Ирина привыкла раскладывать вещи по местам так же тщательно, как раскладывала на работе лекарства по ячейкам. На дверце их белого холодильника висел ламинированный чек-лист: молоко — верхняя полка, зелень — контейнер, рыба — только нижний ящик. Андрей иногда смеялся, что у них не квартира, а небольшая диспетчерская, где всё на часах и по инструкции. Но Ирина знала: порядок спасает, когда жизни не дают ни зарплата, ни сменный график. Андрей подхватил её манеру — носки в парах, ключи в миске у входа, коммуналка оплачена до пятого числа. Они вдвоём как свёрнутые пружины: не богаты, зато предсказуемы, и это была их тихая радость.
Соседка сверху, тётя Тоня, говорила:
— Редкие птицы, дети. Сейчас у всех всё на потом, а у вас мусор по расписанию. Приятно!
В первый майский дождь к ним заявилась Лена — двоюродная сестра Ирины. С порога обдала духами с сахарной ноткой и быстрым взглядом окинула прихожую: коврик, скамейка, сетка с картошкой. За ней ввалился её сын Гоша, худой как рыбья кость, с рюкзаком, оттопыренным пакетом чипсов. Лена была из тех, кто говорит без точек, зато уверенно.
— Мы только на часик! У вас так уютненько! Ирин, я тут знаешь что — курьер сейчас привезёт посылочку, ну меня же не было дома, а он уже едет. Пусть сюда, да? Ты не против? Там недорого, я потом тебе переведу, у меня лимит слетел, представляешь?
Ирина машинально улыбнулась:
— На часик так на часик. Только я через два часа в ночь, надо поспать.
— Ой, да, конечно! Мы тихо-тихо! Гош, скинь кроссы, не шаркай, — Лена кинула ребёнку взгляд, будто бросала ему мяч.
Курьер приехал через пятнадцать минут, Лена, смеясь, поспешила в коридор, схватила короб, сунула Ире тысячу рублёвых купюр и исчезла с телефоном в ванной, «проверить состав». Андрей, уткнувшись в ноутбук, поднял брови. Ирина почувствовала лёгкое покалывание в висках: она не любила непредвиденное. Но это же семья. «Часик, и уйдут», — сказала себе.
Часик обернулся тремя. Лена вынесла из ванной не только короб, но и кудри, подкрученные их феном. Гоша за это время распаковал рюкзак на Ирином диване, рассыпал лего, поднялся на носки посмотреть в окно — «о, у вас двор в виде буквы П!». Андрею позвонили из офиса, и он вышел на кухню отвечать, а Ирина закрыла дверь в спальню, попыталась уснуть. Через дверь долетали Ленины фразы: «Ну да, у них тут кое-что постоит… Нет-нет, они не против», — и смех Гоши.
Так выглядела первая трещина. Мелкая. Мокрая от майского дождя. Ничего преступного — ну попросили. Но уже тогда Ирина поймала себя на мысли: «Она не спросила, можно ли указывать мой адрес курьеру. Она сказала это как факт».
Спустя неделю Лена прислала голосовое: «Ирин, привет! Слушай, у тебя стиралка новая, да? Моя вот шумит, как трамвай, а у сына завтра физкультура, форма… Мы к вам вечером заскочим, постираем быстренько и всё. Ты умничка!». Слово «умничка» в её голосе прозвучало, как послеоперационный шов — с натяжением.
Андрей посмотрел на Ирину:
— Твоя сестра — человек-голосовое. Мы в среду собирались в кино, помнишь?
— Помню, — сказала Ирина, и внутри что-то сдулось, как воздушный шарик к утру.
Лена пришла не вечером, а под самый ужин. Принесла сетку белья и банку кофе «на вас». Гоша сразу спросил:
— А у вас «Фортнайт» идёт? А вай-фай пароль какой?
Ирина налила им суп, чтобы не стояли над плечом. Суп остывал, Лена раскладывала бельё, как гадалка карты.
— Я ненадолго, — повторила она и исчезла на кухне, где уже тарахтела машинка. Гоша ел, стучал ложкой и ногой — у них дома так, видимо, разрешалось. Андрей привычно сдержал замечание.
В этот вечер кино отменилось: Лена задержалась. Сначала «прогнать ещё одно постельное, ну раз уж приехали», потом «ой, а можно в сушку?», потом «Гоша, не шмякай, давай соскучим дяде Андрею, он же программист, у него терпение». Ирина улыбалась, потому что так было проще, чем говорить прямым текстом. И всё же, когда на часы перевалило за десять, она не выдержала:
— Лен, нам вставать рано.
— Да-да, конечно! Мы почти закончили. Ты чудо. — Лена повторила и пошевелила ногой дверцу машины. — Щас всё-всё.
Гоша в это время запомнил пароль от вай-фая и поинтересовался, где у них хранится шоколад. Ирина впервые почувствовала укол не стыда, не раздражения — усталости. И усталость всегда коварна: она отнимает смелость.
Потом посыпалось. Лена указала их номер в школьном чате Гоши «как резервный»: «Ты же всегда на телефоне, у тебя смены, вдруг я сквозь сон не услышу». Курьеры звонили в обед, в восемь утра, в девять вечера: «Мы у подъезда, вы на четвёртом?». Посылки лежали у них вдоль стены — глянцевые пакеты, странные коробки с китайскими наклейками, какая-то пластиковая рамка, пахнущая дешёвым одеколоном. Лена «забегала после». «После» растягивалось на сутки.
Ирина пыталась просить «предупреждать заранее». Голос у неё был тихий, даже когда она работала в процедурной: «Сейчас будет чуть больно», — она говорила так, что пациенты благодарили. Но с Леной её голос становился ватным. Лена, наоборот, ловила любые паузы как зелёный свет.
— Ир, ты меня только не душни, ладно? — смеялась она. — Ну правда, я же не на зло, просто у нас сейчас такой период… Наладится.
Андрей держался по-другому. Он не повышал голос, но и не улыбался. В рабочие дни он уходил раньше обычного, чтобы «не застать». Он установил на двери видеоглазок, настроил уведомления, создал список «чьё — не открывать», но они были свои. И это «свои» било по его аккуратной жизни, как ветка по лобовому.
Коллега Ирины, Катя, в курилке рассказывала истории про родственников, которые «одолжили на неделю микроволновку и съехали в другой город». Ирина кивала, как человек, который слышит знакомую мелодию, но не уверен, что хочет её слушать до конца.
Подруга Андрея, Света из их студенческой компании, пришла в выходной «на блины». Они выпили чаю на кухне, где всё по местам: сахар в банке с надписью «не перепутай», спецовницы в ряд. Света сказала осторожно:
— У вас тут… база волонтёрской помощи, да?
— Что ты, — отмахнулась Ирина. — Просто Лена — семья.
— Семья — это когда и обратно, — заметил Андрей, осторожно. — А у нас одностороннее движение.
Света пожала плечами:
— Говорить надо. Граница — это не забор, это табличка «вход только по пропускам».
Ирина тогда внутренне закинула глаза: «Легко тебе говорить, у тебя мама — юрист». Но ночью, лежа на боку и слыша, как у соседа сверху скользит по плитке табуретка, думала о табличке. Как её написать, чтобы не обидеть? В голове не было слов. Только чувство, что от одной фразы вся их система рассыплется, как стопка контейнеров, толкни один — остальные поедут.
Формальная попытка «поставить в рамки» случилась в конце июня. Ирина набрала Лену заранее:
— Лен, слушай, давай так: курьеров ко мне не направляй, пожалуйста. Я потом в отделение эти коробки таскаю, места не хватает. Если что — можно в пункт выдачи, они недорого держат. И стиралку… Лучше у себя. Я ненавижу быть злой, но мне нужно этот день отоспаться.
На другом конце повисла короткая тишина. Потом Лена закатила голос:
— Ир, ну ты чего? На меня жизнь навалилась, а ты про коробки! Ты же знаешь, я одна всё тяну, мать после гипса, Гоша растёт. Не оби — дно. Ты бы помогла и не считала. Мы же семья.
Ирина закрыла глаза. «Одна тяну» — Лена произносила это, как ключ-отмычку. На этой фразе ломались любые замки.
— Хорошо, — выдохнула Ирина. — Но заранее предупреждай. И не позднее девяти.
Лена тут же ожила:
— Вот ты золото! Я знала! Всё, целую. Мы тогда сегодня после семи… Быстро-быстро.
Андрей в этот момент из зала сказал тихо, без упрёка, как констатацию:
— Ты ей дала зелёный. Она поедет.
Ирина хотела ответить, что «иначе нельзя, иначе будет война», но слова застряли.
Через неделю грянул эпизод «с ключом». Лена приехала с Гошей «на пять минут» и между делом спросила:
— А у вас два комплекта ключей? А если мы, например, поздно приедем, а вас нет? Я с Гошей как, у подъезда ночевать? Дай нам второй комплект, ну что тебе. Мы люди порядочные, ты меня знаешь.
Ирина растерялась. Андрей ответил первым:
— Нет.
— Чего ты жадничаешь? — встрепенулась Лена. — Мы же не чужие!
— Именно потому, — спокойно сказал Андрей. — Ключи — это ответственность. Мы не готовы.
Лена прищурилась, натянуто улыбнулась и перевела разговор на Гошу: «Поклонись дяде Антону… Ой, Андрею. Ты чего такой принципиальный?». Гоша переминался, щёлкал пластиковой застёжкой на рюкзаке. Ирина чувствовала одновременно благодарность к Андрею и липкий страх: «Сейчас будет названо моё отчество строгим голосом тёти Гали, и дальше — семейный суд».
Так и случилось: к вечеру позвонила мамина сестра, тётя Галя — властная, с редкой способностью распутывать чужие узлы чужими руками.
— Ира, ты чего людей в дверь отправляешь? Лена же не зло просит, у неё ребёнок. Ты чёрствеешь, Ир. Андрей на тебя плохо влияет.
Ирина слушала, прижимая трубку к уху, и думала о том, что взрослые женщины в их роду умеют держать связь лучше любого провайдера — сигнал стабилен даже в подвале. Но разговор закончился, как всегда: «Подумай, дочка. Родную кровь не меняют».
Она положила трубку и пошла на кухню. Андрей молча помыл за ней кружку, поставил в сушку. Ирина смотрела на ровный ряд тарелок, на свой список на магнитиках, и ей вдруг захотелось сделать что-то не по расписанию: хлопнуть дверцей, разложить приборы криво, уехать к Коле из школы в Омск на поезде в плацкарте. Но она взяла себя в руки, как больного за плечи перед уколом.
В июле всего стало больше. Посылок. Голосовых. «Пятиминуток» у стиралки. Лена принесла коробку клубники «по акции», выставила на стол, не спросив, можно ли. Заодно открыла банку их варенья «на пробу». Сосед Петрович у лифта буркнул Андрею, кивая на пакеты вдоль стены:
— Склад «Беру — не отдам» устроили?
Андрей отвечал ровно:
— Временные трудности родни.
— Ага, временные — это как времянка в кооперативе: третью зиму стоит, — усмехнулся Петрович.
Коллеги Андрея в офисе заметили, что он стал уходить на обед позже: «Ждёт курьера», шутили. Он не оправдывался. Просто стал реже улыбаться.
Ирина тем временем записалась на курсы повышения квалификации — давно хотела. Сумма была не космическая, но для их бюджета — заметная. Она отложила деньги в конверт под стопкой с квитанциями. Конверт грел ей мысль, что «не всё в жизни бесконтрольно», как грел когда-то плед в общаге.
И именно в этот момент Лена прислала очередное: «Ирин, мы сегодня к вам на ужин вбежим? Я отдам сумку и возьму тот крем из посылки. Гоша с голодухи умирает! Мы быстро-быстро».
Ирина перечитала дважды. Андрей, видя её лицо, только спросил:
— Ты готова сказать «нет»?
— Я… постараюсь.
Она набрала: «Лен, сегодня не получилось бы. Я прям устала. И у нас планы».
В ответ прилетело: «Обиделась? Ну ладно. Мы сами. Только курьера встретишь? Я уже ему адрес дала, он вовремя. И, Ир, ты не нервничай, жизнь длинная».
Ирина выключила экран и вдруг почувствовала, что сидит ровно, с прямой спиной, как на приёме с проверяющим. Она сделала глоток воды, вода оказалась тёплой, и от этого стало ещё обиднее.
Эта первая часть их истории кончилась жарким вечером, когда на подоконник лёг запах шагов с детской площадки, смешанный с дыней и влажным бельём. Напряжение в их квартире стало отдельным предметом — как будто кто-то принёс туда табурет, на который никто не садится, но все спотыкаются.
Ирина в очередной раз переставила контейнеры в холодильнике, закрыла дверцу и уставилась на записку сверху: «пятница — оплата секции племяннику (помнить!)». Она сама написала эту пометку, ещё в мае, когда Лена рыдала в трубку, что «тренер зверь, выгонит Гошу». Тогда Ирина не спорила и перевела. А теперь в голову поползла мысль: «Кажется, я сама построила мост, по которому по мне ходят».
Она не знала, как его взорвать и не превратить берег в пепелище. Ей казалось: скажи неправильно — и родня нарисует на ней крест. Андрей стоял рядом, тёплый плечом, и молчал, потому что понимал: времени говорить «нет» у них остаётся всё меньше.
Август принес жару и липкие ночи. Окна приходилось держать открытыми, и вместе с запахом разогретого асфальта в квартиру тянуло чужие разговоры, детский смех, чей-то телевизор. Ирина всё чаще просыпалась среди ночи — то от звонка курьера, то от того, что Гоша визжал в их гостиной, играя в телефон на максимальной громкости. Лена объясняла просто:
— Ир, ну у нас жара, спать невозможно, мы к вам на пару часиков переберёмся. У вас свежо, дом северный, да и вай-фай у вас быстрее. Чего тебе жалко?
Эти «пару часиков» превращались в полночь, а потом в ночёвку. Лена могла улечься на диван, накрыться их пледом и уверенно заявить:
— Завтра у меня совещание, я с утра уйду. А Гоша, ну он сам соберётся, вы не волнуйтесь.
Андрей на это говорил:
— Лена, это не гостиница.
Но Лена только хмыкала:
— Я и не прошу сервиса «всё включено». Чисто посидеть. Ты слишком серьёзный, Андрюша. Расслабься.
Ирина сидела рядом и молчала. Ей хотелось возразить, но язык будто приклеивался к нёбу. Она чувствовала себя девочкой в школьной раздевалке, которой старшие выдают «а что ты нам сделаешь?».
Сентябрь принёс новые поводы. Лена принесла Гошу на кружок рисования в их район — «рядом с вами же, удобно!» — и устроила так, что Ирина забирала мальчика после работы.
— Ир, ну мне неудобно мотаться, а у тебя смена заканчивается как раз в пять. Ну ты ж всё равно мимо проходишь, а я задержусь.
Ирина понимала: мимо она действительно проходила. Только вот каждый раз её вечер превращался в гонку. Гоша не спешил, ныл, что хочет мороженое, требовал зайти в магазин. «А у вас всегда молоко нормальное, не как у нас», — приговаривал он, закидывая в корзину соки и печенье. Ирина то и дело платила «чтобы быстрее выйти». А дома Андрей встречал её со словами:
— Ты опять не принесла себе продукты. Только чужим сумку тащишь.
В душе у неё что-то сжималось. «А ведь он прав, — думала она. — Я даже хлеб забыла».
На дне рождения у тёти Гали всё окончательно вылилось наружу. За столом Лена в своём стиле с напускной лёгкостью обратилась к родне:
— А вы знаете, Ирина у нас прямо хранительница очага. Всё под контролем. Даже мой Гоша у неё теперь чаще, чем у меня. Вот если бы не она, я бы пропала!
Смех, кивки, кто-то сказал: «Молодец, поддерживаешь сестру». Андрей нахмурился, а Ирина почувствовала, как у неё краснеют уши. Она улыбалась, но улыбка была деревянной.
После застолья Андрей сказал ей прямо в ухо, когда они выходили на улицу:
— Она выставляет тебя няней.
— А что я могу? — выдохнула Ирина. — На людях же не устроишь сцену.
— Вот именно. Ты не можешь. А она — может. И делает.
Эпизоды множились. Лена без стеснения пользовалась их вещами. Могла надеть Ирину кофту:
— Ой, у тебя цвет свежий, я только в магазин сбегаю, не возражаешь?
Ирина возражала. Но только мысленно. На деле выходило «ну ладно».
Могла открыть их шкафчик:
— У вас тут таблетки от головы? У меня раскалывается.
И брать без спроса. Потом, правда, оставляла на столе шоколадку: «Чтоб не думали, что я совсем дармоедка».
Ирина смотрела на шоколадку и думала, что это как вместо долга подарить открытку. Не зло, но и не всерьёз.
Однажды Лена пришла среди ночи. Постучала — настойчиво, громко. Андрей хотел не открывать, но Ирина, бледная, всё-таки повернула ключ: «Вдруг беда». Лена ворвалась с фразой:
— У нас свет отключили, а Гоша боится темноты. Мы у вас переночуем.
Андрей резко сказал:
— Нет. Уходите.
Лена отшатнулась, но тут же оправилась:
— Андрюша, ну ты что как чужой? Это же я. Сестра!
Ирина стояла между ними, чувствуя, как её рвёт на две половины. В итоге они впустили Лену и Гошу. Ирина ворочалась до утра и ненавидела себя за то, что позволила.
Андрей предлагал разные варианты: сменить замки, отключить звонок, прямо сказать «больше не приходите». Но Ирина всё откладывала. Она боялась. Ей казалось, что если она переступит через родственные узы, то останется «плохой дочкой, племянницей, сестрой».
А в то же время жизнь текла мимо. Их друзья звали их на дачу — они не поехали, потому что «Лена опять попросила встретить курьера». Андрей шутил вначале, потом замолчал. Между ним и Ириной нарастала невидимая стена: он видел, что она не готова защищать их двоих.
К концу сентября ситуация превратилась в фарс. В один из дней Ирина пришла с работы, открыла холодильник и обнаружила там… чужие продукты. Колбаса, банка майонеза, пакет с пельменями — всё это явно принесла Лена.
— Ты что это? — спросил Андрей, заходя следом.
— Я… не знаю, — растерянно сказала Ирина.
Вечером Лена сама пояснила, будто это самое естественное:
— У нас в холодильнике место закончилось. Я подумала, что у вас пока постоит. Вы же всё равно аккуратные, у вас не испортится.
Андрей только выдохнул сквозь зубы:
— Это уже слишком.
Но Лена улыбнулась:
— Ну не начинай! Это ж удобно.
В октябре стало ещё хуже. Лена принесла в их квартиру короб с игрушками Гоши:
— Пусть у вас поживёт, у нас негде.
Ирина поставила коробку у стены и проходила мимо, будто это мебель. Андрей в сердцах сказал:
— Мы превращаемся в их кладовку.
Ирина молчала.
Внутри неё кипели противоречия. Она понимала, что Лена пользуется её мягкостью. Но сделать шаг навстречу Андрею, поставить стену — казалось предательством семьи. Ирина плакала ночью, тихо, чтобы муж не услышал.
Ноябрь застал их в состоянии усталости и безысходности. Лена всё так же таскала вещи, приходила «на минуточку», оставалась на часы. Гоша чувствовал себя хозяином: мог открыть холодильник, взять йогурт, не спросив.
И в один из таких вечеров Ирина услышала фразу, которая застряла в ней занозой: Гоша, распахнув дверцу холодильника, громко крикнул матери:
— Мама, у них в холодильнике икра, давай откроем!
Ирина замерла с кружкой в руках. Андрей резко повернулся. А Лена расхохоталась, как будто это самая смешная шутка на свете.
Но Ирине стало не до смеха. Эта детская фраза, произнесённая без задней мысли, вдруг вскрыла всю правду: Лена и Гоша давно чувствовали себя в их доме как у себя. И уже не собирались останавливаться.
В тот вечер напряжение достигло пика. Андрей впервые не сдержался и сказал вслух то, что копилось месяцами:
— Всё. Хватит. Больше ни коробок, ни ночёвок, ни холодильников. Или мы живём своей жизнью, или мы превращаемся в бесплатный сервис.
Лена побледнела, но тут же заиграла в привычную игру:
— Ах вот как? Значит, родная кровь вам чужая? Ира, а ты что молчишь?
Ирина стояла между ними, как между двух стен, и не знала, куда повернуться. Она понимала: дальше молчать нельзя. Но слова застревали. А в глазах Лены читалась привычная победа: «Ну давай, сестричка, скажи что-нибудь против — и мы все узнаем, какая ты».
Эта ночь стала переломной. Но не потому, что конфликт разрешился. Наоборот — потому что он стал открытым, явным, уже не спрячешь под улыбками и «ладно».
Ирина впервые за долгое время почувствовала, что выбора больше нет: или она научится говорить «нет», или они с Андреем потеряют собственную жизнь.
Их история вступила в самую опасную фазу.
После той сцены с икрой в холодильнике тишина в квартире стала натянутой, как струна. Андрей почти не разговаривал с Ириной — не потому что злился, а потому что ждал от неё шагов. Он хотел, чтобы она наконец поставила точку. А Ирина ходила по дому, словно по минному полю: каждое слово могло привести к взрыву.
Лена не собиралась исчезать. На следующий день она позвонила бодрым голосом:
— Ир, приветик! Слушай, у нас тут шкаф развалился, а у вас балкон пустой. Мы коробку туда временно… ну ты поняла. Андрей ведь не против?
Ирина сжала телефон так, что побелели пальцы.
— Нет, Лена, — сказала она впервые за долгое время. — Ничего к нам больше не привози.
Повисла тишина. А потом в трубке раздалось:
— Я так и знала. Твой Андрей тебя против семьи настраивает. Ты стала какая-то чужая.
Ирина нажала «отбой» и долго сидела на кухне, глядя на белый холодильник. «Чужая», — эхом звучало в голове.
Через два дня Лена явилась без предупреждения. С ней был Гоша и та самая коробка, о которой шла речь. Андрей в это время был дома. Он вышел в коридор и загородил дверь.
— Лена, не надо. Мы договорились.
— Слушай, Андрюша, ты чего разошёлся? — Лена улыбнулась, но в глазах мелькнула злость. — Балкон у вас пустует, а у меня ребёнок, жить негде. Ты мужик или кто? Помочь не можешь?
Андрей держался твёрдо:
— Уходи.
Гоша, прижавшись к коробке, насупился. Лена повернулась к Ирине:
— Скажи хоть ты слово! Ты же моя сестра.
Ирина стояла, как прибитая. Слова не выходили, только сердце колотилось. Но потом вдруг прорвалось:
— Лена, хватит. Мы не обязаны за вас всё хранить, стирать и встречать. У нас тоже есть жизнь.
Эта фраза прозвучала тихо, но в коридоре отозвалась громом. Андрей посмотрел на жену так, будто впервые за месяцы увидел её рядом с собой.
Лена побледнела, потом засмеялась резким смехом:
— Ну надо же! Ты научилась разговаривать! Поздравляю. Только поздно. Знаешь, что я скажу тёте Гале? Что ты от семьи отказалась. Она тебе этого не простит.
Ирина почувствовала, как у неё дрожат руки. Но Андрей взял её ладонь и сжал.
— Пусть говорит, — сказал он. — Пусть хоть всему подъезду расскажет. Нам важнее, чтобы мы сами у себя дома были хозяева.
Лена резко развернулась, потянула за собой сына и, громко хлопнув дверью, ушла. В коридоре осталась коробка — чужая, ненужная, с торчащей скотчем крышкой.
Вечером позвонила тётя Галя. Голос был тяжёлым, как камень:
— Ира, что ты натворила? Родная кровь важнее всего, а ты выставляешь сестру на улицу. Люди в семье должны делиться. А ты что? Под каблуком у мужа?
Ирина слушала и впервые не пыталась оправдываться. Она просто положила трубку. Андрей обнял её, но она всё равно чувствовала внутри себя провал. «Что, если я и правда плохая? Что, если я сломала то, что связывало семью?»
Прошла неделя. Лена не появлялась, но посылки снова стали приходить на их адрес. Курьеры звонили, удивлялись: «А как же, нам этот номер дали». Андрей открывал дверь и отсылал обратно. Но Ирина знала: это не конец.
И действительно — в одно воскресенье вечером, когда они ужинали вдвоём, в коридоре послышался шум. Кто-то открыл дверь — ключом. Ирина подскочила: у неё перехватило дыхание.
На пороге стояла Лена.
— Я взяла у мамы запасной ключ. Что такого? Это же семейный дом.
А за её спиной Гоша уже бежал на кухню и, распахнув холодильник, громко крикнул:
— Мама, у них в холодильнике икра, давай откроем!
Ирина закрыла глаза. Она поняла: никакие слова больше не остановят эту лавину. Лена никогда не уйдёт сама.
Андрей шагнул к двери, вырвал ключи у Лены из руки. Та завизжала:
— Отдавай! Ты не имеешь права! Это и мой дом тоже!
Гоша застыл у холодильника, с банкой в руках. Ирина смотрела на эту картину и понимала: сейчас решается всё. Но что именно решится — она не знала.
Финал так и остался открытым. Лена кричала, Андрей держал ключи, Ирина стояла между ними, чувствуя, как внутри неё сражаются две силы: привычка быть «хорошей родственницей» и желание наконец защитить свой дом.
Конфликт не закончился. Он только вышел наружу. И каждый теперь ждал, кто первый сделает шаг: Ирина, которая наконец скажет твёрдое «нет» навсегда, или Лена, которая найдёт новый способ влезть в их жизнь.
А холодильник стоял рядом, белый и равнодушный, как свидетель, в чьих недрах тихо поблёскивала банка икры.
Перепиши на меня квартиру, у тебя же детей нет — заявил муж. — Я тебе и так уже много чего отписала. Теперь хватит