Соседка с пятого, Тамара Ильинична, поднимаясь без лифта, любила говорить: «Ваши окна — как на ладони, только руку протяни». Лене всегда казалось это смешным: какие, собственно, «ваши», если на бумаге квартира на Кирилла и её, а ключом от входной двери помахивает Галина Петровна, как школьной указкой. Она приходила тихо: щёлкала верхний замок и зависала в прихожей, будто измеряя воздух, — не слишком ли пахнет дорогим кофе или духов от Марины, Лёниной подруги. Потом шелестела пакетами, проверяла кромки ковриков (не подскользнётся ли внук) и только после этого вытаскивала из сумки свой фонендоскоп — старую привычку, которую ни врачебная практика, ни пенсия из неё так и не вытравили. Мишка терпеть не мог, когда к его грудной клетке прикладывают холодный металл, а Лену раздражало другое: вместо «здравствуйте» — «чем кормите ребёнка, он бледный».
Появилась свекровь «временно». В районной клинике неподалёку от их дома Галина Петровна записалась на серию обследований и настояла, что ночевать дома ей тяжело: автобусные пересадки, утренние анализы натощак, «невроз из-за вашего чёртова кофе, который пахнет на весь подъезд». Лена прикинула: две недели, ладно. Она отодвинула в кладовке коробку с ёлочными шарами, поставила туда же переносной гладильный борт и освободила нижнюю полку в ванной. Две недели растянулись на месяц. Потом — ещё на два: «Терапевт направил к кардиологу», «кардиолог — к эндокринологу», «у эндокринолога очередь, как на трамвай».
Первое время всё было почти мило. Свекровь складывала полотенца одинаковыми квадратиками, сушила на балконе апельсиновые корки «для аромата», раскладывала Мишкины носки по цветам. Но рядом с милостью как-то сразу прорезалась насмешка: «Ох, Леночка, ты, конечно, молодец, но кто додумался хранить крупы в банках без подписи? Это же не дом, а квест-комната». Смеялась, чтобы не казалось обидой. Смех у Галины Петровны был особенный — как будто она перебирала на зубах пустые косточки.
Вечерами Кирилл задерживался. Он говорил, что «пожары» на работе, то менеджер сорвал сделки, то поставщики. Лену это не удивляло: с тех пор, как он ушёл в отдел с «плавающим грейдом» и премиями, график превратился в швейцарский сыр. Свекровь, наоборот, сияла: «Мой мальчик — трудяга. Не то что некоторые, кто в компьютере чего-то “дизайнит” дома в тапочках». Она дивилась Лёниной удалёнке, как будто та приручила страуса и поставила ему миску на кухню.
Лена старалась не отвечать. Она выучила новую гимнастику — молчать, когда тянет в бок. Но однажды свекровь вцепилась в телефон и почти гордо сообщила: банк прислал смс о просрочке по ипотеке. «Какой, — невозмутимо спросила Лена, — просрочке? Всё оплачено». Оказалось, в июле банк поменял систему уведомлений, и поскольку Галина Петровна была созаёмщиком (небольшая сумма вторая линия, так удобнее было взять кредит три года назад), ей поставили дублирующие сообщения. Смс пришла из-за «технического окна». У Лены дрогнули пальцы. Она представила, как номера платежей, графики, акты — всё это крутится теперь в чьих-то руках и обсуждается за её спиной при варке овсянки. Навязчиво захотелось зайти в приложение и поменять пароль. Но свекровь уже успела: «Я позвонила в банк, всё выяснила. Девочка, которая взяла трубку, очень приятная, сказала, что у вас напряжённая схема платежей, вы живете, как на лезвии ножа. Лена, это недальновидно. У моего знакомого есть кооператив — надёжный, там проценты, экономия. Если переложите часть денег на короткий вклад в кооператив, выплатите ипотеку быстрее».
Лена смотрела на свекровь и думала: вот удивительно — всю жизнь в поликлинике, каждый день объясняла людям про доказательность и схемы лечения, а говорит теперь голосом тех самых рекламных роликов, где ведёрко с деньгами катят по коридору. «Кооператив?» — наконец сказала она. «Проверенный, у Ирины Станиславовны муж там уже третий год, — кивнула Галина Петровна. — Они недавно купили дачу без долгов». Лена представила «проверенность» ровно так же, как представляют «надёжность» автобуса, на который не садятся те, кто туда заглянул.
Мишка в это время вышел к ним из комнаты босиком, держа в руках листок с рисунком станции метро. Он любил рисовать линии, как маршруты, и отмечать между ними переходы. «Бабушка, — сказал он, — а на синей линии есть секретная остановка». «Есть, — улыбнулась свекровь, — называется “Семейный бюджет”. На ней выходит только твой папа». Она щёлкнула мальчика по носу привычным движением, после которого Лена стискивала зубы: Мишка терпеть не мог, когда его трогают без предупреждения, а говорить об этом бабушке не решался.
С каждым днём мелочи множились. Свекровь, обнаружив под раковиной маленькое ведро для сортировки пластика, фыркнула: «Театры закрывают, а вы бутылочки спасаете». Она же попросила убрать робот-пылесос: «От него болит голова». Лена пошутила, что от пыли болеть будет сильнее. В ответ услышала: «Главное — не спорить со старшими, нервы дороже». Когда Лена принесла домой из студии новый заказ — пачку пробных плиток для клиента, свекровь их разложила по фактурам и сдвинула пилочкой соседние кромки, потому что «с глазком не совпадало». Лена потом два часа извинялась перед заказчиком: на пробниках появились едва заметные царапины, которые, конечно, не влияли на цвет, но в свете лампы казались свинцовыми.
Кирилл отшучивался. Он обнимал жену одной рукой, другой отвечал в рабочем чате, брал миску с салатом, проверял почту и говорил: «Да ладно тебе, мама добра хочет. Всё равно скоро уедет». Лена думала: «Скоро» — как у моря фразы про приливы: наступает, отступает, но ты всё равно стоишь в мокрых кроссовках. Галина Петровна не уезжала. Она завела в телефоне чат «Семья», где сообщала сводки: «В 13:40 Лена забыла выключить чайник, но я спасла ситуацию». «В 17:05 ребёнок отказался от творога, записала это для педиатра». Лена удаляла сообщения, потом перестала: лог её потрясал, как журнал вызовов из скорой помощи.
В субботу пришёл Игорь, младший брат Кирилла, с девушкой Настей. Принесли коробку с эклерами и бутылку сидра, а свекровь встречала их в прихожей, как таможенник: «Алкоголь уберите сразу в холодильник, десерт — в шкаф. Миша сладкое не ест после пяти». Настя сжалась, сказала: «Извините», и так и стояла потом с бокалом минералки, рассматривая фикус на подоконнике. Игорь прятал глаза в телефон. Лена ловила себя на желании извиняться перед каждым новым гостем за то, что кто-то управляет их гостиной, как железнодорожной станцией.
Флэшбэк всегда приходил внезапно. Она вспоминала март три года назад: они тогда стояли у окна в этой же квартире — ещё без мебели, среди белых стен и коробок. Кирилл держал её за плечи и говорил: «Мы справимся. Ты не любишь пустые слова, я тоже. Я договорился: мама подпишет созаём, но вмешиваться не будет». И ещё добавил — как будто заметал следы: «Она заранее обещала». Лена ходила между стен, прикладывала к проёму кухонного окна тряпичную занавеску и говорила: «Только бы не превратить дом в поликлинику с графиками». Тогда они на кухне рисовали маркером на коробке подиум для кровати, и всё казалось простым.
Сейчас ничего простым не было. Подруга Марина в чате, где они обсуждали проекты и клиентов, написала: «Лена, ты же можешь уехать ко мне на пару дней, поработаешь у меня, маме твоей пространство пригодится». Лену покоробило это «маме твоей» — почти навязывало родство, которое она прятала за улыбками. Говорить «свекровь» на людях она не любила: слишком много в этом слове железа. Она ответила Марине, что «разрулит», и выключила телефон.
Вечером свекровь устроила ревизию бюджета. Она принесла из своей комнаты блокнот в клетку — в нём когда-то записывала назначение пациентов, и теперь в нём появилась новая тетрадная жизнь: «еда», «коммуналка», «школа», «кружки», «непредвиденные». Лена взглянула на колонки и увидела, что рядом с «непредвиденными» уже стоит сумма — такая же, как их отложенная подушка на ремонт балконной рамы. «Это я на врача, — пояснила Галина Петровна, касаясь груди. — У меня давление скачет. А вы, дети, пока сократите своё, простите, ресторанное». «Мы не ходим в рестораны, — мягко ответила Лена. — Это обеды в столовой у меня в студии». «Тем более. Будешь варить супы. Я завтра сделаю список». Кирилл промычал что-то нейтральное. Лена отметила — ему удобно не слышать, пока болит у кого-то другого.
На следующий день «список» лежал на столе: гречка, куриные желудки, лук, морковь, капуста, «чай — обычный, не вот этот ваш из цветков». Мишка, листая рисунки, сделал вид, что не заметил. Лена надела кроссовки и пошла в магазин, чтобы купить именно то, что купила бы для себя: сыр, зелёный салат, рикотту для оладий из шпината, кукурузные лепёшки. В кассе вибрировал телефон — сообщения из чата «Семья»: «Леночка, не забудь посмотреть на акции. Мы экономим». Она сделала три вдоха, как учили её на йоге — тоже дистанционной, руганной свекровью, — и улыбнулась кассиру.
Вечером тлеющий уголёк наконец дал огонь. Свекровь решила навести порядок в кладовке, «потому что там склад рыбачьих сетей». Она вынесла на коридор пластиковые боксы, махровые полотенца, коробку с тонкими икеевскими свечами, Мишкину железную дорогу и Лёнину старую коробку с бумагами — договоры, макеты, образцы. Коробка была закрыта на бумажную ленту — Лена приклеила её сама, чтобы не путаться в деталях, к которым не надо прикасаться. Лента была аккуратно снята. Свекровь нашла там конверт с наличными — это были Лёнины деньги за последний фриланс, она держала их отдельно, пока решала, куда их направить: на Мишкин лагерь летом или на новую сушильную машинку. Свекровь держала конверт, как держат чужую записку, найденную в школьной раздевалке. «Это что?» — спросила. «Мои, — ответила Лена. — Я ещё не решила». «Решай быстрее, — сказала свекровь. — А пока дай сюда, я положу в сейф, у меня в комнате есть. Наличка — зло».
Лена шагнула вперёд и почувствовала, как дрожит ковёр под ногами. «Не надо, — сказала, — это мои деньги». «Ты что, не доверяешь?» — свекровь поджала губы, из глаз исчез смех, осталась только кость. В этот момент из детской выглянул Мишка: «Мам?» И тишина стала вязкая, как ириска во рту.
Вечером Лена лежала на диване и смотрела на потолок. Кирилл возился с принтером: свекровь попросила распечатать квитанции за последние полгода, «чтобы приложить к делу — вдруг банк ошибётся». Лена закрыла глаза и слушала, как принтер тянет бумагу, как свекровь пересчитывает листы — шорох ровный, хозяйский. Она ловила себя на том, что перестала готовить в любимой сковороде — свекровь специально оттирала её солью «до блеска», и ручка стала шаткой, — перестала заказывать доставку овощей — «мошенники», — перестала оставлять ноутбук на столе — «ребёнок проломит». Жизнь сжималась в узкий коридор.
На третий месяц «временного» проживания свекровь предложила… перестановку. «Я подумаю рационально, — сказала, разложив на столе листы в клетку. — Мальчику нужна большая комната. Мы вынесем ваш шкаф в коридор, а диван поставим к окну. Я перееду в вашу нынешнюю спальню». «В НАШУ?» — Кирилл оглянулся от принтера, как будто впервые услышал, что у него есть спальня. «Пока, — уточнила свекровь. — До конца обследований. Тут тише». Лена почувствовала, как маленькая мышца на щеке запрыгала. Она потянулась за водой. В горле пахло бумагой.
В этот вечер Лена впервые вышла на лестничную площадку, чтобы отдышаться. Дверь соседей приоткрылась — Тамара Ильинична, та самая с «окнами на ладони», высунулась на пол-корпуса: «У вас всё в порядке? А то я слышу — гремите». Лена хотела ответить, что да, всё хорошо, но вместо этого сказала: «Мы не договорились о границах. И я боюсь, что уже поздно». Соседка вздохнула, тихонько постучала по перилам и прошептала: «Поздно не бывает. Бывает, что все боятся. А кто-то один перестаёт». Она закрыла дверь так мягко, будто не хотела тревожить не только людей, но и воздух между ними.
Когда Лена вернулась, на кухне стояли три кружки, выстроенные в ряд: «мама», «Кирилл», «Лена». Свекровь перекладывала столовые приборы в другую корзину «для правильной сушки», и говорила вслух, будто читает инструкцию по эксплуатации семьи: «Завтра с утра — поликлиника, потом магазин. Список я уже составила. И ещё — Кирилл, поговори со своей женой, она слишком нервная. Это вредно и для ребёнка, и для ипотеки». Кирилл кашлянул. Лена задвинула ящик с ножами и услышала, как на дне зазвенели стопки — в этом звуке было всё: усталость, обида, невозможность объяснить.
Галина Петровна, не поднимая глаз, добавила: «И забудьте про сушильную машину. Места нет. Я считала». Лена медленно выдохнула. Места, подумала она, нет нигде — ни в шкафах, ни в голосе, ни в праве сказать «нет» и не почувствовать себя дурной. Она достала из холодильника рикотту, положила её обратно и закрыла дверь. На стекле осталось её круглое отражение — как пятно от ладони.
Утро началось с запаха пережаренного лука. Лена вышла на кухню и увидела свекровь у плиты — та размешивала на сковородке фарш, в который швырнула весь пакет специй, включая карри. «Мишке понравится, — пояснила она, — надо приучать ребёнка к разнообразию. А то он у вас сосиски да макароны любит». Лена мысленно отметила: вчера они ели овощное рагу и запечённую рыбу. Но спорить не стала. Накрыла Мишке стол в комнате, где ещё не пропахло приправами.
Свекровь посмотрела вслед: «Опять ты его отделяешь. Семья должна есть вместе». Лена почувствовала, как в ней копится густая, вязкая злость. Не от слов даже, а от права свекрови произносить это «должна», будто это не квартира сына, а какой-то общинный барак.
Кирилл снова уехал раньше всех — совещание, аврал, какие-то отчёты. Перед уходом он оставил на столе конверт с деньгами: «Вот аванс, мама просила на лекарства». Лена мельком взглянула: сумма немаленькая. «Какие лекарства?» — спросила, но Кирилл уже натягивал куртку, отводя глаза.
— Сердце, — без паузы ответила свекровь. — Мне надо купить хороший препарат, а он дорогой.
— У вас же есть льготы, — осторожно сказала Лена.
— Льготы — это для тех, кто привык жить на подачки, — отрезала свекровь.
Лена вспомнила, что неделю назад та купила новый пуховик и хвасталась, что «выгодно взяла». Сумма совпадала подозрительно точно. Но доказать — значит устроить скандал.
Ближе к обеду в дверь позвонила Марина. Она принесла каталог обоев — Лена обещала помочь выбрать дизайн для её мастерской. Подруги уселись в комнате, разложили образцы, смеялись, обсуждали фактуру. И вдруг распахнулась дверь: на пороге стояла свекровь с выражением строгого контролёра.
— Девочки, не забудьте, что у вас ребёнок. А вы тут, значит, картинки перебираете, — произнесла она.
— Мы недолго, — спокойно ответила Лена.
— Недолго? Вы и так всё время в этих ваших проектах. А дома бардак.
Марина поджала губы и собрала образцы. Уже в прихожей она шепнула: «Лен, я не лезу, но это ненормально».
Лена закрыла за подругой дверь и впервые ощутила стыд не за себя, а за то, что кто-то ещё стал свидетелем этого бесконечного давления.
Вечером пришёл Игорь, брат Кирилла. Он привёз продукты и пару бутылок вина. Хотел устроить маленький семейный ужин. Но свекровь тут же принялась перекладывать пакеты: «Зачем эти излишества? Мы экономим. Вино уберите. И мясо — слишком жирное».
Игорь устало посмотрел на неё:
— Мама, я взрослый. Хочу — куплю. Хочу — принесу.
— Ты взрослый, а ведёшь себя, как мальчишка. И живёшь всё ещё на съёмной, — прицельно ударила свекровь.
Лена заметила, как Игорь сжал кулаки, но промолчал. Настя, его девушка, едва не заплакала. Ужин прошёл в тягостной тишине.
После гостей свекровь позвала Лену на кухню.
— Я заметила, ты скрываешь от Кирилла свои подработки. Это неправильно. Муж должен всё знать.
— Это мои заказы, мои деньги, — ответила Лена. — Я трачу их на семью.
— Семья — это общее. Ты что, копишь себе на чёрный день?
Лена вздохнула. В голове пронеслось: «Да, коплю. На день, когда не смогу больше терпеть». Но вслух сказала только: «Вы слишком вмешиваетесь».
Свекровь резко захлопнула шкаф:
— Если бы я не вмешивалась, у вас бы всё давно рухнуло. Кирилл устает, работает как вол. А ты только стены красишь и обои подбираешь. И деньги тратишь непонятно куда.
Лена почувствовала, что у неё дрожат руки. Хотелось крикнуть, но она вышла на балкон. Там в темноте мерцали окна соседей. И вдруг снизу донёсся голос Тамары Ильиничны:
— Лена, держись. Я вижу всё.
Лена обернулась, но окно соседки уже захлопнулось.
На следующий день свекровь устроила «генеральную уборку». Она выбросила в мусорный пакет коробку с Мишкиными поделками из картона. «Это хлам, пыль собирает». Лена увидела пустую полку и замерла. Мишка же заметил сразу и расплакался.
— Где мой поезд из коробки? — спросил он.
— Бабушка убрала, — ответила Лена, стараясь не сорваться.
— Зачем? Я же его делал!
Мальчик захлопнул дверь в свою комнату и больше не выходил.
Лена подошла к свекрови:
— Как вы могли? Это для него важно.
— Важно — здоровье и порядок. Вы балуете его.
И тут Лена впервые не сдержалась:
— Это вы портите его жизнь своим порядком!
Свекровь всплеснула руками, сделав вид, что её оскорбили до глубины души:
— Ах вот как! Значит, я виновата, что у вас в доме всё наперекосяк?
Вечером Кирилл вернулся, и Галина Петровна тут же увела его в сторону. Шептала что-то про «ненормальную обстановку», «нервы ребёнка», «Лену, которая не уважает старших». Кирилл подошёл к жене, глядя устало:
— Может, ты и правда перегибаешь? Мама же добра хочет.
Лена сжала зубы. «Добра хочет» — фраза, которая звучала, как приговор.
Через несколько дней пришло письмо из банка: напоминание о плановом платеже. Лена уже собралась оплатить через приложение, но свекровь опередила: «Я внесла из своих. Не надо благодарить».
— Но у нас есть деньги на счёте, — возразила Лена.
— Я так спокойнее, — ответила свекровь. — Теперь квартира фактически наполовину моя.
Эта фраза ударила, как пощёчина. Лена поняла, что ситуация вышла из-под контроля: свекровь не только вмешивается в быт, она постепенно присваивает себе право распоряжаться их домом.
И впервые в голову Лены пришла мысль: «А что, если всё это уже нельзя остановить?»
Она легла ночью, но сон не пришёл. На кухне слышался шорох — свекровь что-то перекладывала, скрипели ящики. Казалось, эта женщина обживает их квартиру так, словно она всегда была её.
Лена закрыла глаза и представила себе дверь, которая захлопывается за спиной. Только пока не знала — за чьей.
Лена начала замечать: в квартире изменился даже воздух. Он стал плотным, вязким, словно пропитан чужой волей. Свекровь переставляла предметы так, будто метила территорию: баночки на кухне выстроены ровными рядами, в прихожей новые крючки «для удобства», в ванной чужой коврик с лебедями. Казалось, сама квартира постепенно перестаёт принадлежать Лене.
Однажды Мишка принёс из школы приглашение на поездку в этнографический музей. Экскурсия стоила недёшево. Лена уже было решила, что оплатит её из своих сбережений, но свекровь перехватила листок:
— Зачем? Бесполезная трата. Он лучше дома книгу почитает.
— Это важно для него, — спокойно сказала Лена.
— Важно — ипотеку вовремя платить. У вас и так бюджет трещит.
Мишка слушал этот спор и тихо мял листок в руках. Потом шепнул матери: «Мам, давай не поеду. Чтобы бабушка не ругалась». Лена обняла сына и почувствовала, как в горле поднимается ком.
Через неделю состоялось семейное собрание. Свекровь объявила:
— Я решила. Переезжать к себе обратно пока не буду. Здесь удобнее, врачи рядом. А раз так, надо всё распределить. Кирилл — приносит деньги, Лена — ведёт хозяйство, я — контролирую, чтобы не было растрат.
Лена чуть не рассмеялась — слишком абсурдно звучало. Но Кирилл промолчал. Он сидел, уставившись в кружку чая, словно слова матери были для него естественным порядком вещей.
— Кирилл? — тихо спросила Лена.
— Может, это временно… — пробормотал он.
И в этот миг Лена поняла: муж не будет её опорой. Он всегда выберет удобство.
Положение стало невыносимым. Свекровь проверяла пакеты после магазина, перезаписывала тетрадки Мишки «для аккуратности», даже стала брать ключи от квартиры «на случай, если вас не будет». Однажды Лена вернулась с работы и застала в гостиной соседку Тамару Ильиничну. Оказалось, свекровь пригласила её «посоветоваться по коммуналке». Лена почувствовала себя лишней в собственном доме.
Вечером, когда Мишка уснул, она села за ноутбук, чтобы закончить проект. Но свекровь выключила свет:
— Спать надо ночью, а не сидеть в этом вашем интернете.
Лена закрыла крышку ноутбука, и руки у неё тряслись так, что казалось — мышка сейчас выпадет.
На третий месяц «временного» проживания произошёл перелом. Кирилл снова задержался на работе. Лена пыталась уложить Мишку, когда в комнату вошла свекровь с кипой бумаг.
— Я решила, — произнесла она. — Счета будут приходить на меня. Так надёжнее. Ты слишком непрактична. Деньги у тебя текут сквозь пальцы.
— Это наша квартира, — тихо ответила Лена.
— Наша? — усмехнулась свекровь. — Если бы не я, у вас и квартиры бы не было. Всё на мне держится.
Лена сжала кулаки. И вдруг внутри что-то оборвалось. Она встала и твёрдо произнесла:
— Вы не хозяйка здесь. И не я ваша дочь.
Свекровь ударила кулаком по подоконнику, так что дрогнули стёкла:
— Я в этой квартире хозяйка, а не твоя жена!
Эти слова повисли в воздухе, как приговор. Мишка проснулся и заплакал. Кирилл, вернувшийся минутой позже, застал жену с красными глазами и мать, сияющую торжеством.
На следующий день Лена собрала сумку — немного вещей, ноутбук, документы. Мишка держался за её руку. Кирилл стоял у двери, мялся, что-то лепетал про «не спеши», «давай решим спокойно». Но Лена поняла: решать придётся ей одной.
Она вышла на лестничную площадку. Тамара Ильинична выглянула из своей двери и молча протянула пакет с ключами: «У меня пустует дача, переночуете, если надо».
Лена кивнула и спустилась вниз. В голове звенела только одна мысль: «Поздно или нет — я перестала бояться».
А в квартире наверху свекровь уже переставляла мебель в «своей» спальне. Конфликт не был завершён — он только начинался. Но Лена впервые почувствовала: у неё есть право выйти за дверь и не оглянуться.
Явилась и требует помощи