Забрали вещи и вон отсюда, - закричала Марина на свекровь

Марина привыкла считать себя аккуратной: отчёты в папках, специи в банках с наклейками, полотенца по стопкам — не из занудства, а чтобы голова не взрывалась. Она и работала так же: бухгалтер на удалёнке, дедлайны не срывает, письма отвечает в день поступления. Муж, Игорь, инженер в сервисной фирме, ходит с рюкзаком, где каждый провод в своей резинке. Они сняли двушку на пятом этаже, дом кирпичный, лифт старый, зато лоджия большая — летом там укроп растёт в ящике из-под мандаринов. Жили тихо, по будням — сосиски на сковороде, по выходным — плед, сериалы и звонок маме.

Мама Игоря, Лидия Семёновна, жила в соседнем районе и была человеком «широкой души». Это выражалось в том, что она брала всем всё — и у всех, если честно, тоже. Ей несложно было позвонить в десять вечера и попросить «забежать на минутку», потому что «соседка принесла тёплые шторы, жалко, если помнутся». Марина всегда чувствовала себя деревянной при этих словах: не хотелось обижать пожилого человека, но и распахивать двери нараспашку — тоже.

Первый звоночек прозвенел в понедельник, в середине апреля. Марина прислушивалась к далёкому трепету перфоратора у соседей снизу, потягивала остывающий чай и резала глазами таблицу. В полдень в домофон врезалась трель.

— Курьер, — бодро сообщил динамик. — Семь посылок на Лидию Семёновну.

Марина растерялась:

— Это не сюда.

— Адрес этот. Мне сказали «пятый этаж, сдайте молодой женщине, она знает».

В коридоре стало тесно от коробок. Картон пах дешёвой резиной и тканью. «Ладно, — подумала Марина, — может, у мамы ремонт, мало ли. Вечером Игорь заберёт». Позвонила Лидии Семёновне.

— Мариночка, золото моё, спасибо-то какое! Это я по акции схватила, покрывала, простыньки, очень выгодно. У меня сейчас в подъезде кошмар: рабочие, цемент, пыль столбом, куда коробки? Ты же рядом. Завтра заберу, обещаю.

Марина по привычке сказала «ну ладно». Завтра перетекло в «в среду». В среду — в «послезавтра». Коробки стояли, как маленькая стена между обувницей и шкафом, Игорь, снимая ботинки, крякал.

— Мам, — позвонил он, — нам не склад.

— Сынок, на денёк попросила. Вы что, чужие?

Марина слушала, как Игорь пытается держать нейтралитет, и комкала тряпку для пыли. Ничего страшного, успокаивала себя. Бывает.

Через неделю «случайно» появились ключи. На кухне Марина резала лук, глаза щипало, когда щёлкнул замок. Вошла Лидия Семёновна, на лице — уверенная улыбка.

— Я тихонько, не пугайтесь. Внизу встретила курьера, он меня, представляешь, не нашёл. Я написала ваш дом, чтобы проще.

— А ключ? — Марина вытерла глаза.

— У Игоря был запасной, он мне давал давно, я забрала — ну мало ли что.

Марина медленно поставила нож на доску. Она не любила спорить в лоб — это выглядело как истерика, а истерика — значит, ты неправа.

— У нас работа дома, — сказала она как можно спокойнее. — Когда кто-то входит, я срываюсь с мысли.

— Ой, ну что там за работа, — отмахнулась свекровь. — Бухгалтерия — это кнопочки нажимать. А я вот между двумя маршрутками бегаю. Ты же понимаешь.

Марина понимала ровно одно: её границы только что переступили в уличной обуви, ещё и без коврика. Она ничего не сказала. Потом вечером Игорь долго шаркал тапком по коридору и бормотал: «Ну как ей объяснить…»

Следом включился двоюродный брат Игоря — Сашка. Он объявился в субботу на рассвете, когда город ещё зевал. Позвонил на телефон Марине:

— Привет, это Санька. Тётя Лида сказала, что я могу у вас ключ забрать. У меня тренировка, а потом я к вам заскочу, посижу пару часов, у нас воду отключили.

— Пару часов? — повернула головой Марина.

— Да я тихий как мышь, ноут врублю, наушнички.

В итоге «пару часов» расползлось до вечера. Сашка шуршал пакетами, жарил яичницу на их сковородке — жирный круг останется, Марина знала, что останется, — потом в комнату пронёс запах дешёвого одеколона. «Он мальчишка ещё», — сказал Игорь, когда Сашка ушёл, оставив на столе слипшиеся вилки. «Двадцать пять мальчишке, — думала Марина, — ничего себе».

Через две недели Марина поймала себя на странной привычке: она начала шептать в собственной квартире. Если звонил клиент, она уходила в ванную, закрывала дверь и садилась на стиралку, смотрела на пузырчатую крышку стирального порошка — как на спасательный круг. В группе чата с подругами написала: «Мне кажется, у меня дома образовалась дверь, через которую ходят все, кто знает код». Оля, её школьная подруга, ответила мгновенно: «Это не дверь, это турникет. Сверху пальцем касаешься — и проходишь».

Марина улыбнулась и тут же почувствовала, как тянет грудь. Неправильно. Не по-людски. Но разве сказать «нет» — это по-людски?

Она попробовала мягко. Позвала Лидию Семёновну на чай в воскресенье, испекла сырники — чтобы разговор не был «голым». Говорить на сытый желудок легче, так мир устроен.

— Мам, — начал Игорь, глядя в блюдце, — нам тяжело с коробками. И ключи — это же безопасность.

— Безопасность? — округлила глаза свекровь. — Я кто вам?

Марина не выдержала:

— Вы — родня. Но у родни тоже бывают стены и замки.

— Ой, какие слова-то, — всплеснула руками Лидия Семёновна. — Стены, замки! Может, мне и тапочки приносить за своим ходить?

— Можно, — пожала плечами Марина. — Это было бы уважительно.

Тишина повисла липкая. Через минуту Лидия Семёновна уже наполовину смягчилась, на треть обиделась и на четверть придумала манёвр:

— У меня на кухне плиту отключат на три дня — проверка. Я просто сменю адрес доставки. Ну что мне, на остановке коробки держать? Давайте пока сюда.

Сергей, сосед по площадке, вечером, встречая Игоря у лифта, хмыкнул:

— У вас движуха. Всё носят и носят. А то, что у нас общий тамбур, вы помните? Я споткнулся сегодня утром.

— Извините, Серёг, до пятницы разберём.

— Ну вы как-то… организуйтесь, что ли.

«Организуйтесь», — эхом стукнуло в голове Марины, будто кто-то пнул мяч в пустой спортзал.

С понедельника началось второе действие. Лидия Семёновна отыскала где-то старую деревянную вешалку и поставила её в их коридоре — «чтоб куртки не мять». На вешалку повисли чужие куртки: Санькина, ещё чья-то с меховым капюшоном. Марина как-то заглянула в карман — автоматически, это было похоже на порыв проверить карманы перед стиркой, — и нащупала мягкий пакетик с никотиновыми снюсами. Ей стало мерзко. В их доме теперь лежали чужие привычки.

Вторник принёс сюрприз от коллег: Анна Викторовна, руководитель в бухгалтерском чате, написала: «Марина, срочно сверка по НДС, жду к вечеру». Марина прошлась глазами по папкам. Одна — голубая, с наклейкой «Апрель. Поставщики» — исчезла. Она перевернула стол, заглянула под тумбу, в шкаф к полотенцам. Ничего.

— Игорь! — позвала, и голос сорвался. — Скажи, мама не трогала папки?

— Она вчера наводила порядок, — осторожно сказал он. — Говорит, у вас тут «пылесборники». Я на работе был.

Марина впервые за неделю не проглотила ком в горле.

— Это не пылесборники. Это моя работа.

Она сидела до ночи, восстанавливала файлы из бэкапа, вызвонила поставщика, выпросила дубли. Анна Викторовна в конце написала: «Марина, я понимаю, у всех семья, но давайте не будем повторять». Марина нажала «поняла», хотя ничего такого понимать не хотела.

Среда принесла звонок от тёти Нади — родной сестры Лидии Семёновны.

— Мариш, а ты чего так на Лиду взъелась? Она у нас с сердцем, ей нельзя нервничать. Ты же умница, уступи. Девочка ты или кто?

Марина смотрела в окно на тёмные силуэты гаражей и думала: «Интересно, а с какого возраста перестаёшь быть девочкой?» Её рука машинально протёрла подоконник — привычка. Она пыталась проговорить вслух простые вещи: «Это наша квартира. Это наш договор аренды. Здесь наши вещи и наши правила». Рот открывался и закрывался, как у рыбы.

В пятницу утром курьер привёз что-то огромное: свиток ковролина, скрученный и замотанный стретч-плёнкой. Он с трудом протиснулся в дверь, а потом встал в коридоре, перекрыв полпрохода.

— Это ненадолго, — уверила Лидия Семёновна, стоя в пуховом жилете и ловя дыхание. — В субботу перекину к себе.

В субботу она «перекинула» к себе только половину: сказала, что «ванну не успели поменять», и ковролин остался ночевать.

— Мы живём как на складе, — сказал Игорь, поскользнувшись на плёнке. — Я маме сказал, что это перебор.

— А она?

— Говорит, «сынок, у тебя жена строгая».

Марина засмеялась, но в смехе звякнуло что-то металлическое. Строгая. Хорошо звучит. Лучше, чем «тряпка».

Она решила чётко обозначить границы. Открыла заметки в телефоне и написала пункты: «1) ключи вернуть; 2) доставки — только с согласования; 3) чужим людям — нет; 4) наши вещи — не трогать». Прочитала вслух Игорю. Тот кивнул, потом почесал затылок:

— Надо маме объяснить без наезда.

— Я могу без наезда, — твёрдо сказала Марина. — Но без уступок.

В воскресенье они пошли к Лидии Семёновне — не чтобы поругаться, а чтобы говорить. Марина заранее продумала фразы, чтобы не скатиться в уколы. Лидия, как назло, встретила их у двери с радостным:

— Ой, как хорошо, спасайте! У меня мастер пришёл, говорит, что труба сопливит, надо срочно. Я ковролин к вам докину на денёк, а?

— Мам, — сказал Игорь. — Не к нам.

Секунда — и на лице свекрови появилось знакомое выражение: лёгкая растерянность, за ней — обида, до кучки — надрыв.

— То есть вы меня выгоняете? Меня? Я же мать.

— Мы не выгоняем, — вмешалась Марина. — Мы просим договориться.

— Договориться? О чём тут договариваться, коли вы уже всё решили.

Соседка из их подъезда, тётя Галя, позже сказала в лифте:

— Я тут краем глаза видела, как ваша мамаша ругалась во дворе. Красивая женщина, а голос… ух.

Марина вежливо кивнула и тут же почувствовала себя предательницей: ну какая «мамаша»? Это же Игорева мама. Игорь, сжав губы, молчал.

К концу апреля Марина научилась осматривать коридор, как охранник в магазине: взгляд цеплялся за коробки, свертки, чужие кеды. И каждый раз внутри поднималась волна — не ярость даже, а бессилие, вязкое. Она мерила его чайными ложками: вот ещё одна ложка, вот ещё. Они пытались мирно: Игорь отвозил коробки сам, Марина не писала резких сообщений, даже предложила оплатить доставку в пункт выдачи рядом с домом Лидии. Та махнула рукой:

— Деньги вам девать некуда? Я сама разберусь.

В мае включился новый эпизод. Однажды Марина вернулась из поликлиники — анализы, скука — и увидела, что их кладовка на лестничной клетке стоит приоткрытая. Там обычно лежали зимние шины, удлинитель и коробка «Новый год» с гирляндами. Теперь между шинами кто-то аккуратно протиснул две сумки-чемоданы. Марина присела, потрогала — внутри что-то мягкое и плотное, вроде одежды. На сумке висела бирка: «С. Панкратьев». Она сфотографировала и отправила Игорю.

— Это что?

— Мама дала знакомому место, сказал, на неделю.

Марина вцепилась в перила.

— Это не её кладовка.

— Но ключ у неё был запасной…

— Ключ — не право.

Она долго стояла в тамбуре, слушая, как гудит шахта лифта, как воет сверху собака в одиночестве. А внутри крутилось: «Я что, злой человек? Или меня делают злой?»

К вечеру она пошла к соседу Сергею:

— Серёж, извини, что дёргаю. Ты видел, кто в нашу кладовку сумки ставил?

— Вчера парень крутился, высокий, кепка, футболка с надписью «Burn». Лида его проводила. Я подумал, вы в курсе.

— Не в курсе, — сказала Марина и почувствовала себя лопнувшим шариком.

Ночью они с Игорем долго лежали в темноте. Марина шептала в потолок:

— Я не хочу, чтобы наш дом был проходным двором.

— Я тоже не хочу, — отвечал Игорь.

— Тогда давай перестанем хотеть и начнём делать.

Игорь вздохнул.

— Завтра поговорю с мамой.

— Нет, — сказала Марина. — Поговорим вместе. И не про чувства — про правила.

Она выключила телефон, положила ладонь Игорю на плечо и впервые за месяц уснула спокойно — как перед экзаменом, когда знаешь билеты. Но утро принесло другое.

Утро началось с запаха жареного лука. Марина выскочила из спальни босиком и чуть не врезалась в свекровь, которая стояла у плиты в их кухне и помешивала сковородку.

— Доброе! — бодро сказала Лидия Семёновна. — Я подумала, что вы с работы уставшие, а я пораньше пришла. Вон, Санька заскочит, ему тоже поесть надо.

Марина, сжав руки в кулаки, прошла мимо и налила себе воды. Холодная струя немного остудила, но не до конца.

— Мам, — сказал Игорь, выходя в футболке, сонный. — Мы вчера же говорили: без ключа.

— Я и без ключа, — ухмыльнулась Лидия Семёновна. — Соседка тётя Галя шла, я за ней в подъезд, всё честно.

Марина опустила стакан в раковину. Всё честно. В их доме, в их кухне, их сковородка теперь — общий фонд.

Вечером они всё-таки сели разговаривать.

— Мам, — начал Игорь, — мы с Мариной решили, что больше доставки на наш адрес не принимаем. И ключи надо вернуть.

— Сынок, — глаза Лидии округлились и тут же потемнели, — ты что же, веришь этой девчонке больше, чем своей матери?

— Дело не в этом, — осторожно сказал он. — Просто неудобно.

— Неудобно? Да я вас всю жизнь на руках носила! Ты вспомни, кто тебя в институт отправил? А теперь неудобно!

Марина заметила, как у Игоря дёргается уголок рта — признак, что он хочет сдаться. Она вмешалась:

— Мы не спорим о прошлом. Мы про сейчас.

— Про сейчас, говоришь? — свекровь резко поднялась. — Про сейчас — так это у меня давление. Это у меня врач сказал «не нервничай». А ты меня под пресс ставишь!

Марина выдохнула. Всё идёт по сценарию: обвинение, жалость, давление на чувство вины.

— Мы не хотим, чтобы вы нервничали, — сказала она тихо. — Поэтому давайте разделим: ваша квартира — ваши вещи, наша квартира — наши.

— Ах, вот как! — с вызовом проговорила Лидия Семёновна. — Значит, я теперь чужая?

Игорь замолчал. Марина почувствовала, что остаётся одна на один, и впервые позволила себе не опускать глаза.

— Не чужая, но и не хозяйка здесь.

На следующий день в офисе Игоря коллега Паша, с которым они вместе ездили на объекты, вдруг спросил:

— Слышь, а это правда, что у тебя мать с женой не поделили квартиру?

— С чего ты взял? — нахмурился Игорь.

— Да так, вчера на лавочке у магазина Лидия Семёновна в сердцах болтнула. Что «сына отняла у неё молодая». Народ слушал.

Игорь пришёл домой злой.

— Ты понимаешь, — он бросил рюкзак в прихожей, — мама уже на улицу вынесла наши дела.

Марина пожала плечами.

— Значит, ей надо публика. Она одна не может.

— Но мне-то каково? — вскинулся он. — Коллеги теперь будут коситься!

— А мне каково? — впервые резко ответила Марина. — Я дома не могу дышать.

Они замолчали, каждый в своём углу.

История с кладовкой развернулась во второй акт. В воскресенье Марина обнаружила, что сумки знакомого Панкратьева перекочевали внутрь квартиры: стояли у дивана в зале. На них сверху аккуратно уложено покрывало — словно часть интерьера.

— Это что? — спросила она.

— Мама сказала, в кладовке влажно. Чтоб не отсырело, — промямлил Игорь.

Марина закрыла глаза. «Если я сейчас закричу, я проиграю. Кричит тот, у кого нет аргументов».

Вечером пришёл сам хозяин сумок — худощавый парень с брелоком в виде черепа. Забрал одну, оставив вторую «до среды». При этом сунулся на кухню и спросил:

— А у вас чайничек электрический есть?

— Нет у нас ничего для вас, — холодно сказала Марина. — Идите.

Он пожал плечами, будто речь шла о пустяке. И ушёл.

— Могла бы и по-доброму, — упрекнул Игорь.

— По-доброму мы уже год живём. Дальше только жёстко.

Подруги поддерживали Марину как могли.

— Ты пойми, — говорила Оля по телефону, — если ты сегодня уступишь, завтра она в твою постель знакомых заселит.

— Но это же его мать, — возражала Марина.

— И что? У матери сын, а не гостиница.

Соседка тётя Галя тоже не удержалась:

— Мариш, а ты поставь замок дополнительный. Чтоб без тебя не входили.

Марина задумалась. Игорь был против:

— Представь, что мама придёт, а дверь двойная. Она в обморок упадёт.

— Пусть лучше один раз упадёт, чем мы каждый день тонем, — ответила Марина.

Эпизод четвёртый случился внезапно. В будний вечер, когда Марина мыла посуду, в дверь позвонила тётя Надя. За ней — Санька с огромным пакетом.

— Мы тут ненадолго, — радостно сообщила тётя. — У нас кран сорвало, у Лиды тоже не вариант, так что пока у вас посидим.

Марина даже тарелку из рук выронила в раковину.

— У нас нет места.

— Да ладно, — махнула рукой тётя. — Мы на коврике постелем.

— Нет, — сказала Марина твёрдо. — Никаких «посидим».

Санька прыснул:

— Ты чего, Марин, жадная? У вас же двушка!

Марина посмотрела на него так, что тот замолк.

— Уходите.

Тётя Надя возмущённо зашипела:

— Вот вырастила, вырастила, а теперь — «уходите»!

Марина закрыла дверь перед их лицами. Колени дрожали, но внутри впервые появилось ощущение твёрдости, как кирпич под ладонью.

Игорь вернулся поздно.

— Мама в слезах. Говорит, ты её позоришь перед сестрой.

— А я позорюсь каждый день, когда в моём доме чужие вещи, чужие люди и чужие правила, — тихо сказала Марина. — И я больше так не буду.

Он долго молчал, потом только произнёс:

— Ты меня ставишь между вами.

— Нет, Игорь, — Марина подняла глаза. — Я ставлю нас — семью. Или нас нет.

Игорь отвернулся.

К маю обстановка стала почти невыносимой. Коробки в коридоре, чужие куртки, звонки «на денёк» — всё смешалось в хаос. Лидия Семёновна будто только набирала обороты. В начале мая она позвонила Марине:

— Завтра приедет доставка мебели. Пусть у вас пока постоит, я потом заберу.

Марина сжала трубку так, что побелели костяшки.

— Нет.

— Это ведь семья, Марина!

— Семья — это уважение, а не склад.

— Ах, значит, я вам мусор под дверь тащу? — в голосе свекрови прорезались металлические нотки. — Я для вас никто, так?

Марина нажала кнопку «сброс». Руки дрожали, но в груди было пусто и тихо, как после бури.

Она понимала: дальше будет только жёстче. И рано или поздно кто-то скажет последнее слово.

Дни тянулись вязко, как вата. Марина перестала приглашать гостей — стыдно было перед друзьями за коробки и вещи, сваленные у стены. Сосед Сергей всё чаще косился, подшучивал:

— У вас тут рынок откроется или музей временного хранения?

Она усмехалась в ответ, но внутри жгло.

В начале июня случился поворот. Вечером, когда Игорь задержался на работе, Марина открыла кладовку — и застыла. Там, среди шин и старых гирлянд, лежал большой полиэтиленовый мешок, а на нём приклеена записка: «Не трогать! С.П.».

Марина не знала, что внутри, но сам факт, что в её квартире посторонний оставляет пометки — словно она, хозяйка, тут случайная. Она вышла на лестничную площадку и глубоко вдохнула. В голове прозвучало: «Хватит».

На следующий день Марина собрала решимость в кулак и вызвала такси до пункта самовывоза.

— Что это? — удивился водитель, помогая грузить коробки.

— Ошибка адреса, — коротко ответила Марина.

Три ходки — и квартира впервые за два месяца вздохнула свободно. Пустой коридор, чистая стена. Марина даже протёрла её тряпкой — ритуал освобождения.

Но вечером грянул гром. В дверь влетела Лидия Семёновна, за ней Санька.

— Где мои вещи?! — свекровь почти кричала. — Куда ты их делала?!

— В пункт выдачи, на ваше имя. Вот чеки, — спокойно ответила Марина, хотя сердце билось в горле.

— Ты что, с ума сошла?! Это же мебель, это ковры, это мои заказы!

— Это не мои заказы.

— Сынок! — она повернулась к Игорю, который только что снял ботинки. — Видишь, что твоя жена вытворяет?

Игорь замер, глядя то на мать, то на жену.

— Мам, — наконец сказал он, — Марина права. Мы же просили.

— То есть ты за неё?! — свекровь всплеснула руками. — Родная мать теперь хуже чужой!

Санька хмыкнул:

— Да брось, тётя Лида, они просто жадные. У них же двушка, а делиться не хотят.

Марина повернулась к нему:

— Выйди из моей квартиры.

Он попятился, бурча что-то себе под нос.

На следующий день в почтовом ящике Марина обнаружила анонимную записку: «Не гони мать — пожалеешь». Почерк был явно женский, и она почти не сомневалась, что это тётя Надя.

Вечером подруга Оля приехала с тортом.

— Слушай, у тебя реально проходной двор, — сказала она, оглядываясь. — Тебе надо выбрать: либо вы ставите границы, либо они вас сожрут.

Марина кивнула. В голове крутилась одна мысль: «Если я сегодня промолчу, завтра меня здесь не останется».

Кульминация грянула в воскресенье. Марина вернулась с рынка — сумка с овощами, запах укропа и клубники. Открыла дверь и застыла. В зале стоял огромный шкаф, собранный наполовину, детали разбросаны по полу. Над ним возились два мужика, а Лидия Семёновна командовала:

— Сюда прикрутите, аккуратнее, тут стена несущая.

Марина поставила сумку на пол.

— Что это?

— Ну ты чего, Мариш, — улыбнулась свекровь. — Шкаф! Я купила, у меня пока ремонт не доделан, так пусть у вас постоит. Зал-то просторный, не теснит.

Марина смотрела на мужчин, которые даже не подняли глаз, продолжая закручивать болты.

— Убирайте, — сказала она тихо.

— Что? — переспросила свекровь.

— Убирайте шкаф. Сейчас же.

— Мариш, не заводись, — вмешался Игорь. — Мы же…

— Нет, — перебила его Марина. — Я больше не собираюсь терпеть.

И тогда впервые за всё время она закричала, громко, на весь дом:

— Забрали вещи и вон отсюда!