Когда Тамара Ивановна принесла в их квартиру свою квадратную дорожную сумку, пахнущую аптекой и нафталином, Ира автоматически отступила назад: как будто в проёме появилась не женщина в сиреневом плаще, а система координат. В этой системе всё имело правильный угол — её, Тамары, угол.
— Только на пару недель, — сказал Илья, целуя мать в висок и не поднимая глаза на Иру. — Пока в её общежитии эти… проверки. Она ведь на кафедре числится, помнишь?
Ира помнила смутно. Кафедра. Проверки. Временность, которая у умеющих ждать всегда растягивается. Миша тёрся у неё под локтем, зависая между желанием помочь бабушке с сумкой и страхом, что из сумки вылезет что-то непредсказуемое — как в мультфильме про чемодан с секретом.
Сумка заняла место на кухне, под столом. Потом на кухне появился тюль с шитьём “как у людей”, потом складные мисочки для “правильных” салатов, потом без спроса переставленные банки со специями: «перец — не рядом с мукой, это же элементарно». Илья кивал, улыбался и исчезал на своей новой работе — в офисе вечно горели лампы, а менеджер в мессенджере присылал голосовые, даже когда все нормальные люди уже укладывали детей.
Ира работала из дома: рисовала интерфейсы для приложения, которое обещало экономить семейные бюджеты — и хмыкала про себя от этой иронии. Лейблы, графики, категории трат. В их реальной жизни категории разъезжались как тарелки на столе, когда гость предпочитает солянку до компота.
— Я с утра схожу в поликлинику, — объявила Тамара Ивановна, отрезая хлеб слишком толстыми ломтями. — Нога опять ноет. Илья, сопроводи меня, а то там очереди, а ты умеешь разговаривать. Ира, ты посмотри за мальчиком. Ему кашу гречневую, без этих ваших сиропов.
Ира глотнула воздух. «Эти ваши сиропы» были хорошим мёдом, купленным у знакомого пчеловода, а Миша ел гречку только когда в неё падала капля того самого “сиропа”. Но сейчас было не время спорить. Начало всегда похоже на протокольную съёмку: улыбаемся, машем рукой, показываем, что умеем быть гибкими.
— Мама, у Иры дедлайн, — пробормотал Илья, — я съезжу с тобой завтра, хорошо? Сегодня у меня созвон с Миланом.
— А ребёнок? — мягко уточнила Тамара, словно спрашивала: «А воздух?». — Он же не сам по себе растёт.
Вечером Ира принялась вычищать из мусорного ведра влажные бланки, потому что Тамара «наконец-то навела порядок на подоконнике и выбросила из него бумажки, чтобы не пылились». Бумажки оказались её ильинскими чеками по ипотеке, которые Ира акуратно собирала для вычета. Бумага была мокрая, липкая, цифры расплывались, но ещё читались. Сидя на полу, она аккуратно развешивала листочки прищепками над батареей.
— Тебе помочь? — виновато пробормотал Илья, вернувшись ближе к полуночи.
— Помоги себе, — устало сказала Ира. — Скажи маме, чтобы спрашивала, прежде чем выкидывать. Это не старые газеты, это деньги. Наши деньги.
— Она устала, — автоматом ответил он. — У неё со здоровьем…
Ира рассмеялась коротко — почти без звука. Этот смех отпрыгнул от кафеля, как мячик.
На следующий день Миша принёс из садика бумажный самолёт и бросил его с балкона. Самолёт приземлился на потолок чужой беседки во дворе, и сосед дядя Гена потом весь день рассказывал на лавочке, что «дети нынче беспризорные, родители не следят, а потом вот оно летит в окна». Тамара слушала и сочувственно качала головой, периодически бросая: «Мы-то раньше…». В рассказах «раньше» было вкусно, чинно и правильно; все женщины знали, где чья кастрюля и как выкружить на подарки, если зарплата задерживается. Илья улыбался, потому что в этих «раньше» его маленький, послушный мальчик сидел за столом с прямой спиной.
Вечером, пока Ира мыла плиту (на ней внезапно обнаружилась толстая корочка от «настоящих» сырников, которые Тамара «спекла на сухой сковородке, как учили»), вошла соседка по площадке, Марина Викторовна — председатель ТСЖ, хула-хуп вместо талии.
— У вас в коридоре как-то многовато вещей, — торжественно произнесла она. — Пожарные нормы. Пакеты чьи?
Пакеты были Тамарины. В них лежали удивительные вещи из её общежитской комнаты: гирлянда из газетных трубочек, два неподписанных блокнота с плотной бумажной обложкой, целая батарея лекарств и старенький утюжок для волос, будто взятый «на посмотреть» в другом времени. Марина Викторовна осуждающе посмотрела на Иру — почему-то в любой коммунальной коллизии виновата та, кто моложе и в футболке.
— Мы уберём, — пообещала Ира.
— Сейчас? — уточнила Марина, щёлкнув ногтем по пластиковой крышке контейнера.
Тамара вышла из кухни и посмотрела на председательницу так, будто та ученица, не выучившая стихотворение.
— Тут временно. Я в их квартире на птичьих правах. Если мешает, заберу завтра, — сказала она мягко, вежливо, но не задавая вопроса.
После ухода Марины Ира подняла из коридора две тяжёлые сумки и потащила их в комнату, которая когда-то была их общей спальней, а теперь давно превратилась в склад чужих мнений. На прикроватной тумбочке стоял увесистый, чужой будильник — круглое лицо, широкие стрелки. Тамара ставила его каждую ночь на пять сорок, потому что «в пять самый правильный сон, а в шесть уже пустословие». В пять сорок по квартире начинал гулять тихий металлический звон, Ира закрывала уши, Миша переворачивался на другой бок и жалобно сопел.
Её раздражение росло как тесто: сквозь полотенце, через миску, неспешно и неотвратимо. Тамара делала замечания, как будто клеила на их стены наклейки с инструкциями: «Не брызгай духовкой, она новая», «Малышу мультфильмы — не больше десяти минут», «Деньги — это ответственность, не купи лишнего сыра». В один из дней она даже провела ревизию в холодильнике, разложив продукты по полкам «для завтрака», «для ужина», «на праздники». Ира в ответ положила купленную по скидке семгу на полку «на праздники», а наутро обнаружила её сковородке: «Мы сегодня с Мишенькой заслужили праздничек».
— Может, маме скучно, — осторожно сказал Илья, просматривая отчёт на ноутбуке и жуя хлеб стоя. — Пусть походят с Мишей на занятия, мы же хотели его записать на плавание.
— Она уже сходила, — мрачно ответила Ира. — На родительское собрание без меня. Сказала, что я, наверное, занята. И попросила воспитательницу давать Мише вместо сладких йогуртов творог из магазина у их дома — там скидка по карте пенсионера.
Илья поднял глаза:
— Ты сердишься?
— Я думаю, — сказала Ира. — О том, что мы живём на кредитные деньги, и как мы его выплачиваем. О том, что твоя мама надеется на твою зарплату как на воздушный мост. И о том, что я не мост.
Он вздохнул, щёлкнув крышкой ноутбука — как будто закрывал крышку разговора.
В субботу был семейный ужин: приехала Оксана, двоюродная сестра Ильи, с мужем Сашей и их шумной дочкой Златой. Привезли варенье из облепихи, копчёную скумбрию и «хорошее настроение», которое, как известно, занимает больше всего места. Тамара расставляла тарелки, командовала, кому где сидеть: «Илья, не напротив окна, продует. Оксана, ближе к Ире, познакомьтесь наконец как следует. Саша, снимите куртку, она мясо пахнет». Ира улыбалась, прикусывая язык, и мысленно отчитывала минуты до конца маринада — на кухне мариновалась ещё одна тема: она нашла утром в телефоне Ильи переписку с мамой, где та жаловалась на Иру «вечно занята, экономит на детях, всё ей приложение, а не борщ». Илья, вместо того чтобы поставить границы, поддерживал нейтральную беседу с эмодзи-пальмами и «ну ты не нервничай, мам».
За столом разговор неизбежно свернул к ипотеке: Саша был из тех людей, которые вечно сравнивают проценты и жалуются на банки.
— Мы уже рефинансировали, — быстро сказала Ира, не глядя на Тамару. — Переплата уменьшилась.
— Это она всё устроила, — сказал Илья, с гордостью, которой Ира не ожидала. — Разобралась, звонки, документы.
— Женская хватка, — кивнула Оксана. — А то вы, мужики, будете ждать пока вам из банка сами позвонят.
Тамара усмехнулась:
— Разобралась, разобралась. Конечно, неплохо. Но некоторые вопросы решаются не телефончиками, а наличием головы на плечах и правильных связей. Когда мы с отцом Ильи квартиру выбивали, совсем другой порядок был.
Слово «выбивали» повисло над столом и мерцало, как табло на вокзале. Ира перевела взгляд на часы — стрелки крошили час на мелкие кусочки.
После отъезда гостей Ира обнаружила, что её кофемашина выдает на дисплее загадочную ошибку. В мусорном ведре лежала пустая бутылка с надписью «Уксусная эссенция». Тамара, смутившись только в первый момент, сказала:
— Я почистила от накипи. Ты же её совсем забросила. Теперь будет как новая.
Кофемашина умерла без звука. Ира ухнула внутрь себя, как в лифт, который поехал не в ту сторону.
Ночью они с Ильёй ругались шёпотом в ванной, чтобы не будить ребёнка и не звать в свидетели Тамару.
— Это моя кофемашина, подарок от Лены, — сказала Ира. — И я просила её не трогать. Я вообще просила не трогать вещи без спроса.
— Она хотела как лучше, — упрямо повторил он. — Ира, хватит уже.
— Хватит чего? — так же тихо спросила она. — Хватит пытаться жить как взрослые?
Он пожал плечами. Вода тонкой струйкой стекала с крана. Они стояли, опершись каждым о свой край раковины, как два судна в одной бухте: видят друг друга, но причал у каждого свой.
Через неделю Ира заметила, что со счёта ушла ощутимая сумма — ровно та, что она отложила на годовой абонемент Миши в бассейн. Перевод на карту Тамары. В назначении платежа — «на подоконники». Она вошла в кухню и увидела новые пластиковые подоконники: белые, прохладные, правильной ширины — «теперь цветы будут дышать». Цветы дышали, Ира — нет.
— Я потом верну, — сказала Тамара, не оборачиваясь. — Я просто не хотела тебя тревожить, а мастера надо было ловить.
— Надо было спросить, — ответила Ира. Голос у неё был ровный и чужой. — Это деньги на ребёнка.
— И что? Подоконники — тоже для ребёнка, — сказала Тамара, наконец поворачиваясь. — Ему нужен воздух, порядок и хороший дом. А ты всё силы копишь на эти свои картинки.
Ира глубоко вдохнула. «Картинки» платили ипотеку, кормили и даже позволяли иногда покупать нормальный сыр без акций. «Картинки» были её кусочком мира, в котором она сама расставляла элементы по сетке.
Вечером позвонила Лена, спросила про дедлайн и шёпотом добавила: «Ты как?». Ира вышла на балкон, из которого Тамара уже убрала «лишние штучки» — плед, свечу в стеклянной банке, маленький коврик. На улице пушился влажный март, двор был как влажная открытка.
— Я устала, — сказала Ира. — Но я держусь. Я всё ещё хочу жить с этим человеком. Я всё ещё хочу, чтобы у Миши был отец.
— Ключевое слово — «с этим человеком», — ответила Лена. — Не «с этой системой».
Ира улыбнулась — впервые за неделю по-настоящему. Потом пришла спать, аккуратно легла на край кровати, оставляя место Тамариной логике и Ильиной вежливости. Ночью снилось, что она идёт по длинному коридору из подоконников. Они шуршали под её ногами пластиковым снегом.
Утром в коридоре снова появились пакеты. Тамара вернулась из общежития с новостями: проверки затянулись, общежитие закрыли на ремонт «с заменой коммуникаций», проживающих расселяют. «На время». Она говорила спокойно, аккуратно разливая чай по кружкам, и в этой аккуратности Ира вдруг ощутила чётко: «пара недель» превратились в сезон. А, может, и в несколько.
— Мы разберёмся, — сказал Илья, глядя куда-то мимо. — Это временно. Мама… ну, у неё же нет другого места.
— Есть вариант, — вставила Тамара, ставя перед Мишей тарелку с бутербродом. — У Оксаны есть комната свободная. Но там далеко, и Злата шумная. Да и лишние глаза… Лучше уж мы здесь перетянемся, мы же семья, верно?
Слово «семья» стало тяжёлым, как тот будильник на тумбочке. Ира кивнула — не потому что согласилась, а потому что не нашла за что ухватиться внутри, чтоб не упасть.
В этот же день Марина Викторовна прислала в общий чат дома фотографии их прихожей: пакеты, сумки, раскладной стул. Под фотографиями — сухая фраза: «Напоминаю о правилах противопожарной безопасности. До пятницы убрать». Тамара покашляла и сказала: «Это личные отношения, надо поговорить по-женски». Вечером они втроём стояли у Марины в прихожей, где пахло духами с винтажной ноткой и куриным бульоном. Марина слушала, кивала и наконец сказала: «Вы там у себя решите, кто у вас главный. Мне протокол важен, не роман». Ира уцепилась за это: «кто главный». Она не хотела быть «главной» — она хотела быть услышанной.
Поздно вечером, когда дом наконец притих, Ира открыла ноутбук и написала на чистом листе: «Список». И ниже — пункты: «1) Перестановка на кухне — согласовывать. 2) Детские деньги — только на ребёнка. 3) Вещи — не трогать без спроса. 4) Никаких покупок из наших средств без обсуждения». Она распечатала лист, прилепила магнитом к холодильнику. Утром лист исчез. На его месте была записка Тамары: «Не вывешивай регламенты дома. Дом — не офис».
Илья, сталкиваясь взглядом с пустым магнитом, поджимал губы. Он хотел быть посредником — и был им. Но посредники часто становятся ещё одной поверхностью, о которую ударяются чужие слова.
Воскресенье закончилось ничем. В понедельник Ира заметила: Миша говорит фразами Тамары — «Это нерационально», «Сначала суп». Она снова улыбнулась — уже устало. Потом выключила свет и долго смотрела в окно. Где-то далеко хлопнула дверь. Ей показалось, что это щёлкнуло внутри неё, как таймер, который кто-то завёл и поставил на медленный отсчёт.
Весна шагала по городу робко: то припорошит снегом асфальт, то неожиданно прольёт лужи, в которых отражались чужие окна. Ире казалось, что она живёт в этом отражении: всё не по-настоящему, всё будто на чужом слое реальности.
Миша кашлял по утрам. Ничего серьёзного, простуда — но Тамара сразу организовала консультации у «проверенного» педиатра, знакомого через подругу. Врач принимал в полуподвале дома, где пахло жареной рыбой и старой краской. Ира настояла на поликлинике — там карточка, анализы, система. Но Илья тихо попросил:
— Ну, сходим к маминому. Ей будет спокойнее.
Они сходили. Врач долго ворчал, выписывал настойки и старые схемы лечения. Ира молчала, а Миша смотрел на неё — как будто спрашивал глазами: «Правда ли это надо?» Дома Ира всё равно дала ему сироп, а рецепт спрятала под стопку газет.
Вечером Тамара достала рецепт и строго произнесла:
— Ты подрываешь авторитет врача. А ребёнок должен верить.
Ира улыбнулась криво:
— Ребёнок должен выздороветь.
Слова сталкивались, как чашки в сушилке: дребезжали и звенели, но пока не падали.
В мае у Иры намечался крупный проект. Заказчик из Питера, деньги хорошие, дедлайны жёсткие. Она закрывалась в комнате, работала ночами, чтобы днём отвезти Мишу в сад и успеть приготовить хоть что-то. Однажды, вернувшись на кухню за кружкой кофе, она застала Тамару за ноутбуком.
— Я тут посмотрела твои картинки, — сказала та. — Ну, странно всё это. Люди раньше газеты верстали, книги писали, а вы только квадратики двигаете. И за это деньги?
Ира резко захлопнула крышку ноутбука:
— Это моя работа. И это не «картинки».
Тамара театрально откинулась на спинку стула:
— Я просто интересуюсь. Мне же небезразлично, чем ты занимаешься.
— Тогда интересуйся словами, а не руками, — ответила Ира. Голос дрожал.
Илья вечером только вздохнул:
— Ну что ты, она правда же без злого умысла.
Ира засмеялась сухо:
— Злой умысел — это лишнее. Достаточно постоянного.
Июнь принёс жару и очередные визиты родственников. Теперь приезжала сестра самой Тамары — Анна Павловна, высокая, сухая, с манерами библиотекаря, хотя всю жизнь проработала бухгалтером. Она сразу спросила:
— Ну что, Илюша, как вы тут обустроились? Ира, ты, наверное, счастлива, что у тебя такая помощница под рукой?
Ира промолчала, Анна Павловна не ждала ответа:
— В наше время невестки сами к свекровям ездили за советом, а теперь свекрови должны ещё и оправдываться.
Они сидели на кухне втроём. Ира чувствовала, как воздух сжимается: будто стены становятся ближе. Тамара кивала, Анна Павловна улыбалась, а Ира держала в руках стакан воды, чтобы не сорваться.
Позже Миша спросил:
— Мам, а почему тётя сказала, что бабушка помогает? Она же не помогает, она всё делает сама.
Ира обняла сына, но не нашла слов.
В июле они впервые серьёзно поссорились с Ильёй. Поводом стали деньги: Ира заметила, что часть её гонорара исчезла. На карте Ильи появилась покупка холодильника.
— Для мамы, — тихо сказал он. — Ей же старый уже совсем плохой был.
— А спросить? — голос Иры был хриплый. — Это были деньги на ремонт ванной. Мы год копили.
— Я потом компенсирую, — упрямо произнёс он.
— Потом? — она рассмеялась горько. — Ты понимаешь, что мы так никогда не выйдем из долгов? Ты платишь за всё, что она хочет.
Илья закрыл глаза ладонью:
— Она одна. У неё никого нет, кроме нас.
Ира резко сказала:
— У неё есть ты. У меня, кажется, никого нет.
После этой фразы они долго молчали.
Август стал точкой невозврата. Тамара предложила:
— Надо распределять бюджет вместе. Я же старше, у меня опыт. Мы заведём тетрадь, будем записывать все расходы.
Она достала толстую школьную тетрадь в клеточку и аккуратно подписала: «Семейные финансы». Первая запись: «Крупа — 450 руб.». Вторая: «Ипотека — много».
Ира сидела напротив и чувствовала, что у неё под кожей ползёт что-то липкое.
— Нет, — сказала она. — Мы с Ильёй сами решим.
Тамара вскинула брови:
— Ты что, против порядка?
— Я против контроля, — ответила Ира.
Вечером она услышала, как Илья шепчется с матерью на кухне. Фразы обрывки: «понимаешь», «она устала», «надо мягче». Потом он зашёл в спальню, лёг рядом и, не глядя, сказал:
— Может, всё-таки попробуем её вариант? Для спокойствия.
Ира отвернулась к стене. Внутри у неё гудело: «Для чьего спокойствия?»
В сентябре у Миши был день рождения. Ира мечтала устроить маленький праздник — шарики, торт, друзья из сада. Тамара настояла на большом застолье: «Ребёнок должен знать родню». Пришли все: соседи, дальние родственники, подруги Тамары. Дети затерялись среди взрослых. Миша тихо сидел в углу с конструктором, а торт разрезала бабушка.
Когда гости ушли, Ира собрала в пакеты остатки салатов и спросила Илью:
— Ты видел, что Миша почти весь день был один?
— Ну… у него же был праздник, — неуверенно сказал он.
— У кого праздник? У него или у твоей мамы?
Он не ответил.
Осень тянулась серой лентой. Ира заметила, что перестала разговаривать дома. Она молчала, чтобы не тратить силы. Молчание оказалось удобным: Тамара заполняла паузы сама, Илья уходил в телефон, Миша привык.
Но внутри копилось. Она ловила себя на том, что считает дни: до конца ипотеки, до конца года, до конца терпения.
Однажды ночью, не в силах уснуть, Ира пошла на кухню. На столе лежала тетрадь «Семейные финансы». Она раскрыла её — и увидела запись чужим почерком: «Илюша должен помнить, что без меня у него ничего бы не было».
Она закрыла тетрадь. Впервые за долгое время ей стало по-настоящему страшно.
Октябрь в этом году выдался холодным и влажным. В подъезде пахло мокрыми куртками, вечно капала батарея, и даже лампочка у лифта мигала, будто издеваясь. Ира чувствовала: всё вокруг будто специально напоминало — стабильности нет, всё держится на скотче.
Она стала приходить домой всё позже. То задерживалась в коворкинге, то шла к Лене «на кофе», то гуляла с Мишей дольше обычного. Вечером её встречала та же картинка: Илья за ноутбуком, Тамара в кресле с пледом, Миша на ковре с машинками. «Семья». Только без неё.
Однажды Ира обнаружила, что её банковская карта не проходит в магазине. Проверила баланс — ноль. Перевод на карту Ильи. Назначение — «коммуналка». Но коммуналку она сама оплатила накануне.
— Зачем ты это сделал? — спросила она вечером.
Илья замялся:
— Мама сказала, что так надёжнее. Чтобы всё через один счёт.
— То есть через её? — уточнила Ира. Голос у неё был ледяной.
Он посмотрел в сторону:
— Ира, не начинай…
Сердце у неё стучало так громко, что Миша испуганно поднял голову от конструктора. Она взяла сына за руку и увела в комнату.
В ноябре пришло письмо из банка. Напоминание о просроченной части платежа по ипотеке. Ира удивилась: она всегда переводила вовремя. Проверила — последний платёж был отменён. Причина: «по заявлению клиента». Но она заявления не писала.
В банке объяснили: заявление подал муж.
— Зачем? — спросила она у Ильи.
Он потупился:
— Мама сказала, что лучше немного задержать, зато потом погасить побольше. Она копит.
— Она копит? — Ира не выдержала. — Это наша ипотека. Наша жизнь. Почему она решает?!
Тамара вошла в комнату так тихо, что Ира вздрогнула.
— Не кричи, мальчик уснёт, — спокойно сказала она. — Я всего лишь хотела, чтобы у вас не было проблем. Я же знаю, как всё устроено.
— Ты знаешь, как устроено только одно, — резко сказала Ира. — Как устроить всё под себя.
Илья поднял руки:
— Хватит! Я устал от ваших войн.
Ира почувствовала, что это не крик, это признание. Он устал, но не от того, что она борется, а от того, что не может выбрать.
Декабрь начался с запаха мандаринов и ожидания праздника. Ира хотела купить Мише конструктор мечты, но в магазине услышала: карта заблокирована. Оказалось, по ней оформили рассрочку — на новый телевизор.
— Это я, — признался Илья. — Мама хотела. Старый уж совсем…
Ира рассмеялась. Смех был громкий, нервный, чужой.
— Ну, хоть честно сказал, — выдохнула она. — А что дальше? Может, ещё и машину на нас оформить, «для семьи»?
Тамара спокойно резала салат.
— Машину рано. Но вот мебель пора бы обновить. Дом должен быть уютным.
Ира посмотрела на неё и впервые не увидела человека. Только систему. Ту самую, в которой всё чужое становится «семейным», а твоё личное растворяется без остатка.
Новый год они встретили втроём: Илья, Миша и Тамара. Ира уехала к Лене, сказав, что «проект срочный». Она сидела у окна, смотрела на чужие салюты и думала, как странно: семья есть, а дома нет.
После праздников она вернулась и застала в комнате Тамары новые шкафы. Её стол с ноутбуком исчез.
— Я решила, что так рациональнее, — сказала свекровь. — Ты же всё равно работаешь где попало. А шкафы нам нужнее.
Ира села на кровать. Она не плакала. Слёз больше не осталось.
— Ты понимаешь, что ты делаешь? — спросила она тихо.
Тамара улыбнулась мягко, почти ласково.
— Я понимаю одно, Ира. Сын, не забывай: без меня этой квартиры бы не было.
Эта фраза повисла в воздухе, как приговор. Илья стоял рядом, молчал. Миша возился в углу с машинками, не понимая, что мир только что изменился.
Ира встала, взяла пальто и сумку.
— Я ухожу, — сказала она. — На время или навсегда — посмотрим.
Дверь хлопнула. В подъезде было холодно и сыро, но впервые за много месяцев она вдохнула полной грудью.
А квартира осталась за её спиной — вместе с долгами, вещами, чужими правилами и теми, кто так и не понял: дом строится не под диктовку, а любовью.
– Ты должна взять отца к себе, это твоя обязанность, – сказал сын