Игорь впервые понял, что в его двухкомнатной квартире появилось «третье хозяинство», когда на кухне в ряд выстроились три одинаковых контейнера, подписанных маркером «суп Ане», «суп Игорю», «суп ребёнку». Подписи были чёткие, уверенные — такие делали на заводских ярлыках клеммных коробок, чтобы никто не перепутал. Только это были не клеммы, а их обед на три дня вперёд.
«Не дразнит ли меня вселенная? — подумал он, глядя, как пар перегибается над крышкой. — Я тридцать три, ипотека до сорока, работаю по восемь часов за монитором, и мне подписывают суп».
Людмила Петровна появилась «временно». Слово это произнесла Аня — мягко, умоляюще, с подчёркнутым «всего на пару недель». Утренние занятия по кардиореабилитации у тёщи были в поликлинике неподалёку, вставать ей рано, ездить из своего конца города неудобно. «Пусть поживёт у нас, встанет без спешки, позавтракает. Тем более Мише к логопеду ходить тут удобнее. Ну правда, Игорь…»
Игорь кивнул. Он вообще часто кивал, когда в голосе Ани появлялось то тянущееся «И-и-гоо-рь», в котором слышались и усталость, и просьба, и подрагивающий страх поставить кого-то из своих любимых в неловкое положение. Две недели — не катастрофа. Тем более у него в проекте дедлайн, он всё равно большую часть времени в наушниках.
В первый день Людмила Петровна хвалила. «Как у вас чистенько. Айда, Мишенька, мы с тобой теперь будем завтракать кашей, не вот это ваше… смузи». Слово «смузи» она произнесла как «смуты». Игорь улыбнулся, поставил чашку на стол, заметил, что его кофе переселился на третью полку холодильника, «чтобы не мешался». Молча переставил обратно.
На второй день начались безобидные замечания. «Игорь, откуда у вас счёт за воду такой? Вы, наверное, воду не закрываете, когда намыливаете посуду. Это вредно и дорого». Он снова кивнул, хотя посудомойка давно считала литры лучше любого человека.
На третий день в прихожей появился дополнительный коврик — «чтобы не протаптывать дорожку». На четвёртый — пластиковый органайзер под ключи, «а то у вас всё на комоде валяется». На пятый — костыль в виде тонометра на тумбочке, и всегда открытая аптечка на кухне. «Рядом с соленьями удобнее, я с утра давление меряю — тут же таблеточку…»
Игорь не возражал. Он фиксировал. В голове, как таблица доходов и расходов: ипотека, садик, секция плавания, коммуналка, продукты, а теперь ещё и «доп. расходы: крупы, кефир, витамины для сердца тёщи». Он даже внёс новую категорию в семейное приложение, которым Аня пользовалась от случая к случаю. Там, напротив «ЛП», стоял ноль — не потому что тёща ничего не покупала, а потому что Игорь заранее понимал: чек с её карты потом превратится в тяжёлый аргумент.
— Игорь, а зачем вы покупаете фасоль в стекле? В консервной выгоднее, — сказала она как-то вечером и без спроса открыла его электронную таблицу на ноутбуке. — Это вот у вас беспорядок. Категории плавают. Я бухгалтером была двадцать лет, хочешь, помогу?
Он мягко закрыл крышку.
— Я справлюсь. Спасибо.
— Упрямец, — улыбнулась она, но улыбка была с прищуром.
Соседка, Галина Ивановна, стала чаще задерживаться на площадке, когда слышала, что у них открывается дверь. «Ой, Людочка, ты теперь у дочери? Ну правильно, у молодых надо глаз да глаз! А то вон, у моих — посудомойка стоит, а посуда в раковине. Здравствуйте, Игорёк». Улыбалась так, как будто он подкидыш девяностых, которого вырастили подъездом и теперь присматривают, чтобы не испортился.
Аня то исчезала в редакции допоздна, то возвращалась с недосказанным виноватым взглядом и ватой в голосе. Она умела ловко прятать темы между делом, как ребёнок прячет несъеденную котлету под картофельное пюре. «Мама предложила Мише счёты купить, чтобы он быстрее числа понимал. Ну зачем нам эти развивающие планшеты, они нервную систему перегружают, говорит. Ты не против?» Игорь видел, что вопросы приходят пакетом: счёты, каша по утрам, ранний отбой и «никаких мультиков перед садиком». В каждом — немножко капитуляции.
Кирилл, друг Игоря со времён института, зашёл на выходных. Посидели на кухне, зажёвывая пиццу зелёным салатом — компромисс между «вкусно» и «правильно». Людмила Петровна вошла, оглядела коробку, и Игорь впервые увидел у неё выражение лица, которое делают люди, увидев в корпоративной столовой лягушачьи лапки.
— Мы это ребёнку не предлагаем, — констатировала она и мирно прибрала коробку на верхний шкаф. — Мужчины, не обижайтесь. Я лучше Оливье сделаю. Настоящий, без этих… низкокалорийных майонезов. У меня рецепт проверенный.
— Офицерский, — шепнул Кирилл и прикусил губу.
Игорь рассмеялся, но внутри всё же замерил: плюс пачка горошка, плюс колбаса. Мелочь, а категория «продукты» распухла. Не в деньгах дело — он зарабатывал нормально, и Аня тоже. В другом: узор из их привычек меняли нитями, не спрашивая. Сначала подложили другую ткань на стол, «чтобы не поцарапать», потом переставили стулья, «чтобы не дуло», потом перевесили крючки в ванной, «чтобы полотенце не мокло». Игорь видел в этом систему, как в чужом коде, куда лезут с правками, объясняя: «так надёжнее». Надёжнее для кого?
Через неделю Людмила Петровна принесла свой комплект постельного белья — «мне так спокойнее спится». Ночевать она стала регулярно — то после ранней процедуры, то «сердечко прихватило», особенно когда спор заходил дальше «как варить гречку». В один из таких вечеров, когда Миша засыпал с новым мягким ночником-черепахой, а Аня пыталась решить, отдавать ли сына на дополнительные занятия по чтению, Людмила Петровна спросила:
— А почему Миша без шерстяных носков? Пол холодный. Заболеет — кто виноват?
— Тёплый у нас пол, — устало ответил Игорь. — Инфракрасные маты. Мы сделали, когда ремонт закончили. Есть термометр — двадцать четыре.
— Видела я эти ваши маты, — сказала тёща и уронила ладонь на грудь. — Они здоровье тянут. Электромагнитное поле! Мне врач говорил.
Аня молчала, глядя на сына. Игорь почувствовал, как несказанное начинает сдавливать ему горло. Он подошёл к терморегулятору, выставил двадцать один «для спокойствия». Ему казалось, что между цифрами и спокойствием теперь лежит провод толщиной в человеческую терпеливость.
На работе у Игоря коллега Марина спросила, почему он слетает с планёрок, как тёртый теннисный мяч. Он пожал плечами. «У меня дома появились чёткие подписи на контейнерах. И бесшумные перемещения по шкафам», — хотел сказать, но произнёс: «Дела семейные». Марина кивнула с таким видом, будто у каждого в возрасте тридцати с небольшим есть свой набор «дел семейных», как у детей — набор «юного химика».
В воскресенье пришла двоюродная сестра Ани, Наташа, та самая, которая на семейных застольях всегда произносила тосты с лёгкой ехидцей, но довольно искренне. Принесла домашний пирог и новости: в их районе собирают деньги на благоустройство двора, есть чат жильцов, адрес прислала в общий семейный. Вечером Людмила Петровна переслала Игорю ссылку с подписью: «Надо участвовать. Вы же сами говорили, что ребёнок должен гулять в хорошем дворе. Я уже внесла десять тысяч, переведёшь потом?»
Он открыл чат. Там кипели эмоции, цифры, отчёты. Кто-то предлагал лавочки с навесом, кто-то — контейнер для старой одежды. Игорь не возражал участвовать, наоборот — такие вещи он считали частью нормальной городской жизни. Только «переведёшь потом» он прочитал не как просьбу, а как метку на карте: здесь уже проложена дорога, по которой ты пойдёшь. Он написал: «Переведу свою часть сам, мне удобнее». И получил от тёщи смайлик с рукой, жмущей в кулак — «ок». Но чуть ниже в семейном чате появилось: «Аня, спроси у Игоря, не лучше ли по одной квитанции платить, чтобы комиссии не плодить».
Аня ответила: «Как скажет Игорь». Лёгкая усталость в трёх словах.
Вечером Людмила Петровна достала из сумки брошюру «Права наследников второй очереди» и положила на журнальный столик.
— Это мне на лекции дали, — сказала она неопределённо. — Полезно знать. Вы же молодые, у вас всё впереди. Надо заранее порядок наводить, чтобы потом без истерик. А то знаешь, как люди ссорятся? Страшно.
— Мам, давай не сегодня, — попросила Аня.
— Я просто оставлю. — И оставила, как оставляют в прихожей зонт на случай дождя.
С того вечера Игорь стал улавливать слово «наследство» слишком часто. На кухне — «моя бабушка завещала нам дачу, вот мы с сестрой…», в коридоре — «а квартира-то у меня неприватизированная была, это мы потом…», при укладывании Миши — «чтобы тебе что-то осталось, надо сейчас уже думать…» Игорь никогда не заглядывал в эту сторону: его интересовала текущая жизнь — платежи по ипотеке, планёрка завтра, расписание логопеда и платёж за бассейн. «Останется» казалось ему из словаря другого возраста.
Понедельник начался со сцены в ванной. Людмила Петровна, одетая в домашний халат с вышитыми фиалками, держала в руках электрическую зубную щётку и хмурилась:
— Это громко. Ребёнок пугается. И дёснам вредно.
— Миша не пугается, — сказал Игорь. — Мы вместе чистим.
— Ты лучше пересади его на обычную. Я читала.
— Мы были у стоматолога. Он одобрил.
Она посмотрела поверх очков так, как смотрят на людей, которые перепутали двери в поликлинике.
— У вас всё «одобрил» да «одобрил». А мозг включить?
Аня стояла между ними с полотенцем, как судья-ринг-анонсёр, но без гонга.
— Давайте… не сейчас? Опаздываем все.
С тех пор «не сейчас» стало их любимой присказкой. Не сейчас обсудим, почему тёща стала по своей карте заказывать продукты к ним на адрес. Не сейчас выясним, почему Миша вдруг стал говорить «папа ругается» после каждой попытки Игоря объяснить, что из спальни не делают склад постельного белья для всех. Не сейчас решим, кому достанется место в кладовке — спортивные сноуборды или запасы гречки.
Игорь пытался отступить с умом. Убрал свои гантели под кровать. Перекинул часть страховок на автоплатёж, чтобы не обсуждать их вслух. Разложил документы по коробкам и спрятал в высокий шкаф, оставив доступ только себе и Ане. Заодно вынул оттуда вещи, которые тёща начала складывать «на стирку на дачу» — хотя никакой дачи у неё не было, была привычка прибирать чужое «в удобную кучку».
Однажды вечером, после особенно вязкого разговора о том, что мальчик «слишком часто болеет, потому что его не закаляют», Игорь вышел на балкон. Он любил этот узкий холодный карман воздуха — с видом на серые крыши, через которые к осени тянуло корицей и дымом. Посмотрел вниз: двор, где собирались ставить новые лавочки, сосед Гена спорит с кем-то в чате, забыв выключить звук телефона, Галина Ивановна выносит сушёные цветы на лестницу, «чтобы не пахло дома». Мир жил, как умеет: поправлял своё мелкое, считал чужое крупным.
Телефон вибрировал. Сообщение от Марины: «Ты жив? На демо тебя не было, мы выкрутились, но босс спрашивал». И второе — от Кирилла: «Бро, тебе ночник-черепаху не отдавать? Мой племянник в восторге. У вас как?» Игорь поймал себя на том, что отвечает им двум разным голосом: «Всё ок, перераспределили» и «Миша доволен, я — не очень».
Тем вечером Аня вернулась поздно, принесла бумажный пакет из супермаркета. В пакете лежали органические яблоки и денежная кулинария — кремчиз, семга, салат-микс. Он хотел сказать «спасибо», но увидел в чате сообщение от тёщи: «Анечка, положила тебе на карту пять тысяч на продукты, а то у вас цены… ты же знаешь. И транш на кружки Миши я внесла, потом с Игорём считаться будем». Игорь почувствовал туповатую тяжесть где-то под правой лопаткой, такую же, как когда он тянул статистику расходов до идеального нуля в конце месяца, а она упиралась.
— Мам перевела? — спросил он осторожно.
— Немного, — отозвалась Аня, заглядывая в холодильник. — Она говорит, что так ей спокойнее. Игорь, не начинай, пожалуйста.
Он не начинал. Он смотрел, как Людмила Петровна режет семгу на ровные прямоугольники, а потом отправляет половину в морозилку с бумажкой «на праздники». И понимал: праздники заедут в их жизнь без спроса, как всё остальное.
На следующий день во двор пришли рабочие — менять покрытие на детской площадке. Соседи столпились, обсуждая, кто где сносит бордюр. Игорь стоял рядом, прислушивался к разговору, в котором любые деньги превращались в чьи-то характеры, а чьи-то характеры — в чужие расходы. За его спиной Галина Ивановна сказала кому-то:
— У молодых тёща — золото, не то что у моей снохи. Та не даст даже замок поменять. А тут всё по уму, по хозяйству.
Игорь сделал вид, что не слышит. Вечером его ждал ещё один пункт «по уму»: общий семейный чат пополнился документом — табличкой «Семейный бюджет — проба пера». Листов было несколько: «прожиточный минимум», «ежемесячные обязательства», «питание», «обучение ребёнка», «непредвиденные расходы». В столбцах аккуратно сияли формулы, а внизу — ячейка «резервный фонд».
— Игорь, посмотри, — сказала Людмила Петровна, разливая по кружкам свежезаваренную шиповниковую кислинку. — Это чтобы удобно было. Я умею, не спорь. Будем все видеть, кто на что тратит. Прозрачность — ключ к доверию.
Он посмотрел. Таблица была сделана мастерски. В это и была ловушка: нельзя упрекнуть человека за аккуратность и опыт. Только строки назывались так, как будто бюджет их семьи — это предприятие, на котором он сотрудник, а тёща — ревизор.
— Я не люблю, когда за мной следят, — сказал Игорь. — Мы с Аней сами.
— Я же не за тобой, — мягко возразила она и положила руку на сердце. — Я за ребёнком. Нам всем будет легче. Ты же мужчина, тебе должно быть удобно, когда всё под контролем. Нет?
Аня стояла чуть поодаль, как будто пряталась в тени холодильника.
— Может, попробуем месяц? — тихо предложила она. — Если не понравится, удалим.
Игорь кивнул. Как всегда. Но внутри поставил себе отметку: «Первая кровь». Не громкая, без скандала, без хлопка дверью. Но кровь — всё же кровь.
В тот же вечер, когда Миша уснул, а Аня разложила бельё в комод, тёща вдруг объявила:
— Завтра к нам зайдёт участковый. Я попросила — пусть посмотрит у вас окна. Слух ходит, что в нашем доме полезли какие-то ремонтники, вкручивают там свои доводчики, потом берут деньги. А у вас ребёнок, я должна убедиться.
— Мам, — сказала Аня, и в её голосе впервые за долгое время прозвенела сталь. — Никакого участкового. Мы сами решим, кого впускать в дом.
— В наш дом, — поправила Людмила Петровна. Игорь заметил это «наш» — тяжёлое, как литой чугун. — Я же тут живу. Временно, конечно. Но разве я не имею права заботиться?
Он посмотрел на Аню. Она опустила глаза. Игорь почувствовал, как под стопами вместо пола — зыбкая, провисающая сетка. До драки далеко, до решения — тоже. Он знал только то, что «временно» стало образованием осадков, а не прогнозом погоды. И что впереди — длинная неделя. Или месяц. Или больше.
Время растягивалось странно: одни дни сливались в вязкую кашу мелких придирок, другие — взрывались короткими ссорами, будто кто-то подбрасывал в костёр сухие щепки. Игорь заметил, что стал приходить домой позже. Не потому что задерживался на работе специально, а потому что шаги от метро до подъезда стали походить на марш по вязкому болоту.
Однажды вечером он открыл дверь — и сразу почувствовал перемену. Запах хлорки и укропа, тянущийся из кухни, смешался с влажной теплотой свежеотмытых полов. В гостиной мебель была сдвинута: диван придвинут ближе к окну, кресло развернуто к телевизору. «Чтобы Мише светлее было рисовать», — пояснила тёща, даже не повернув головы. На журнальном столике лежала стопка бумаг.
— Это что? — осторожно спросил он.
— Бумаги для приватизации, — ответила Людмила Петровна. — Я решила, что надо оформить долю в моей квартире. Вдруг со мной что? Чтобы всё было по закону.
— Но это же ваше, — сказал Игорь. — Мы тут при чём?
— Ты при чём, да, — улыбнулась она криво. — А Аня с Мишей — самое прямое. Ты не волнуйся, я всё учту.
Его кольнуло: «учту» звучало как «поделю, как сочту нужным». Игорь понимал, что эта тема ещё вернётся.
На выходных Аня уговорила всех поехать в торговый центр — купить Мише кроссовки. На эскалаторе мальчик радостно махал руками, показывал яркие витрины. В магазине он выбрал самые дорогие, с подсветкой. Игорь был готов купить — радость ребёнка стоила этих денег. Но Людмила Петровна, скрестив руки на груди, заявила:
— Зачем эта мишура? Он их за месяц раздерёт. Лучше взять попроще, но надёжные. Я заплачу.
И, не дожидаясь возражений, она направилась к кассе с парой серых кроссовок.
— Мам, но Миша хочет те, — попыталась вмешаться Аня.
— Хочет… — отрезала тёща. — Дети всегда хотят блестящее. А родители должны думать головой.
Игорь видел, как Миша поник. Он почувствовал укол ярости, но промолчал. Позже, в машине, он протянул сыну коробку с подсветкой — купленную тайком.
— Только дома наденешь, ладно? — сказал он.
Миша радостно закивал. Но Игорь понял: теперь они с сыном будут иметь свои маленькие «секреты от бабушки».
Вечером, когда Аня укладывала ребёнка, Людмила Петровна устроила очередную «разговорную атаку».
— Игорь, я вижу, ты не понимаешь, как вести хозяйство. Я поэтому и вмешиваюсь. У нас в семье всё было по правилам. Муж приносил зарплату — и отдавал жене. Она знала, на что тратить. А ты всё считаешь, записываешь. Это не мужское дело.
— Я не против порядка, — ответил Игорь, стараясь говорить ровно. — Но порядок бывает разный. Мы с Аней решили вести бюджет вместе.
— «Вместе»… — усмехнулась она. — Ты думаешь, Аня вникает? У неё своя работа, свои статьи. А ребёнок? Дом? Это я за неё думаю.
Игорь замолчал. Он видел, что любое слово сейчас обернётся спором.
На следующий день конфликт вспыхнул из-за еды. Тёща приготовила огромную кастрюлю борща и выставила на стол три тарелки.
— Ешьте. Я всё учла: без лишнего масла, со свеклой домашней.
Игорь попробовал ложку и аккуратно отодвинул.
— Спасибо, но я сегодня сам себе сделал ужин.
— Ты что, привередничаешь? — глаза Людмилы Петровны сверкнули. — Борщ — это еда для семьи. А твои эти… омлетики на сковородке — для одиноких холостяков.
Аня в этот момент вошла с ноутбуком и замерла между ними.
— Может, оставим каждому право выбора? — предложила она тихо.
— Право выбора, — фыркнула мать. — В семье нет выбора. Есть долг.
Игорь почувствовал, как у него внутри поднимается тяжёлая волна раздражения. «В семье нет выбора» — звучало как приговор.
Вечером он позвонил Кириллу. Тот слушал молча, потом сказал:
— Брат, тебя медленно прижимают к стене. Сначала тапочки переставят, потом ключи, потом документы. Ты думаешь, это мелочи, но на самом деле тебя лишают твоего дома.
— Но это моя квартира, — возразил Игорь. — Я же плачу ипотеку.
— Бумаги — одно. Атмосфера — другое, — отрезал Кирилл. — Если ты там чувствуешь себя квартирантом, значит, ты уже не хозяин.
Игорь не нашёл, что ответить.
Через неделю состоялся семейный ужин с родственниками Ани. Пришла сестра Наташа, дядя Виктор с женой. Сели за большой стол, тёща достала сервировочный набор — «по праздникам». Разговор плавно перешёл к деньгам.
— Вот, — начала Людмила Петровна, — я думаю оформить завещание. Чтобы всё было честно. Но ведь понятно, что квартира — это для Ани и Миши.
— А Игорь? — спросила Наташа с ехидной улыбкой.
— А Игорь — он же мужчина, у него своя квартира. Пусть думает сам, — сказала тёща.
Игорь почувствовал, как взгляд всех родственников упал на него. Он медленно поставил вилку.
— У нас общая семья, — произнёс он. — Мы вместе решаем, что и как.
— Да ты не горячись, — вмешался дядя Виктор. — Женщина права: мужчина должен сам обеспечивать.
Аня молчала. Только сжимала салфетку в руках.
Позже, когда гости разошлись, Игорь и Аня остались вдвоём на кухне.
— Ты ничего не сказала, — тихо произнёс он.
— Я не могла, — вздохнула она. — Если бы я возразила маме, был бы скандал.
— А если молчать, будет хуже, — сказал он.
Аня отвернулась.
— Я устала от ваших ссор.
Игорь понял: она уже не «между двух стульев», она сидит на полу, чтобы стулья не качались.
На следующий день грянула новая сцена. Тёща случайно разбила Игореву гитару — ту самую, с которой он ещё в институте выступал на вечерах.
— Она мешалась в углу, — объяснила она. — Я задела ногой, она и упала.
Игорь поднял обломанный гриф, ощутил, как внутри всё оборвалось.
— Это была дорогая вещь, — сказал он хрипло.
— Ты же не играл, — отмахнулась она. — Чего жалеть?
Впервые за всё время Игорь закричал:
— Это была моя жизнь!
Миша выбежал из комнаты, испуганный. Аня подхватила его на руки, шепча: «Папа просто устал».
Людмила Петровна села на диван, приложила руку к сердцу.
— Вот, пожалуйста. У меня давление подскочило. Я стараюсь для всех, а меня тут унижают.
Игорь понял: теперь его будут винить не только в мелочах, но и в её здоровье.
Поздним вечером он открыл ноутбук и начал искать варианты аренды квартиры. Ему казалось, что проще снять жильё самому, чем терпеть постоянный прессинг. Но потом взглянул на спящего Мишу и закрыл сайт. Уходить означало оставить поле боя без борьбы.
На кухне горел ночник. Людмила Петровна сидела там, листая бумаги. На краю стола лежала всё та же брошюра «Права наследников». Она подняла глаза и сказала:
— Знаешь, Игорь, в жизни главное — кто рядом, а не то, что ты заработал. Деньги — приходят и уходят, а стены остаются. Ты об этом подумай.
Он ничего не ответил. Только налил себе воды и ушёл в спальню, где Аня спала, отвернувшись к стене.
И впервые ему показалось, что стена — это и есть единственный его союзник.
Осень накрыла город сыростью и липкими сумерками. Дворники гоняли жёлтые листья в кучи, но ветер снова разбрасывал их, как чужие мысли, которые невозможно удержать. Игорь возвращался домой всё медленнее: он уже знал, что за дверью будет не тишина, а дежурный комментарий тёщи — «почему поздно», «почему без хлеба», «почему не сказал».
Однажды вечером он переступил порог и сразу понял: сегодня будет буря. В гостиной стояли три человека — Людмила Петровна, Аня и Наташа. На столе лежали папки с документами.
— Мы обсуждаем наследство, — бодро сказала тёща, будто речь шла о планах на отпуск. — Я решила оформить квартиру на Аню и Мишу. Это правильно.
Игорь снял куртку, повесил на крючок.
— Ваша квартира — ваше решение. Но при чём здесь мы?
— Как «при чём»? — всплеснула руками тёща. — Я должна всё распределить, пока жива и здорова. Чтобы потом никто не тянул одеяло.
Наташа вмешалась с ядовитой улыбкой:
— А то ещё найдутся те, кто претендовать станет.
Взгляд скользнул в сторону Игоря. Он понял намёк: мол, ты здесь временный, муж — расходный материал.
— Никто не претендует, — спокойно произнёс он. — У нас своя квартира, я плачу ипотеку.
— Да ладно! — вскинулась тёща. — Квартира в кредит — это не квартира, а кабала. Вот умрёшь ты — и что? Банк всё заберёт. А стены… стены останутся.
Аня сидела молча, сжимая пальцами край стола.
На следующий день конфликт перетёк в воспитание. Миша простудился, врач прописал сироп и постельный режим. Людмила Петровна настояла: никакого телевизора, только книги.
— Пусть читает, — сказала она, убирая пульт. — Развивается.
— Он болеет, ему тяжело, — возразил Игорь. — Пусть посмотрит мультфильм, отвлечётся.
— Вот так вы и губите детей, — резко отрезала тёща. — Всё позволено, лишь бы не плакал. А потом вырастет безвольным.
— Лучше безвольным, чем запуганным, — не выдержал Игорь.
— Это ты меня запугиваешь! — закричала она и снова приложила руку к сердцу. — Мне плохо, а ты давишь!
Аня кинулась за таблетками, а Игорь вышел на балкон, чтобы не наговорить лишнего. Он смотрел на мокрый двор, на темнеющие окна соседей и думал: «А ведь она мастер. Каждая её фраза — как узел, которым она стягивает верёвку».
Через неделю грянул скандал из-за кладовки. Игорь хранил там спортивное снаряжение — гантели, палки для треккинга, лыжи. Но, открыв дверь, он увидел аккуратные коробки с крупами, банками и запасами сахара.
— Что это? — спросил он.
— Я навела порядок, — ответила тёща. — У тебя всё пылью заросло. А еда нужнее, чем твои железки.
— Это мои вещи! — повысил голос Игорь.
— В семье нет «моих вещей», — отрезала она. — Всё общее.
Аня стояла рядом и шептала:
— Игорь, не ссорься.
Он понял: она снова выбрала тишину вместо позиции.
Последней каплей стала встреча с соседом Геной. Тот, ухмыляясь, сказал:
— Слышь, Игорь, у тебя тёща — командир! Теперь двор на неё держится, она уже и в совет дома пролезла. Сказала, что у тебя руки не доходят, а она за тебя подпишет. Молодец баба!
Игорь молча развернулся. Ему казалось, что его жизнь вывернули наизнанку и всем показали швы.
Вечером он собрал семью.
— Нам нужно поговорить, — сказал он.
Аня настороженно посмотрела.
— Только не ссорьтесь, прошу.
— Это не ссора, — сказал он твёрдо. — Это разговор.
Людмила Петровна села напротив, скрестив руки.
— Ну, говори.
— Я устал жить как квартирант. Это мой дом, я плачу за него, я строил здесь жизнь. Но каждый день мне напоминают, что стены — не мои, что решения принимает кто-то другой.
— А ты на что претендуешь? — резко перебила она. — Это моё наследство!
Игорь посмотрел прямо в её глаза и ответил:
— Я претендую только на семью, а не на ваши стены.
В комнате повисла тишина. Аня опустила голову, Миша проснулся от шума и тихо позвал «папа». Людмила Петровна впервые не нашла слов.
На следующий день Игорь собрал сумку и уехал к Кириллу. Он не ушёл навсегда, но сделал паузу. Аня не звонила — лишь прислала короткое сообщение: «Мне нужно время».
Игорь сидел на диване друга, смотрел в потолок и думал: «Стены — это не дом. Дом — это люди. Но если люди превращают стены в оружие, дом рушится быстрее, чем ипотека кончится».
Финал оставался открытым. Семья ли это ещё? Или уже три отдельных острова, соединённых только линией детского смеха? Вопрос висел в воздухе, как недостроенный мост — туда, где пока нет берега.
Собирайтесь. Я предупредила один раз — и этого хватит, — Наташа зло посмотрела прямо на гостей