В подъезде пахло сырой плиткой и чужими обедами. Лифт снова застревал между вторым и третьим, и Марина привычно шла пешком, неся из «Ленты» две тяжёлые сумки. В голове мелькали списки: к пятнице отчёт, у Игоря — смена, у Жени контрольная, у Кати — танцы. Привычная, нестрашная круговерть дел, из которой они вылезали вечерами с чайником и планшетом, обсуждая, как протянуть до конца месяца и не сорваться на детей.
Дверь в их двушку на шестом хлопнула, и Марина ойкнула: на коврике валялась чужая блёстка от сценического костюма — мелкая звёздочка. Первая мысль — девочки притащили из школы? Вторая — нет, это не детское. Она подняла звёздочку двумя пальцами и бросила в мусорное ведро. Мелочь, да только заноза в сознании осталась.
Вечером, пока Игорь резал курицу для жюльена, телефон завибрировал — звонила Алина, двоюродная сестра Марины. Та самая Алина, которая вечна в формате «ой, у меня внезапно», «Мариш, выручай», «ну ты же понимаешь, артистам тяжело». Алина пела в кавер-группе, делала сторис с фильтрами и разговаривала голосом, которым не говорят, а подталкивают к согласиям.
— Марин, привет! Слушай, у тебя же на кухне акустика хорошая, помнишь? Мы с ребятами… ну, надо один разок трек записать. Чисто два часа днём, когда вас нет. Я у тёти Лиды взяла ключ, всё по-тихому. Ты же не против? Ну я уже как бы…
Марина проглотила слова. «Взяла ключ?» Ключ висел у тёти Лиды с тех времён, когда ремонт делали и просили её присмотреть за квартирой. Вернуть забыли, и всё как-то руки не доходили.
— Али, — медленно сказала Марина, — не надо ключи таскать без спроса. Мы дома.
— Ой, вот это удача! Ну мы тогда к вам сейчас, часик… максимум полтора, и всё. Не кипятись, мы аккуратно. У меня, кстати, Стас, познакомься, — и дальше раздалось мужское «здорово», уверенное, хмыкающее. — Он звукорежиссёр, нам прям капельку пожить пока негде, но мы не напрягаем никого, у нас всё по любви.
Игорь поднял взгляд. Его серые глаза — спокойные, как ровная дорога — сделались настороженными.
— Пускай не приходят, — тихо сказал он, — я после ночи. И дети уроки делают.
— Али, сегодня — нет, — твёрже произнесла Марина. — Давай созвонимся и подумаем, где вы можете записаться. Есть же студии.
На том конце трубки зашуршало раздражение, но Алина моментально завернула в сладкое:
— Ну ладно-ладно, не кипиш. Ты что, устала, бедная. Отдыхайте. Всё, целую.
Марина выключила телефон и пробормотала: «Взять ключ без спроса. Молодцы». Звёздочка на коврике вдруг показалась сигналом: внимание, тут кто-то уже строит планы в твоей квартире.
Первые недели весны тянулись вязко. Алина не звонила, зато у тёти Лиды появился странный интерес: «Как у вас дела с дверью? Не скрипит? А домофон? А коврик?» Марина попыталась аккуратно спросить про ключ — тётя Лида изобразила искреннее удивление:
— Да ладно, какой ключ? Давно уже я его где-то видела… пошучу, наверное. Ты же меня знаешь, у меня память дырявая.
Игорь в это время вытаскивал очередную смену на подстанции. Он редко жаловался, но видно было: глаза краснеют, плечи ссутулились. Дети вынюхивали настроение: Катя робко приносила рисунки, Женя шмыгал и говорил: «Мам, можно я у Пети переночую в субботу? У них тише». Марина вздрагивала: «Тише? У нас что, громко?» Да нет вроде.
Пока однажды в субботу в десять утра по дому не пошёл гул, как от неправильного баса. Непривычный звук, будто внутри стены кто-то включил стиралку на отжим, да ещё и подпевал. Марина выглянула в подъезд: на лестнице стояли два юноши с гитарным чехлом и пластиковым ведром, вокруг них носилась девица в блёстках — Алина. За её спиной, облокотившись на перила, стоял широкоплечий мужчина с наушниками на шее — тот самый Стас.
— Мариш! — Алина заулыбалась. — Мы тихонечко. Тётя Лида сказала, ты не возражаешь. Двадцать минуточек, и тишина!
— Я не говорила, — Марина почувствовала, как в груди стынет. — У нас дети. И муж спит после ночи.
Стас, неубранно смешно вытянув губы, сделал «угу»:
— Мы по-быстрому. Сейчас «рыбу» прогоним, и всё.
— Выойдите, — сказала Марина. Она сама удивилась, какая у неё получилась интонация — не крик, не просьба, а как у человека, уставшего считать до десяти. — Вы не договаривались. У нас расписание.
Алина перевела взгляд на Стаса. Тот чуть улыбнулся — не глазами, губами.
— Давай так, — мягко проговорила Алина, — мы вам… как это… бонус. Мы на корпоративе выступаем, возьмём Катю с Женей на сцену, детям радость. Ну пожалуйста.
— Сцена — это не бонус, — отрезала Марина. — Выйдите, мы поговорим вечером.
Сосед с пятого, Пётр Иванович, открыл дверь и сунул нос:
— Что за шум, а драки нет? — и, увидев блёстки, оживился: — О, у нас артисты.
Когда двери лифта со скрежетом закрылись, Алина бросила: «Обижаете». Стас пожал плечами, как будто ему плевать, и они ушли. Но не было ощущения, что всё закончилось.
Через неделю у Марины на работе случился аврал. Она бухгалтер, отчёты сдавать — вещь не скрипучая, но нервная. Коллега Света переспросила: «Ты опять задерживаешься? У вас нормально дома?» — и Марина впервые подумала: «А что значит — нормально? Женя с уроками на диване, Катя — с косичками и танцами, Игорь — со своими ночами и человеческими болячками, я — с таблицами. Да, нормально. Пока никто не «записывается».
Вечером она забежала в магазин за молоком и хлебом, домой пришла в девятом часу. Лестничная площадка пахла чужим парфюмом, сладковатым, дешевым. Под дверью их квартиры стояла пара ботинок — мужских, не Игоря, и женские туфли на толстом каблуке. Внутри звучала музыка — тихая, но идущая откуда-то из-под пола. Марина отперла, вошла и застыла.
На кухне стояла Алина в блёстках, с микрофоном на стойке — откуда в их доме стойка? — а рядом — парень с ноутбуком и Стас с наушниками. Они молчали, потому что пели минусовку, но во взглядах была та самая самоуверенная лёгкость людей, занявших чужое кресло. На столе — их термосы, их стаканчики, их бутеры. На плите булькала Маринина гречка.
— А вы что делаете? — спросила Марина безбровно.
Алина моргнула: — Мы репетируем. Тебе же удобно, что днем? Я звонила — недозвон. Не злись.
— Это моя кухня, — ровно сказала Марина. — Уберите стойку. Выйдите. И… — она хотела сказать «верните ключ», но горло пересохло, — и больше так не делайте.
Стас поднял глаза. В его голосе не было агрессии — только сущее удивление:
— А что такого? Мы аккуратно. Мы даже плиту не трогали — видишь, гречка жива.
Гречка действительно булькала. Марина вдруг заметила, как из банки для круп торчит чужая ложка. Чужая ложка в её крупе — от этого стало неприятнее, чем от стойки.
Она схватила сумку, выбежала в подъезд и, не помня, как она бежала, оказалась у Петра Ивановича. Постучала.
— Заходи, — сказал он, будто ждал. — Я слышал. Что, опять?
«Опять?» — подумала Марина, и это «опять» вспыхнуло в голове, как лампочка. На столике у Петра Ивановича стояла чашка и лежала газета, на ней закладка — заметка про городской фестиваль «Июньские дворы». Внутри флешка.
— Они к Лиде бегают каждый день, — сказал он, — и ко мне стучались: «у вас розетка тише». Я старый, мне пофиг, но ты, девка, думай. Такие не уйдут сами. Их по-хорошему — как вату жевать.
— Я не хочу ругаться, — шепнула Марина. — Я хочу… чтобы было по-человечески.
— По-человечески с ними — это ты будешь виновата. Сегодня виновата, что пришла, когда они репетируют. Завтра — что дети громкие. Послезавтра — что ковёр не там.
Марина кивнула. У неё в груди было чувство, будто она не удержала невидимую дверь, и в щель уже пролез чей-то сапог.
Попытка поговорить была в воскресенье. Марина позвонила Алине. Игорь сидел рядом, молчал и только кивал — поддержка тёплая, как плед.
— Али, давай договоримся. Не приходите без нас. И вообще не приходите. Мы можем помочь найти репбазу, через знакомых.
— Марин, — Алина вздохнула, будто ей вручили счёт, — ну ты чего такая деревянная? Мы же песню под фестиваль готовим, представляешь, какой промоушен вам? Мы расскажем, что вы — наши друзья, вы живёте в доме — диджитал! Это же круто.
— Нам не нужен «промоушен», — отозвался Игорь. — Нам нужен сон.
Пауза. Потом — смешок Стаса: — Сон — это для тех, кто не в теме.
— И ключи, — сказала Марина. — Верните тёте Лиде — и всё. И я попрошу её больше никому не давать.
— Ой, начина… — Алина оборвала себя. — Ладно. После фестиваля решим. Сейчас, ну не ломай крылья.
Разговор с Лидой вышел ещё вязче. Та начинала с ласкового:
— Маришенька, у тебя сейчас молодость уходит в бухгалтерию. Я тебя понимаю. Но ребята — у них свет внутри, это редко. Нельзя им мешать. Они же… ох, как они поют!
— Лида, — Марина вглядывалась в лицо тёти, пытаясь уловить там хоть тень сомнения, — это наша квартира. Не надо.
— Ты чё, неблагодарная? — мгновенно, как кран с кипятком, перекрылась ласка. — Я вам в своё время помогала. Без меня вы бы ещё два года мучились! А ключ — что ключ? Лежит и лежит. Кому мешает?
После этого разговора у Марины случился приступ бессонницы. Она металась между кухней и залом, думала, как правильно: написать заявление участковому? Или «позориться» не стоит, всё же родня. Игорь предлагал: «Подождём три дня. Если не успокоятся — меняем замки». Марина кивала. Три дня — как три года.
Весна незаметно перевалила в май. За это время случилось четыре эпизода, каждый будто сортировал по полочкам, кто есть кто.
Первый — когда Алина «случайно» заказала на их адрес колонку. Курьер позвонил в дверь, Игорь, ещё не проснувшись, расписался, а через десять минут появилась Алина: «Ой, это наше, спасибо, мы потом заберём, у нас складские штучки». Колонка стояла в прихожей три дня. На четвёртый Игорь вынес её к Лиде. Через час колонка стояла снова у них — с запиской: «Ты не понял, Игорёк, это на пару дней». Пара дней растянулась на неделю.
Второй — когда вечером, в девять, Марина услышала в подъезде возню и разговоры: «тише-тише, сейчас включим». Она вышла и увидела, как Стас тянет удлинитель от их розетки через приоткрытую дверь к лестнице, «чтобы ребятам подсветить». На лестнице — Алина в белом кимоно и два парня, ставящие проектор на коробки. «Мы клип снимаем, твой подъезд — огонь!» Марина молча выдернула вилку. Стас улыбнулся: «Не кипятись, красавица, мы тебе в титрах благодарность». Она закрыла дверь и поставила цепочку.
Третий — на детском уровне. Катя пришла с танцев в расстроенных чувствах: «Нас в чатике обсуждают, что мама — вредина, концерты срывает». Оказалось, Алина в своём блоге написала пост: «Некоторые люди боятся музыки, как огня. Но мы не сдаёмся». Марина наткнулась на комментарии: «Соседка — жаба», «Выкинь её, Лида!» Она почувствовала, как что-то у неё внутри комкается в маленький и злой шарик. И она впервые написала короткий ответ: «Некоторые люди не понимают слова «нельзя». У них с логикой проблема». Через минуту пост исчез, но осадок остался.
Четвёртый — почти смешной, если бы не был обидным. В субботу в обед Алина и Стас постучались с коробкой тортов: «Мы мириться». Торты с искусственно-малиновым кремом пахли химией. Они сели на кухне — да, Марина пустила, потому что устала от войны — и начали «обсуждать условия». «Мы приходим два раза в неделю днём. Вы — тихо, мы — аккуратно. По воде — скинемся. Детей — не трогаем. Всё по-людски». Игорь спросил: «А почему — у нас?» Стас пожал плечами: «У нас пока не получается. Но вы же свои». И в этот момент Марина вдруг поняла: они не считают себя нарушителями. Они — блюдут некий «лайфстайл», где чужие границы — гибкие.
— Мы подумаем, — сказала она. И действительно — они подумали. Ночью, с Игорем, прошептались. Решили: меняем замки. Не потому что злопамятные, а потому что устали.
Замки поменяли во вторник. Мастер с пятого этажа — тихий, с курткой цвета морской волны — приехал к девяти и за полчаса всё сделал. «Сразу легче дышится», — сказал Игорь, пробуя ключ. Марина улыбнулась впервые за неделю так, что собственные плечи перестали ныть.
Днём на телефон посыпались сообщения от Алины: «У вас сломался замок?» — «Тётя Лида к вам зайти не может, у неё дела» — «Алло!». Марина ответила одно: «Мы поменяли замки. Ключи — только у нас. Договоры — через сообщения. Самодеятельности — нет». Она отправила и выключила звук.
Вечером позвонила тётя Лида — голос ровный, как лёд:
— Значит, так. Ты решила стать важной. Сестру обидела. Они к вам сегодня зайдут за своими вещами. Будь дома.
— У них здесь нет вещей, — ответила Марина. — Всё, что они привозили — тоже не наше.
Пауза. Потом — угроза: — Ты ещё попросишь. Посмотрим, как ты запоёшь.
Марина положила трубку, и пальцы у неё дрожали. Игорь обнял:
— Мы делаем правильно. Дальше — будем стоять.
Она кивнула. В голове так отчётливо, по-бухгалтерски, разложилось: есть факты, есть манипуляции. Фактов — горсть: чужая стойка на моей кухне, чужие посты о моей семье, чужие удлинители в моём подъезде. Манипуляций — океан. Надо уметь плевать в сторону от океана.
Под утро Марине приснилось, что они живут в домике из стекла, и к окну кто-то подходит с микрофоном, всё ближе, ближе — а она вытирает стекло, потому что ему надо, чтобы было «без бликов». Проснулась — и засмеялась: «Да пошли вы».
Она встала, приготовила овсянку, разбудила детей, выгладила Игорю рубашку. Жизнь продолжалась, но с новым чувством: у них, кажется, теперь не только семья и дела. У них новая роль — охранять собственную тихую территорию. И если раньше казалось, что «неудобно», «как-то неловко», то теперь зуд в груди сменился на твёрдую опору. Как будто под ногами, наконец, появился настил.
Марина надела куртку, ключ положила в отдельный кармашек. На коврике блестела старенькая звёздочка — та самая, первая. Она наклонилась, подняла и убрала в баночку из-под варенья. Пусть лежит. Напоминание: чужая блёстка — не повод соглашаться на чужие правила.
Весна заканчивалась. В городе уже клеили афиши «Июньских дворов», и в чате дома кто-то сбрасывал: «О, будет концерт на площадке». Марина смотрела на афишу и думала: интересно, где в этом всём их место — с их детьми, кастрюлями, отчётами. И где место Алины — в этих афишах, блёстках и привычке заходить, как к себе домой.
Она ещё не знала, что июнь принесёт не только фестиваль, но и неожиданный «домашний концерт» — с ведущими, звонками в домофон и соседями в зрительских ролях. Но пока — она просто плотно закрыла дверь, повернула новый ключ и пошла на работу, слушая, как щёлкнул замок, будто поставил точку. Или многоточие. В их истории — скорее второе.
Июнь обещал быть жарким не только по погоде. В конце мая в чат дома пришло объявление: «Фестиваль “Июньские дворы”. Сцена — во дворе у шестого подъезда». Народ оживился: «О, хоть праздник!»; «Будет где детям попрыгать»; «Только бы не орали до ночи». Марина пролистала переписку, не отреагировала. Но внизу мелькнула фамилия — «группа Алины К.» в списке участников. Она почувствовала, как у неё кольнуло под рёбрами. «Ну конечно», — подумала.
На следующий день в подъезде повесили афишу: яркая, с блёстками. На ней Алина с микрофоном, рядом — Стас с гитарой. Название — «Световые киты». И внизу: «Спасибо дому №18 за поддержку». Подпись была как удар: дом-то ни о чём не просил.
— Ну и что? — Игорь сложил газету с программой фестиваля. — Концерт во дворе — их дело. Лишь бы домой не лезли.
— А если будут? — Марина покосилась на окно: внизу Алина репетировала движения перед зеркальной витриной магазина. — Они же считают, что мы их обязаны поддерживать. Я боюсь, что они этот концерт к нам притянут.
— Тогда… — Игорь пожал плечами. — Тогда будет разговор. Но я не хочу превращать всё в войну. Пусть люди сами решают, кому хлопать.
Первая неделя июня прошла спокойно. Даже подозрительно спокойно. Ни звонков, ни сообщений. Только Лида однажды позвонила и сказала сладким голосом:
— Маришенька, я тебя люблю. Не держи на меня зла. Просто помоги ребятам, они же как дети. Ты сама увидишь, как они всех зажгут.
— Лида, — устало ответила Марина, — я не хочу, чтобы они у меня дома были. Я не против концертов. Я против… нарушений.
— Нарушений, нарушений, — передразнила та. — Ты будто прокурор. Ну ладно, твоя правда. Посмотрим.
И трубку бросила.
В пятницу вечером, накануне фестиваля, во дворе кипела суета. Привезли аппаратуру, ставили сцену, тянули провода. Соседи выходили поглазеть: дети щёлкали селфи, старушки ворчали про шум. У Петра Ивановича на лавочке собралась мужская компания: «Ну, хоть халява, послушаем». Марина вела Катю на танцы, и девочка с завистью смотрела на сцену.
— Мам, можно я туда пойду? Хочу посмотреть.
— Посмотришь завтра, — мягко ответила Марина. — Сегодня пусть ставят.
Катя вздохнула, но спорить не стала.
Фестиваль начался в субботу в пять. Солнце припекало, народ собрался. Первые выступления были милыми: хор ветеранов, школьники с песнями под гитару, танцевальный кружок. Потом на сцену вышла Алина. В блёстках, с накачанным голосом, она сразу взяла микрофон и сказала:
— Этот концерт — благодаря нашему дому, благодаря поддержке родных людей! — и посмотрела в сторону шестого подъезда.
Марина почувствовала, как десятки глаз скользнули в её сторону. «Родные люди» — значит, они. Алина улыбалась, словно приглашая: «Ну, поддержите». Стас включил музыку, и двор загудел.
Дети захлопали, подростки засняли на телефоны. Соседи качали головами: «Неплохо». Марина стояла рядом с Игорем и думала: «Я не обязана хлопать». Но руки чесались — не от аплодисментов, а от злости.
После концерта к ним подошла соседка Валентина Николаевна — женщина с вечным ведром и тряпкой. Она шепнула:
— Слышь, Марин, они после концерта к вам пойдут. Я слышала, как Алина своим сказала: “Афтепати у нас дома”. У нас — это у вас. Ты только приготовься.
Марина похолодела. Она побежала домой, закрыла дверь на два оборота и сказала Игорю:
— Они собираются к нам. Серьёзно. «Афтепати»! Как будто мы им обязаны.
Игорь молчал. В его молчании было напряжение, как перед грозой.
Через час раздался звонок в домофон.
— Мариш, открывай! — голос Алины. — У нас тут ребята, надо отметить! Мы же для вас старались!
— Нет, — твёрдо сказала Марина. — Это не обсуждается.
— Ну ты чего, — заскулила Алина. — Ты думаешь, мы тут устроим дебош? Мы культурные. У нас всё под контролем. Ну открой!
Сзади послышался голос Стаса: — Слушай, не позорься. Все соседи знают, что мы у вас. Мы ж не на улице бухать будем.
— Это ваша проблема, — ответил Игорь, и голос его был жёстким. — Домой вы не зайдёте.
Пауза. Потом Алина тихо сказала: — Значит, так? Ты нас подставляешь перед всеми? Ты нас стыдишь?
И отключилась.
Марина думала, что на этом всё. Но через полчаса снизу послышался гул — кто-то включил музыку прямо во дворе, у подъезда. Толпа смеялась, плясала. Алина со своей компанией устроила «афтепати» прямо под окнами. Кто-то из соседей даже поддакивал: «Молодцы, весело!» Дети из дома толпились рядом, снимали в тикток.
— Вот же… — выдохнул Игорь. — Они специально. Чтобы показать: «Мы тут хозяева».
Марина стояла у окна и чувствовала, как внутри у неё нарастает злость, страх и бессилие. «Если мы сейчас промолчим, — думала она, — они завтра придут и ключи потребуют обратно. А послезавтра — кровать займут».
В понедельник Марина пошла на работу разбитая. Коллега Света спросила:
— Что с тобой? Синяки под глазами. Не спишь?
Марина только махнула рукой. «Как объяснить? — подумала она. — Что у тебя дома артисты считают кухню студией? Что соседи делятся: одним весело, другим — ад? Это ведь не жалоба, это будто анекдот».
А вечером ей позвонила Лида:
— Ты испортила ребятам праздник. Они могли показать себя, а ты — заперлась. Я тебя не узнаю, Марина. Ты всегда была мягкая. А теперь — железная. Кому это надо?
— Мне, — сказала Марина. — Мне и детям.
— Дети твои ничего не понимают, — отрезала Лида. — Они должны гордиться родственниками. А ты их лишаешь радости.
Марина положила трубку и впервые подумала: «А может, Лида в этом всём не случайна. Может, это она толкает Алину. Она же всегда любила, когда вокруг неё шум, веселье. Ей нравится, что через неё проходят все ключи, все связи. Она — режиссёр».
Середина июня принесла новое испытание. В один из дней Марина пришла домой и увидела: на её двери приклеена афиша. Та самая, с Алиной и Стасом. Под ней надпись маркером: «Наши герои живут здесь!»
Марина содрогнулась. Соседи проходили мимо, кто-то улыбался, кто-то хмыкал. Игорь сорвал бумагу, смял и бросил в ведро. Но осадок остался.
— Это уже не просто наглость, — сказал он. — Это вторжение.
Марина кивнула. Она чувствовала, что впереди будет взрыв. И вопрос только один: кто первым крикнет.
Открытая угроза прозвучала через неделю. Вечером Алина позвонила и сказала:
— Либо вы перестаёте нас позорить, либо мы сами решим, как жить. Ты же понимаешь, Марин, мы можем всё. У нас есть публика, есть друзья. Ты не справишься.
Марина молчала. Внутри у неё всё дрожало. Но она сказала:
— Посмотрим.
И отключилась.
Июнь подходил к концу. В доме нарастало напряжение: кто-то был на стороне Алины («молодёжь, надо дать шанс!»), кто-то на стороне Марины («в чужую квартиру не лезут»). Соседи спорили, на лавочках бурлили обсуждения.
Марина чувствовала, что теперь их семья — как на сцене. За ними следят, их оценивают. И где-то рядом — Алина и Стас, уверенные, что смогут додавить.
И вот в начале июля случился тот самый день, когда терпение лопнуло окончательно.
Марина ещё не знала, что вечером её кухня снова превратится в «сцену», но теперь — с гостями, шампанским и музыкой на всю громкость. И что именно тогда прозвучит та самая фраза, которая расставит всё по местам.
Но до этого оставалось несколько часов.
Вечером пятницы Марина возвращалась с работы усталой, но с редким ощущением: сегодня она всё сделала вовремя, и дома ждал тихий ужин с семьёй. Она поднималась по лестнице и ещё снизу услышала: из их квартиры льётся музыка. Громкая, с басами.
«Не может быть», — подумала она, сжимая пакет с продуктами. У двери запахло шампанским и сладкими духами. Замок был закрыт, но изнутри доносились голоса.
Марина набрала Игоря:
— Ты дома?
— Я только выхожу с работы. Что случилось?
— У нас в квартире… вечеринка.
Она стояла, не в силах повернуть ключ. Руки дрожали. Потом решилась. Дверь поддалась — видно, кто-то оставил щеколду.
В кухне — стол, заставленный бутылками, тарелками с закуской. На табуретах — люди, которых Марина никогда не видела. Кто-то танцевал под музыку. В углу — микрофон на стойке. Алина в блестящей куртке орала в микрофон, Стас хлопал в ладони.
— О! — Алина заметила Марину. — Наша хозяйка! Заходи, мы тебя ждали!
Марина побледнела.
— Это что такое? — её голос сорвался. — Вы как сюда попали?
— Ключи же у тёти Лиды, — улыбнулся Стас. — Мы договорились. Ты не отвечала на звонки, а концерт надо отметить. Ну, мы и устроили маленький квартирник.
Марина закрыла глаза. Внутри всё кипело: «Это моя кухня. Моя посуда. Моя квартира». Она пошла к плите — там в кастрюле что-то кипело. Чужая рука мешала её суп.
— Уберите руки, — тихо сказала она.
Алина захохотала:
— Да ты чего, мы аккуратно! Мы ещё посуду помоем. Расслабься, Марин! Мы же как семья.
— Семья? — Марина резко повернулась. — Вы лезете ко мне домой без спроса. Вы используете наши вещи, нашу еду, наших детей обсуждаете в блогах. Это не семья. Это паразиты.
Музыка стихла. Несколько человек замолчали, кто-то неловко засмеялся.
В этот момент в дверь вошёл Игорь. Он увидел картину: чужие люди на кухне, Алина с микрофоном, Марина бледная, но с горящими глазами.
— Все вон, — спокойно сказал он.
— Ты кто такой, чтобы командовать? — поднялся Стас. — Тут наши друзья, мы празднуем. Никто не мешает.
— Мешает, — твёрдо ответил Игорь. — Это наш дом.
Алина вскочила, замахала руками:
— Ой, да перестаньте! Что вы такие скучные? Люди пришли с радостью! Это же искусство! Вы должны гордиться, что у вас — сцена!
И тут Марина впервые за весь этот кошмар крикнула во весь голос, так, что у неё самой зазвенело в ушах:
— Ну что, гастролёры, концерт окончен — вон из квартиры!
В комнате повисла тишина. Кто-то неловко захлопал дверцей холодильника, кто-то торопливо схватил куртку. Чужие начали пятиться к выходу.
Алина замерла. На её лице мелькнула злость, потом притворная обида.
— Вот так? Вы меня выгоняете? Родную? После всего, что я…
— После всего, — отрезала Марина. — Хватит.
Стас усмехнулся, наклонился к Алине и громко сказал:
— Я ж говорил, у них комплекс. Такие всегда будут винить других.
Они ушли, хлопнув дверью так, что зазвенело стекло в серванте.
После их ухода на кухне остался запах дешёвого шампанского и блёстки на полу. Игорь сел за стол, положил голову на руки.
— Всё, — сказал он. — Мы сделали, что должны.
Марина стояла, глядя на кастрюлю с испорченным супом. Внутри у неё не было облегчения. Было чувство, что они только открыли дверь в новый этап. Что завтра начнётся другая игра — со слухами, жалобами, ссорой с Лидой и соседями.
И правда, уже через час раздался звонок: Лида. Голос у неё был ледяной:
— Ты посрамила семью. Ты выгнала их, как собак. Ты думаешь, это конец? Нет. Это только начало.
Марина положила трубку. В груди у неё клокотало, но рядом был Игорь, дети спали. И она знала: теперь они вдвоём будут держать оборону.
Финал оставался открытым. Соседи спорили — кто-то восхищался Алиной, кто-то сочувствовал Марине. В чате дома шли перепалки.
А вечером на дверях их квартиры снова появилась бумажка. На ней было написано маркером:
«Это не конец концерта. Это антракт».
Марина сорвала её и сжала в кулаке.
И поняла: эта история далеко не закончена.
Завещайте квартиру собаке. Мы обойдёмся, — с ухмылкой сказала свекрови Оля