Бабушку Андрея мы проводили в последний путь в октябре. На поминках я сама накрывала стол. Приготовила салаты, горячее, и, конечно, напекла пирожков с капустой и мясом — по бабушкиному рецепту. Соседи нахваливали:
— Какие вкусные! Пальчики оближешь!
— Прямо как покойная Анна Петровна пекла!
— Золотые у тебя руки, девочка!
После поминок, когда я убирала со стола, ко мне подошла соседка из квартиры напротив — пожилая женщина лет восьмидесяти пяти.
— Милая, а это ты такие замечательные пирожки готовишь? — спросила она с улыбкой.
— Да, я, — ответила я, складывая тарелки.
— Слушай, вы же будете в эту квартиру приезжать, а может, и мне как-нибудь наготовишь? Штук десять, для души. Давно такой вкуснятины не ела. Бабушка редко меня угощала. А у тебя уж очень знатно получается.
Мне стало её жалко — пожилая, одинокая. Что мне стоит лишний десяток пирожков слепить?
— Конечно, не вопрос, — улыбнулась я. — Как вас зовут?
— Валентина Ивановна. А тебя?
— Света.
— Ну вот и познакомились. Спасибо тебе заранее, дорогая.
Ремонт в бабушкиной квартире занял три месяца. Мы меняли обои, красили стены, обновляли сантехнику. А пока жили в съёмной однушке и каждые выходные ездили работать.
Я действительно испекла пирожки для Валентины Ивановны и как-то в субботу, когда приехала на ремонт, зашла к ней с тарелкой ещё тёплых, с пылу с жару.
— Ой, какая ты заботливая! — обрадовалась она, приглашая меня в квартиру. — Заходи, чай попьём.
Квартира у неё была чистенькая, но старая. Мебель советских времён, выцветшие обои, запах нафталина. Валентина Ивановна заварила чай, достала простенькие вафли.
— Одной-то скучно, — вздохнула она. — Детей у меня нет, муж давно умер. Так и живу в четырёх стенах.
Мне стало её искренне жаль. Мы посидели, поговорили о жизни. Она расспрашивала про Ваню, про работу, интересовалась, как идёт ремонт.
Ещё пару раз во время ремонта я приезжала к ней с угощениями — то пирожки с яблоками принесу, то печенье домашнее. Валентина Ивановна была в восторге:
— Света, ты просто волшебница! Такая вкуснота!
В январе ремонт закончился, и мы переехали в бабушкину квартиру уже на постоянное место жительства.
Однажды вечером в дверь постучали. Открываю — стоит Валентина Ивановна с милыми глазками.
— Светочка, можно к вам в гости? Хочу посмотреть, как вы обустроились, — улыбается она.
— Конечно, проходите!
Я как раз испекла пирог с абрикосами. Поставила чайник, нарезала пирог. Валентина Ивановна ходила по квартире, восхищалась:
— Как уютно стало! Анна Петровна была бы довольна.
За чаем она нахваливала мой пирог:
— У тебя просто золотые руки! Такая нежная выпечка, такой аромат! Я в жизни такого не ела.
Мы проговорили до позднего вечера. Валентина Ивановна рассказывала о своей молодости, о том, как жила в этом доме уже сорок лет.
Через пару недель случилось непредвиденное. Поздним вечером раздался слабый стук в дверь. Открываю — Валентина Ивановна стоит, держась за стену, лицо бледное.
— Светочка, помоги… — прошептала она. — Плохо мне очень… Скорую вызови…
Я мигом вызвала врачей и помогла ей дойти до дивана.
— Что случилось?
— Давление подскочило… Голова кружится, в глазах всё расплывается… Телефон найти не могу…
Скорая приехала быстро. Врач померил давление — 250 на 120. Валентину Ивановну увезли в больницу, а я поехала с ней.
— А родственники? — спросил врач.
— Никого нет, — слабо ответила она. — Одна я…
Мне стало её очень жалко. В больнице я дождалась, пока её осмотрят, оставила свой телефон дежурной медсестре.
На следующий день Валентина Ивановна вернулась домой. Пришла ко мне поблагодарить:
— Светочка, спасибо тебе огромное. Если бы не ты… Не знаю, что бы со мной случилось.
— Да что вы, мы же соседи!
— Обменяемся телефонами? — попросила она. — На всякий случай.
Мы обменялись номерами. С тех пор стали общаться ещё больше.
Сначала Валентина Ивановна заходила изредка — то на чай с пирогом, то просто поговорить. Я не против была — женщина одинокая, а мне не сложно пол часика поговорить.
Как-то вечером Андрей поехал с Ваней к своей маме — мальчик остался там на выходные. А я осталась одна и заскучала перед телевизором.
В дверь постучали. Валентина Ивановна заглянула:
— Светочка, не мешаю? Принесла тебе варенья из крыжовника.
— Конечно, не мешаете! Заходите. Я как раз готовлю ужин, а одной кушать скучно. Может, составите мне компанию?
— Ой, а можно? — обрадовалась она. — Я бы с радостью.
Мы поужинали вместе, поговорили по душам. Валентина Ивановна была благодарной слушательницей, расспрашивала про мою работу, давала советы по хозяйству.
— Как хорошо, что у меня теперь есть такая замечательная соседочка, — сказала она, уходя. — Не чувствую себя одинокой.
С тех пор она стала заходить на ужин регулярно. Сначала спрашивала разрешения, потом просто приходила:
— Светочка, а что сегодня на ужин готовишь?
Андрей сначала удивлялся:
— А почему соседка опять у нас ест?
— Да ей одной скучно. Что мне, жалко что ли?
— Не жалко, просто странно как-то…
Но я не придавала этому значения. Валентина Ивановна была благодарной, всегда хвалила мою еду, помогала убирать со стола. Что плохого?
Прошёл месяц. Валентина Ивановна стала появляться у нас почти каждый вечер. Приходила к шести, когда я начинала готовить ужин, и оставалась до девяти-десяти.
— А что сегодня будем кушать? — спрашивала она, проходя на кухню.
— Жарю котлеты, — отвечала я.
— Ой, как вкусно! А гарнир какой?
— Картошку пюре сделаю.
— Прекрасно! А салатик?
И так каждый день. Словно она не гостья, а член семьи.
Андрею это начало серьёзно надоедать. Особенно раздражала его манера есть Валентины Ивановны. У неё были вставные зубы, и при жевании она издавала неприятные звуки — чавкала, жмякала, цокала.
— Света, мне это уже не нравится, — сказал он мне как-то вечером, когда соседка ушла. — Я хочу дома отдохнуть после работы, а у нас за столом посторонняя тётка сидит и чавкает.
— Ну что ты такой злой? Женщина одинокая…
— Одинокая, но не голодная же! У неё своя квартира, своя кухня. Пусть дома ест.
— Андрей, ну как ты можешь так говорить?
— А как мне ещё говорить? Я прихожу с работы усталый, хочу спокойно поужинать с семьёй, а тут эти звуки… чам-чам-чам, цок-цок-цок… У меня аппетит пропадает!
— Ты преувеличиваешь.
— Не преувеличиваю! И потом, мы уже два месяца её кормим. Каждый день почти! Это же деньги, продукты… Она хоть раз продукты принесла? Хоть что-то принесла в благодарность, кроме того варенья?
Я задумалась. Действительно, Валентина Ивановна уже воспринимала наши ужины как должное. Приходила, садилась за стол, ела с аппетитом, но как-то… потребительски.
Ещё через неделю терпение Андрея лопнуло окончательно.
— Света, я больше не могу! — сказал он после очередного ужина с соседкой. — Либо ты ей скажешь, либо скажу я. И не очень вежливо.
— Хорошо, хорошо, скажу, — вздохнула я.
Но как это сделать? Валентина Ивановна была добрая старушка, и обижать её не хотелось.
Следующим вечером, как обычно, в шесть часов раздался стук в дверь.
— Светочка, а что сегодня на ужин? — стандартно и весело спросила Валентина Ивановна, проходя на кухню.
— Валентина Ивановна, — начала я осторожно, — а давайте сегодня… ну, мы с мужем хотели бы поужинать вдвоём. Семейный разговор у нас…
Лицо соседки изменилось:
— То есть как это? А мне что, голодной сидеть?
— Да нет, что вы! Я вам с собой отложу. Борщ наварила, котлет нажарила…
— Значит, так, — Валентина Ивановна выпрямилась, и голос её стал холодным. — Кормили-кормили, а теперь выгоняете?
— Да мы не выгоняем! Просто хотели побыть одни…
— Не думала я, что кусок хлеба пожалеете! — в голосе появились металлические нотки. — А я-то думала, вы добрые люди, от души приглашаете одинокую старушку!
— Валентина Ивановна, при чём тут кусок хлеба? Я же говорю — заверну с собой…
— С собой! — фыркнула она. — Объедки значит, отдашь!
Я опешила от такого поворота.
— Какие объедки!? Свою еду Но мы же каждый день…
— Каждый день! — перебила она. — А знаете что? В глаза вы добренькая, а за глазами, небось, меня старой каргой считаете! «Опять эта соседка приперлась, опять кормить надо!»
— Ничего подобного я не думаю!
— Думаете, думаете! А то бы так не поступали с добрым, наивным человеком! — Валентина Ивановна направилась к двери. — Ладно, поняла я всё. Больше к вам не приду!
— Валентина Ивановна, постойте!
Но она уже хлопнула дверью.
Я осталась стоять на кухне в полном шоке. В это время из комнаты вышел Андрей.
— Она… я ей сказала, что мы хотим поужинать вдвоём, а она…
— Что?
— Обиделась. Сказала, что мы жадные и лицемерные.
Андрей покачал головой:
— Ну и тётка! Два месяца её кормили, а она ещё и претензии предъявляет!
Мы сели ужинать молча. Борщ показался невкусным, котлеты — пересоленными. На душе было гадко.
Ночью я не могла заснуть. А вдруг Валентина Ивановна права? Вдруг мы действительно поступили жестоко? Может, у неё правда нет денег на еду, и она голодает?
Утром совесть заела окончательно.
— Андрей, а может, и правда ей нечего есть? — сказала я за завтраком.
— Света, не начинай, — устало ответил муж. — У неё пенсия, своя квартира. Она не бомж какой-нибудь.
— Но всё-таки…
— Хорошо, — вздохнул Андрей. — Вечером отнесу ей тарелку ужина. Чтобы ты успокоилась.
Вечером он действительно отнёс Валентине Ивановне полную тарелку борща и котлет. Вернулся мрачный.
— Ну что? — спросила я.
— Взяла молча. Даже спасибо не сказала. Дверь захлопнула с каменным лицом.
— Может, она ещё обижается?
— Может. А может, просто показала своё истинное лицо.
На следующий день, выходя из подъезда, я встретила соседку с первого этажа — тётю Галю. Она как-то странно на меня посмотрела и быстро отвернулась.
На лестнице столкнулась с другой соседкой, Марией Степановной. Та тоже буркнула «здравствуйте» и поспешила мимо.
Вечером, возвращаясь с работы, услышала, как на лавочке у подъезда они обсуждают:
— …жадная такая оказалась…
— …выгнала голодную…
— …объедки дала…
Я поняла, что речь обо мне. Валентина Ивановна уже успела всем рассказать свою версию событий. И, конечно, изобразила себя жертвой жадных и бессердечных соседей.
Дома я расплакалась:
— Андрей, все соседи теперь считают меня жадиной!
— А тебе что, важнее мнение чужих теток, чем спокойствие в собственной семье?
— Нет, но всё-таки неприятно…
Через три дня я не выдержала. Наготовила пельменей, положила на тарелку, накрыла крышкой и понесла к Валентине Ивановне.
Постучала в дверь. Она открыла, увидела меня с тарелкой и молча взяла еду. Даже в глаза не посмотрела. Дверь закрыла без слова.
На следующий день принесла солянку. История повторилась — взяла молча, дверь захлопнула.
На третий день отнесла запеканку с творогом. И снова — молчание, каменное лицо, хлопнувшая дверь.
При этом тарелки она не возвращала. У меня уже не хватало посуды.
— Света, хватит, — сказал Андрей. — Видишь же, как она себя ведёт. Носи не носи — всё равно недовольна. Только посуду переводишь.
— Но может, она просто ещё не отошла от обиды?
— Три раза ты ей еду носила! Три раза! Нормальный человек хотя бы «спасибо» сказал бы. А она даже не поблагодарила. Ты что ей — повариха что ли? И посуду она не вернула и не вернет.
Я задумалась. Действительно, моя доброта воспринималась как должное. Более того — как некая обязанность.
На четвёртый день я готовила гуляш и уже по привычке хотела отложить порцию для Валентины Ивановны. Но остановилась.
А зачем? Она же ясно показала своё отношение. Взяла еду как должное, не поблагодарила, посуду не вернула. И при этом ещё и очерняет меня перед другими соседями.
Я поняла, что попала в ловушку собственной доброты. Начала помогать от чистого сердца, а получила потребителя, который считает, что я ему что-то должна.
«Нет,» — решила я. — Хватит.»
Гуляш мы съели сами. Тарелку Валентине Ивановне я не понесла.
И не пожалела об этом.
Прошло уже полгода с того скандала. Мы с Валентиной Ивановной больше не общаемся. Встречаясь в подъезде, она демонстративно отворачивается или делает вид, что меня не видит.
Некоторые соседки до сих пор косо на меня смотрят. Видимо, версия про «жадную и бессердечную» молодую семью им больше по душе, чем правда.
Валентина Ивановна села мне на шею и свесила ножки. А когда я попыталась мягко обозначить границы — показала своё истинное лицо.
А тарелки она так и не вернула.
Сняла все деньги с карты мужа