— Видишь, Ира? У людей тоже проблемы. И всё же они держатся вместе.
— Держатся — не значит, что один висит на другом, — сказала я.
Ужин закончился нейтрально. Даша помогла маме убрать со стола, Ваня принял несколько звонков «по делу». Я ушла в свою комнату — в ту самую, где жуёт батарея и пахнет стиральным порошком. На столе нашла аккуратный конверт. Внутри — копия заявления из МФЦ: «Согласие совершеннолетнего члена семьи…» Подпись скопирована с моей старой анкеты, криво, но узнаваемо.
Я вышла в коридор.
— Мама, что это?
— Ирин, не начинай, — устало попросила она. — Мы же ещё не подали. Это просто образец. Я не могла тебя поймать, ты всё занята. А там срок.
— Какой срок?
— Пока у Вани не найдётся невеста, — вставил отец с какой-то странной усмешкой. — Вот она уже нашлась, так что поторопимся.
Я положила конверт на холодильник.
— Тогда начнём с другого. Завтра я иду к нотариусу. Мы оформим отказ от любых непонятных бумаг. И поговорим о долях.
— Ира, — мама подняла руки, — не драматизируй. Это семья. Не надо строить из нас врагов.
— Я построю из вас границы, — сказала я. — Впервые.
Ночью я плохо спала. Поезда за окном моей съёмной комнаты обычно убаюкивали, а здесь, дома, всё скрипело и шептало. В четыре утра Ваня тихо вышел на балкон и позвонил кому-то:
— Да, она упрётся. Но я разрулю. У меня свои ходы.
У него были ходы. Просто до сих пор эти ходы вели через меня.
На следующий день я пошла к нотариусу. Женщина с идеально уложенными волосами перелистывала бумаги, щёлкала печатью и говорила деловым голосом:
— Значит, вы хотите оформить отказ от поддельного согласия и зафиксировать свои права на долю. Хорошо. Это разумно. И заранее предупрежу: если родственники будут пытаться провернуть что-то без вашего ведома, у вас будут козыри.
Я кивала и чувствовала себя так, будто наконец-то положила на стол хотя бы одну карту, а не только расплачивалась. Но радость длилась недолго: вечером мама снова позвонила.
— Ты зачем нагнетаешь? — начала она с претензии. — Мы же хотели всё решить мирно. Теперь придётся ссориться.
— Я не нагнетаю, — сказала я. — Я защищаюсь.
— Ты всегда была правильной до занудства. А жизнь — она гибкая. Сегодня одно, завтра другое. Ты что, против брата? Это же его счастье. Даша — чудо, а ты всё в бумажки уткнулась.
Я молчала. В трубке повисла пауза, и мама вздохнула:
— Я тебя люблю. Но иногда такое ощущение, что ты чужая в нашей семье.
Это ударило сильнее, чем любые скандалы. «Чужая». Хотя именно я таскала на себе всё «своё».
В конторе тем временем завал рос. Сергей подсунул мне новый проект: сеть маленьких магазинов, где владелец путал закупки и расходы, как колоду карт. Я ночами сидела за таблицами, глотала кофе и думала, что хотя бы в работе цифры подчиняются логике. Если в семье логики нет — это не вина математики.
Коллега Маша подсела ко мне:
— Ира, ты опять до ночи? Слушай, ты когда-нибудь отдыхаешь?
— Когда электричка мимо окна проносится, — ответила я. — Это почти медитация.
— Тебя срочно надо вывозить куда-то. На природу. На танцы. Хоть в спа.
Я отмахнулась. Но внутри понимала: я настолько привыкла к постоянной нагрузке, что отдых воспринимался как подозрительная роскошь.
На выходных я поехала к тётке Лене. Она жила в старой пятиэтажке, где всё скрипело, но пахло пирогами и хозяйственным мылом. Мы сидели на кухне, и Лена сказала прямо:
— Ириш, ты всю жизнь выполняешь роль третьего родителя. А у родителей всегда был любимчик. И пока ты соглашаешься, тебя будут гнуть. Хочешь совет?
— Давай.
— Прекрати разговаривать с ними языком справедливости. Говори языком выгоды. Только так дойдёт.
Я задумалась. До этого я пыталась объяснить: «Это нечестно», «У меня тоже права». Но они не слышали. Может, и правда — пора иначе?
Через пару дней Ваня позвонил сам. Голос был «деловой», как он любил изображать.
— Ир, привет. Слушай, я тут думаю: может, войдёшь в проект как партнёр? У нас с Дашей идея огонь. Ты с цифрами, мы с креативом. Потом всем выгодно.
— А стартовый капитал? — спросила я.
— Небольшой. Ну, сто пятьдесят тысяч. Ты же зарабатываешь нормально, для тебя не сумма. Мы потом всё вернём.
Я усмехнулась:
— Ты предлагаешь мне инвестировать в твои вечеринки?
— Не вечеринки, а концептуальное пространство. Ты не понимаешь.
— Понимаю. Ты хочешь, чтобы я была банком. Без процентов.
Он обиделся:
— Ты всегда обесцениваешь! Поэтому у тебя в жизни и нет ничего яркого. Работа — комната у вокзала. Всё серое.
— Зато честное, — ответила я. — И моё.
После этого он бросил трубку.
Через неделю мама снова позвала на ужин. Я сопротивлялась, но тётя Лена настояла:
— Иди. Лучше услышишь своими ушами, чем будешь потом догадываться.
За столом Даша уже чувствовала себя хозяйкой. Она раскладывала приборы, поправляла скатерть, даже командовала отцу: «Алексей Петрович, не налейте ли вы нам ещё чаю?» Все улыбались.
— Мы с Ваней приняли решение, — сказала она вдруг. — Мы хотим жить здесь. Это правильно — молодой семье в родительском доме. С поддержкой.
Мама всплеснула руками:
— Умница! Вот у кого правильные ценности.
— Но квартира на всех, — напомнила я. — У меня доля.
Даша посмотрела на меня почти с жалостью:
— Ну вы же не собираетесь всю жизнь жить в этой тесноте? Вам давно пора своё гнездо. А здесь — мы. Это логично.
Отец кашлянул:
— Ира, подумай сама. Ты взрослая, самостоятельная. С ипотекой справишься.
— А Ваня не справится?
Мама тут же:
— Он творческий. Его нельзя грузить рутиной.
Я сжала вилку так, что побелели пальцы. Соседка тётя Галя, которая каким-то образом тоже оказалась на ужине, буркнула:
— А ничего, что у творческих тоже желудок есть? И счета за коммуналку приходят?
Мама шикнула:
— Галя, не лезь. Это наше семейное.
— А Ира у вас что, не семейное? — не отставала тётя. — Как только речь про квартиру — сразу «она сильная, справится». Справляться надо всем вместе.
Воздух в кухне стал тяжёлым. Я поняла, что игра идёт уже без масок.
Даша вдруг спокойно сказала:
— Давайте честно. Здесь должна жить я. Ваня не заслужил вашу квартиру.
Я едва не уронила вилку. Мама тоже замерла. Отец открыл рот, но слов не нашёл.
Вот так — чужая девочка в одну секунду сказала то, что я всю жизнь боялась произнести.
Молчание растянулось, как резина. Я смотрела на Дашу и не верила своим ушам. Мама, кажется, тоже — только у неё лицо было не изумлённое, а оскорблённое.
— Что ты такое говоришь? — тихо спросила она, словно Даша вылила суп на скатерть. — Это Ваня! Наш сын!
— А я его девушка, — ответила Даша спокойно, даже слишком спокойно. — И если мы строим семью, то честность должна быть с самого начала. Я вижу, что Ира всю жизнь тянула. И что вы пытаетесь сделать — это несправедливо.
Ваня вскочил:
— Ты на чьей стороне вообще?! Мы же договорились…
— Мы ничего не договаривались, — прервала его Даша. — Я не собираюсь жить за счёт твоей сестры. И если ты думаешь, что я буду терпеть такие игры, то ошибаешься.
Я смотрела на неё и пыталась понять: она действительно так думает или это новый ход? Ведь ещё недавно она сама говорила про «логично — жить в родительском доме».
Мама трясла руками:
— Даша, милая, ты не понимаешь. У Иры своя дорога. Она устроена. А Ваня… он всегда был тонкой душой. Ему нужна поддержка.
— Поддержка — это одно, а паразитирование — другое, — сказала Даша. — Ира не обязана быть донором.
Отец поднялся из-за стола, пошёл на балкон, закурил, хотя дома «курить запрещено». Он всегда уходил в дым, когда разговор становился неудобным.
Я вернулась в свою комнату у вокзала, и мысли носились вихрем. Впервые кто-то другой произнёс вслух то, что я держала внутри годами. Но было ли это облегчением? Нет. Это было как если бы чужой человек взял мою рану и выставил на показ.
Света, моя подруга-психолог, сказала вечером:
— Вот и проверка. Ты всю жизнь была буфером между братом и реальностью. Теперь кто-то другой поставил зеркало. Смотри, выдержишь ли.
— А если Даша играет? — спросила я. — Может, она просто хочет всё перетянуть под себя.
— Даже если играет, — ответила Света, — это твой шанс. Ты можешь не соглашаться, не оправдываться. Просто сказать: «Я выбираю себя».
Я кивала, но внутри скребло сомнение.
Через неделю мама пригласила меня «на серьёзный разговор».
— Приходи одна, — сказала она. — Без тёти Лены, без соседок.
Я пришла. На столе стояли три чашки чая, как на переговоры. Ваня сидел, нахмурив брови, Даши не было.
— Мы решили, — начала мама. — Дашу к нам пускать не будем. Она вносит раздор. Нам нужна семья, а не посторонние люди с их взглядами.
— Ага, — добавил Ваня. — Я с ней поговорил. Она не понимает нашего уклада. Так что мы сами разберёмся.
— «Разберёмся» — это как? — спросила я.
Мама посмотрела прямо:
— Подпиши отказ. Нам нужно оформить документы. Потом всё равно всё будет твоё, когда нас не станет. Ты же понимаешь.
Я смеялась. Громко, нервно.
— Вы хотите, чтобы я поверила в эти обещания? После всего?
— Ира, — мягко сказала мама, — если ты нас не поддержишь, мы будем вынуждены пойти другим путём.
— Подделка подписи уже была «другим путём», — напомнила я.
Ваня встал, подался вперёд:
— Не драматизируй! Это была инициатива Даши. Она хотела ускорить. Я не при чём.
— Ага, — сказала я. — Вечно ты «не при чём».
Мы сидели до темноты. Слова разлетались, как осколки. В конце мама сказала холодно:
— Ты выбираешь чужих, а не нас.
— Я выбираю себя, — ответила я.
После этого я почти перестала бывать дома. Мама звонила редко, Ваня не звонил вообще. Иногда тётя Лена приносила новости:
— Даша съехала от Вани. Говорят, разругались.
— Из-за квартиры?
— Не знаю. Но теперь мама опять давит, чтобы ты уступила.
Я слушала и чувствовала, как внутри у меня медленно отрастают стены.
Через пару месяцев я зашла к ним на ужин — уже осторожно, как к чужим людям. Мама пыталась вести себя ласково, отец молчал, Ваня ел быстро, будто торопился куда-то.
И вдруг снова прозвучало:
— Здесь должна жить я! Ваня не заслужил вашу квартиру, — заявила Даша, которая всё же пришла. Она стояла в дверях кухни, с пакетом продуктов в руках.
Мама выронила ложку, Ваня покраснел, отец ушёл на балкон. А я только смотрела на них всех и думала: это не конец. Это начало новой войны.
И никто не знал, на чьей стороне в итоге окажется правда.
Близкие предатели