«Продай квартиру, сестрёнка. Ты же меня любишь?»
Торт «Прага» так и остался нетронутым. Лена смотрела на брата и чувствовала, как внутри всё переворачивается. Тридцать лет она слышала эти интонации — вкрадчивые, с хрипотцой, как у отца. И каждый раз попадалась. А сегодня что-то надломилось.
«Ты же меня любишь?» Конечно любит. Вон они, на стене — чёрно-белые фотографии их детства. Вот она ведёт пятилетнего Лёшку в первый класс. А вот они на море — она в застиранном купальнике, зато братишка в новых джинсах… Три зарплаты тогда ухнула, но ведь никто и не догадался, что джинсы с рынка. Все думали — фирменные.
А теперь перед ней сидит сорокатрёхлетний мужик с модной стрижкой, в дорогом свитере (кредит? рассрочка?) и в который раз пытается залезть в её жизнь. В её квартиру. В её одиночество, заработанное бессонными ночами и убитыми мечтами.
— Лен, ну чего молчишь? — Алексей придвинул к ней коробку с тортом. — Посмотри хотя бы бизнес-план. Я же не с пустыми руками пришёл…
Она посмотрела на его руки — холёные, с маникюром. Господи, когда это её брат стал делать маникюр? Тот самый Лёшка, который чинил машины в гараже и приходил домой с въевшейся в кожу машинной смазкой?
— Который это по счёту бизнес-план? — она отхлебнула остывший кофе. — Пятый? Десятый? После автомойки я сбилась со счёта.
— Да при чём тут автомойка! — он вскочил, зашагал по кухне. — Это же совсем другое! Сейчас такой рынок… Все на спорте помешались, все хотят быть красивыми. А у нас что? Три паршивых магазина на весь город, и те барыжат просрочкой. А у меня связи, поставщики…
Как же знакомо. Тот же блеск в глазах, те же размашистые жесты. Как тогда, с автосервисом: «Сеструх, это золотая жила! У меня же все таксисты знакомые!» Знакомые-то были. Только вот денег у них — не было.
Или тот случай с кофейней… Нет, лучше не вспоминать. Тошно.
— Лёш, — она подняла руку, останавливая его монолог, — давай начистоту. Сколько?
— В смысле?
— Сколько денег тебе нужно?
Он плюхнулся обратно на стул, подался вперёд:
— Шесть-семь лимонов. Максимум восемь. Продадим твою двушку на Лесной — как раз хватит на старт. Три точки сразу откроем: в центре, на Западном и…
— А Маринка знает? — перебила она.
Он осёкся. Потемнел лицом:
— При чём тут она?
— При том, что это твоя жена. Пока ещё жена.
— Да какая она жена! — он стукнул кулаком по столу, чашки жалобно звякнули. — Она же… она же всё развалила! Всю клиентскую базу увела! Все связи!
— Которые я тебе нашла, — тихо сказала Лена. — Или забыл? Кто договаривался с автосалонами? Кто искал помещение? Кто…
— Как автосервис? — Лена даже не взглянула на бумаги. — За три месяца должен был окупиться, помнишь? Или как кофейня — за полгода? А может, как эта твоя… как её… криптовалюта? Ты ведь тогда тоже всё «по полочкам» расписал.
— Ну хватит! — он медленно расправил помятые бумаги на столе. — Хватит вспоминать прошлое! Думаешь, я не меняюсь? Не расту? — его пальцы забарабанили по столу. — Я же стараюсь. Курсы, книги, семинары…
— На мои деньги, — она произнесла это совсем тихо, почти про себя.
— Господи, опять… — он резко поднялся. — Ты можешь хоть день прожить, не считая мои долги? Ты же сестра моя! Родная душа! А говоришь со мной, будто…
— Будто кто? — она подняла на него усталые глаза. — Будто кредитор? Или, может быть… — она помедлила, подбирая слова, — будто человек, который двадцать лет ждал, что ты наконец станешь взрослым?
За окном сигналила машина. Долго, надрывно. Как её жизнь — вот такой же бесконечный звук в никуда.
— Знаешь что? — Алексей принялся сгребать бумаги обратно в портфель. Руки дрожали. — Я ведь к тебе как к человеку пришёл. Как к сестре. А ты… ты просто зажралась. Сидишь тут одна в своих трёх квартирах, как Плюшкин. Ни детей, ни мужа — только деньги считаешь. Думаешь, это нормально? Думаешь, это жизнь?
В груди что-то треснуло, как хрупкий лёд. То самое, что держало её все эти годы. Что заставляло прощать, помогать, верить…
— Вон.
— Что?
— Вон из моей квартиры. — Голос был чужой, ледяной. — Из той самой, где я живу одна. Где я считаю свои деньги. Которые я заработала сама, пока ты…
— Пока я что? — он шагнул к ней вплотную. — Ну, договаривай! Пока я что?
— Пока ты проматывал мои деньги! Пока ты искал лёгких путей! Пока ты…
Звонок в дверь ударил по нервам как выстрел. Они застыли, глядя друг на друга — брат и сестра, такие родные и такие чужие.
— Открой, — процедил Алексей. — Это, наверное, мама. Я ей позвонил, сказал, что у тебя буду.
Ну конечно. Как всегда — по проверенной схеме. Сначала торт, потом слёзные просьбы, а потом мама. Мама, которая всегда защищала младшенького. Мама, которая всегда говорила: «Леночка, ну ты же старшая…»
Лена открыла дверь. На пороге стояла Тамара Ивановна — маленькая, седая, с неизменной авоськой. Вот только взгляд был непривычный. Жёсткий.
— Что у вас тут происходит? — она прошла в прихожую, оглядела их обоих. — На весь подъезд орёте. Как дети малые, честное слово.
— Мам, ты скажи ей! — Алексей кинулся к матери. — У меня реальный проект, а она…
— Цыц! — Тамара Ивановна подняла руку. — Ишь, раскомандовался. А ну-ка, марш на кухню. Оба.
В кухне было тихо. Только дождь стучал по карнизу да телевизор бормотал что-то из соседней квартиры. Тамара Ивановна достала из авоськи пакет с творогом, пачку печенья «Юбилейное».
— Вот что, — она села, расправила складки на юбке, — надо поговорить. Давно надо было, да всё откладывала…
— Мам, может, не сейчас? — Лена потянулась к чайнику. — У меня вообще-то рабочий день.
— Сейчас, — отрезала мать. — Именно сейчас. Потому что я, кажется, всю жизнь молчала. И вот к чему это привело… — Она повернулась к сыну: — Лёша, а ты помнишь девяносто третий год?
— Ну… — он пожал плечами. — Смутно. Мне двенадцать было…
— А я помню. Каждый день помню. И как ты в «Артек» уехал — последняя смена перед развалом. И как отец в кооператив влез… — Она помолчала, разглаживая невидимые складки на скатерти. — И как бандиты приходили.
Лена вздрогнула:
— Мама, не надо…
— Надо, дочка. Очень надо. Потому что твой брат должен знать, откуда у тебя эти квартиры. И почему ты так за них держишься.
Алексей переводил взгляд с матери на сестру:
— Какие бандиты? При чём тут квартиры?
— При том, — Тамара Ивановна достала платок, промокнула глаза, — что если бы не твоя сестра, не было бы у нас ничего. Вообще ничего — ни квартиры, ни жизни… А может, и тебя бы не было.
— Мама… — Лена встала, отвернулась к окну.
— Сиди, — в голосе матери зазвенела сталь. — Хватит прятаться. Тридцать лет прячешься… — Она повернулась к сыну: — Отец тогда товар взял под реализацию. Большой товар, на всю жизнь хватило бы. А времена сам помнишь какие были — деньги за ночь превращались в бумажки. Вот и… не смог расплатиться.
— Ну и что? — Алексей дёрнул плечом. — Тогда у всех долги были.
— У всех… — мать горько усмехнулась. — Только не у всех бандиты среди ночи приходили. Не всем утюгом по квартире водили…
Лена дёрнулась, как от удара: — Мам, перестань… — Не перестану! — она стукнула ладонью по столу. — Потому что твой брат должен знать, как ты институт бросила. Как у спекулянтов в рассрочку вещи брала — втридорога. Как бабушкины серьги продала, помнишь, те, с гранатами? За твою куртку расплатиться нечем было… — Три года, — продолжала мать. — Три года по две работы. Днём в офисе, вечером в ларьке. А он, — она кивнула на сына, — в школу ходил. В новых джинсах. Думал, это папа денег дал… — Я… — Алексей побледнел. — Я не знал…
— Конечно не знал! — мать всплеснула руками. — Откуда тебе знать? Ты же у нас младшенький, тебя все жалели. А она… — голос дрогнул. — А она в двадцать два уже с сединой ходила. И без личной жизни. И без…
— Мама! — Лена резко обернулась. По щекам текли слёзы. — Хватит. Прошу тебя.
— Нет, не хватит. Потому что я молчала — и вот что выросло. Сидит тут, квартиру просит… А ты знаешь, — она снова повернулась к сыну, — откуда у неё эти квартиры? Знаешь, как она их заработала? Алексей молчал, опустив голову. В кухне пахло дождём и маминым «Юбилейным» печеньем — совсем как в детстве. — Первую она купила на те деньги, что на челночных рейсах заработала, — мать говорила тихо, но каждое слово било как молотком. — Комнату в коммуналке. Восемь квадратов. Ты тогда в институт поступил, думал — это папины связи. А это она… договорилась.
— С кем договорилась? — хрипло спросил Алексей.
— Неважно, — Лена отошла от окна, села за стол. Руки дрожали. — Это было давно.
— Нет уж, важно! — мать достала ещё один платок. — Потому что если б не твой декан, если б не его жена в жилконторе… А вторую квартиру помнишь когда купила? Когда братец твой первый раз жениться собрался. На той… как её…
— На Светке, — глухо сказал Алексей. — А при чём тут…
— А при том, что залог за квартиру для молодых — это Ленины деньги были. Те самые, что она на первую свою квартиру копила. Ты ведь не спросил тогда, откуда у отца такая сумма появилась? А он и не говорил…
Лена встала, начала греметь чашками:
— Давайте чай пить. Торт вон стоит…
— Подождёт твой торт! — отрезала мать. — Сядь и слушай. Потому что я больше не могу! Не могу видеть, как ты его вечно прикрываешь. Как молчишь. Как считаешь свои несчастные копейки, а он…
Она осеклась, схватилась за сердце.
— Мама! — Лена кинулась к ней. — Давай я валидол…
— Не надо мне ваших валидолов, — мать отмахнулась, но голос её дрогнул. — Надо, чтобы вы наконец поговорили. По-человечески. Чтобы ты, — она ткнула пальцем в сына, — перестал считать сестру банкоматом. Ты хоть раз задумался, каково ей? Сколько ночей она не спит, когда у тебя очередной кризис? Думаешь, ей легко каждый раз выкраивать эти деньги? Лёша, сынок, она же не печатает их! Она горбатится, экономит на себе, от отпуска который год отказывается…
Мать перевела дыхание, словно ей не хватало воздуха.
— А ты, — она повернулась к дочери, глаза блестели от слёз, — ты тоже хороша. Всё тащишь и тащишь на себе, будто кроме тебя некому. Ты же надорвёшься… Уже надрываешься. Я же вижу, как ты осунулась, как руки дрожат от усталости. Ты вся в отца — такая же упрямая, всё сама, всё одна. Но нельзя же так!
Она обвела взглядом обоих: — Вы же родные люди. Родные! А живёте как чужие — один вечно просит, другая вечно спасает. Разве об этом я мечтала? Разве для этого вас растила — чтобы вы друг друга только через деньги видели?
В кухне повисла тяжёлая тишина. Алексей сидел, сгорбившись, крутил в руках чашку. Его пальцы заметно подрагивали. Потом вдруг спросил, чеканя каждое слово:
— А третья, третья квартира откуда у тебя?— в голосе брата прорезалась злость
Лена дёрнулась, побледнев: — Какая разница…
— Нет уж, говори! — он с силой грохнул чашкой по столу, кофе выплеснулся на скатерть. — Раз уж начали… Хватит молчать!
— От Зои Петровны, — тихо сказала мать. — От бабушки вашей. Только не просто так отписала. А потому что Лена за ней полгода ходила. После инсульта. Каждый день, после работы… А ты где был? А? Помнишь?
Алексей побледнел:
— Я в Турцию ездил. По работе…
— По какой работе? — мать фыркнула. — С третьей женой по путёвке! А сестра твоя бабку на горшок сажала. Пролежни лечила. В больницу на себе таскала…
— Мама, прекрати! — Лена вскочила. — Зачем ты всё это? Зачем старое ворошить?
— Затем, что хватит! — мать тоже поднялась. — Хватит вам друг друга мучить! Ты, — она повернулась к сыну, — думаешь, сестре легко одной? Думаешь, она не хотела семью? Детей? Только кто ж за неё пойдёт — она же вечно на работе. Вечно всех спасает…
— Я не просил меня спасать, — буркнул Алексей.
— А тебя и не спрашивали! — отрезала мать. — Потому что ты был маленький. Глупый. А теперь что? Теперь-то что мешает встать на ноги? Своим умом жить?
Она перевела дух, достала уже третий платок:
— А ты, Лена… Ты тоже хороша. Всё прощаешь, всё покрываешь. А потом обиды копишь. Душишься ими. Как так жить можно?
Лена вдруг рассмеялась — нервно, хрипло:
— А как можно? Научи, мам. Как можно по-другому? Вот он опять придёт через полгода, с новым тортом, с новой идеей. И что мне делать? Выгнать? Он же брат мой. Единственный…
— Не приду, — вдруг тихо сказал Алексей.
Обе женщины повернулись к нему.
— Что?
— Не приду больше, — он встал, одёрнул свой модный свитер. — Ты права, мам. И ты, Ленка, права. Я… — он запнулся, провёл рукой по лицу. — Я ведь правда думал, что всё получится. Каждый раз думал. А потом… потом легче было к сестре прибежать, чем признать, что сам виноват.
Он подошёл к окну — там, где недавно стояла Лена.
— Знаешь, я ведь завидовал тебе. Всю жизнь завидовал. У тебя всё получалось — институт, работа, квартиры эти… А я всё пытался срезать путь. Найти лазейку. Думал, повезёт однажды — и всё сразу будет. А оно…
— А оно так не бывает, — тихо сказала Лена. — Никогда не бывает сразу.
— Теперь знаю, — он обернулся. — Слушай… я это… спасибо. За всё. И прости. Я пойду, наверное.
— Подожди, — Лена встала. — Твой бизнес-план… дай сюда.
— Зачем? — он замер у двери. — Я же сказал…
— Дай, говорю.
Он медленно достал измятые листы из портфеля. Лена взяла их, пробежала глазами:
— Так… А калькуляцию кто делал?
— Я сам. По видеокурсу…
— Вижу, что сам, — она поморщилась. — Налоги неправильно посчитаны. И аренду ты какую-то смешную заложил. Сейчас метр под двадцать тысяч…
Мать переводила взгляд с дочери на сына:
— Вы что, опять за своё?
— Нет, мам, — Лена подняла руку. — Мы не за своё. Мы по-новому попробуем. Садись, Лёшка. Будем учиться считать деньги. По-настоящему.
Он медленно опустился на стул:
— А квартира?
— А квартира подождёт. Сначала научишься работать, потом поговорим. И да — будешь должен.
— Сколько?
— Не деньги, дурак, — она впервые за вечер улыбнулась. — Время. Нервы. И ещё лет пять по выходным со мной сидеть, бумажки перебирать. Потянешь?
…Год спустя они сидели в новом магазине спортивного питания. Пока единственном, зато своём. Без кредитов, без чужих денег. Лена проверяла документы, Алексей варил кофе.
— Слушай, сестрёнка, — он поставил перед ней чашку с идеальным капучино, — а ведь хорошо получилось, да?
Она подняла глаза от бумаг:
— Что именно?
— Всё. То, что мама тогда психанула. Что правду рассказала. Что ты меня не выгнала…
— Жалеешь, что квартиру не продали?
— Да нет, — он присел рядом. — Жалею, что столько лет потерял. Что не видел… не понимал…
