— За молодых! — дядя Слава поднял бокал, и на люстре дрогнули подвески.
— За квартиру для Дениса! — добавил кто-то из дальних родственников.
Зал взорвался: «Горько!», музыка, смех, чоканье бокалов. Я крепко обняла брата, поцеловала Полину в щёку.
— Ключи потом, — шепнул Денис, кивая на коробочку с лентой. — Мы всё оформили. Ты рада за нас?
— Рада, — кивнула я. — Правда рада.
На сцену вышла мама. Сияла, как гирлянда на витрине.
— Доченька, Аня, — сказала она в микрофон. — И вам с Серёжей подарочек. Мы отдаём вам дачу! Это почти дом: сад, воздух, мангал, простор! От сердца отрываем, но для родной доченьки ничего не жалко!
— Ура! — хором крикнули за столами.
Серёжа сжал мою ладонь под скатертью.
— «Почти дом» — это как? — прошептала я.
— Поздравления не перебивают, — улыбнулся он. — Потом спросим, как оформят.
— Ты веришь, что оформят?
— Хочу верить, — ответил он. — Мы же семья.
В СНТ пахло смолой, травой и антоновкой. Домик стоял из трёх бревенчатых вздохов, крыльцо скрипело. Слева — легендарная будочка-туалет, подпертая кирпичами.
— Это и есть «почти дом», — сказала я, касаясь ладонью растрескавшейся доски.
— Почти, — согласился Серёжа. — Но участок хороший. Смотри: тут терраса, здесь мини-бассейн, там — гамак.
— И тёплый санузел пристроить, — подхватила я. — И воду ввести в дом.
Мы разложили блокнот и карандаш. Рисовали квадраты, стрелочки: «санузел», «водопровод», «навес». Я вдруг поверила в картинку.
На дорожке раздались шаги, и мамино «Ага!» прозвучало как контрольная отметка.
— Вы чего за бассейн тут нарисовали? — она заглянула в блокнот. — В следующем году здесь будут кабачки!
— Мам, мы хотим место отдыха, — сказал Серёжа спокойно. — Без грядок посередине.
— А мы хотим урожай, — отрезала мама. — Никаких бассейнов. От него мошкара и зависть у соседей. И вообще — воды у вас нет.
— Мам, — я положила ладонь на блокнот, — вы же нам дачу подарили. Помнишь?
— Помню. Пользуйтесь. Приезжайте, шашлычки жарьте. Только теплицу и грядки не трогаем.
— То есть пользоваться можно, менять — нельзя? — уточнил Серёжа.
— Угу, — кивнула мама. — Это же дача. Не квартира.
Папа появился с граблями и одобрительно кивнул: «Правильно». Я смотрела на квадраты мечты и видела, как они превращаются в грядки.
— А тёплый туалет? — спросила я. — Мы хотим пристройку, нормальную канализацию.
— Потом, — мама махнула рукой. — Сейчас не до того. И вообще, вам и так хорошо. Летом тут рай.
— Рай с ведром воды и фонариком ночью, — буркнул Серёжа, но так тихо, что услышала только я.
— Вы всегда всё усложняете, — вздохнула мама. — Приехали бы, посидели, пожарили — и домой. Что вам ещё?
У Дениса пахло краской. Новая кухня блестела, на подоконнике стояли коробки «посуды не трогать». Полина наливала чай в новенькие кружки.
— Ну как у вас с дачей? — спросила она, ставя печенье.
— Прекрасно, — сказал Серёжа и улыбнулся. — Дом мечты без дома.
— Вид у вас загадочный, — заметил Денис. — Что случилось?
— Нам подарили на словах, — сказала я. — В реестре — папа. Бассейн запрещён, грядки — святое. Любые изменения — «потом».
— Да ладно, — Денис откинулся на стул. — МФЦ, дарственная — и всё. Поторопи их.
— Я пыталась, — ответила я. — Мама отмахнулась: «Урожай, теплица». Папа сказал: «Зимой смысла нет».
— Они просто боятся отрезать кусок жизни, — мягко сказала Полина. — Сорок лет каждую весну там.
— Пусть не отрезают, — сказал Серёжа. — Но тогда это не подарок.
— Я поговорю, — пообещал Денис. — Без эмоций, по-деловому.
— И всё же, — спросила Полина, — тебе обидно?
— Обидно не за дачу, — ответила я. — Обидно за игру. Когда громко называют «дарим дочери», а потом запрещают поставить стул туда, где мне хочется.
Мы приехали в СНТ с тортом и списком. Мама в перчатках, папа с секатором.
— Мы с тортом и вопросами, — сказала я.
— Вопросы к папе, — отозвалась мама. — Я за рассаду.
— Пап, — начал Серёжа, — чтобы вложиться в дом: вода, санузел, проводка — нужен документ. Дарственная. Мы оплатим всё, займёмся сами.
— Чего вы спешите? — папа снял кепку. — Оформим. Весной. Сейчас теплица, потом картошка, потом забор.
— Нам нужно планировать, — сказала я. — Если это наш дом, мы берём ответственность. Если ваш — мы отступаем.
— Ой, всё! — вспыхнула мама. — Мы от сердца отрываем, а ей «планировать»! Радоваться надо, а не бумажки требовать!
— Мам, — тихо сказал Серёжа, — радоваться можно факту, а не речи. Или да, или нет.
— Дача общая! Семейная! — повысила голос мама.
— «Общая» у вас значит «ваша», — ответила я. — Наши решения там не работают.
— И бассейна не будет, — подвела итог мама. — Он уродливый.
— Он выглядит как наша свобода, — сорвалось у меня.
— Свобода — это когда семья вместе, — отрезала она.
— Свобода — это когда «да» действительно «да», — повторил Серёжа.
Я сходила к нотариусу. Список короткий: паспорта, выписка, госпошлина — полчаса работы. Купила маме астры и зашла.
— Мам, пап, — сказала я, — всё можно оформить за один визит. Я оплачу. Вот перечень.
— Сейчас не до бумажек, — отрезала мама. — Урожай. Мы теплицу новую поставили. Приезжайте, пользуйтесь. Но не ломайте.
— Весной, — добавил папа. — Зимой смысла нет. И не дави на мать.
— Весной скажете «летом», — ответила я. — Пап, или дарите, или нет.
— Ты каким тоном со мной разговариваешь! — вспыхнула мама. — Мы тебе дачу — а ты претензии!
— Вы мне речи, — спокойно сказала я. — Дачу — себе. Это нормально, если честно. Ненормально — называть это подарком мне и управлять, как прежде.
Мама отвернулась к окну. На подоконнике тянулась к свету зелень.
— Ань, — сказал папа, — ты права. Но давай весной, правда?
— Я приму любое «да» или «нет», — ответила я. — Но «почти» больше не хочу.
— Какое ещё «почти»? — упрямо спросила мама.
— Когда слова громкие, а действия тихие, — сказала я. — Когда «дарим» — только на банкет.
Мы перестали ездить. Субботы стали про рынок, кино, долгие завтраки. Тишина в голове тоже изменилась: вместо скрипа крыльца — шорох страниц.
Через месяц родители пришли с тортом и яблоками.
— У туалета стенка поползла, — смущённо сказал папа. — Надо цемент, доску. Серёжа, поможешь?
— Пап, мам, — я сложила ладони, — дача — ваша. И ответственность — ваша. Мы не будем чинить и планировать. Мы хотим свой дом, где стул стоит там, где хочу я.
— То есть бросаешь нас? — дернулась мама.
— Мы просто перестаём играть в «почти», — сказал Серёжа. — Поможет Денис.
— Попросим Дениса, — выдохнула мама и посмотрела в пол.
— Хорошо, — сказал папа. — Разберёмся сами.
Мы проводили их до двери. В лифте было тихо, как в пустом зале после концерта. Я прислонилась лбом к прохладной стене и вдруг почувствовала лёгкость — как после снятого тяжёлого рюкзака.
Мы сняли на лето крошечную студию у реки. На террасе поместился столик и «бассейн-тазик» для цветов.
— Смотри проект, — Серёжа развернул планшет. — Каркасный дом сорока квадратов. Тёплый санузел по умолчанию. Вода, вентиляция. Всё не «почти».
— Вот что я хочу, — сказала я и почувствовала, как плечи опускаются. — Пусть маленький, но наш.
Вечером мы спорили о цвете фасада, пересчитали смету, спорили ещё. Это были счастливые споры двух людей, а не «семейного комитета».
Зимой позвонила мама.
— Мы подумали… Оформим дарственную, — сказала она тихо. — Папа говорит, ты права: или дарить, или нет. Только можно я в июне посажу пару рядов зелени? Ритуал. Без командования.
— Если оформим — решения будут наши, — ответила я. — Но ритуал — можно. Осенью планируем своё.
— Договорились, — сказала мама. — И… прости меня. Я шумная.
— Мама, я тоже, — усмехнулась я. — Но я учусь быть точной.
У нотариуса всё заняло полчаса. Бумага была сухая и простая: «Сторона 1 безвозмездно дарит Стороне 2».
— Мы не плохие, — сказала мама, ставя подпись. — Просто дача — наша жизнь. И вдруг — отдать… будто себя отрезать.
— Больно было от игры, — ответила я. — Не от дачи. Вы назвали подарком мне, а распоряжались вы.
— Прости, — кивнула мама. — Я учусь говорить ровно то, что делаю.
— И я, — сказал папа. — Кабачки в кадках вырастут, если что. Теплицу на зиму перевезу к соседу.
— Возьми наши доски, — предложил Серёжа. — Мы будем делать террасу, останется лишнее.
— Спасибо, — улыбнулся папа. — С этого и начнём.
Мы вышли на улицу. Снег блестел, воздух был острый, как новая мысль. Я держала в руках папку и понимала, что в ней не просто бумага, а разрешение жить без «почти».
Весной мы провели воду, заменили проводку, поставили тёплый санузел. Электрик говорил коротко и по делу:
— Здесь автомат, здесь УЗО, здесь заземление. Никаких скруток.
На месте будущего бассейна лежала ровная площадка.
— Красиво, — сказала мама летом, приходя на «ритуал». — Я и не знала, что туалет может быть тёплым и тихим. И свет не мигает.
— Это называется «не почти», — улыбнулся Серёжа.
— У вас хорошо, — поправилась мама. — У вас обоих. Я учусь.
Вечером приехали Денис и Полина.
— Прости за мои советы «поторопи их», — сказал брат. — Думал, это бумажки. А это — про границы.
— И про то, что обещание без действия — пустышка, — кивнул Серёжа.
— И про то, что «общая» не значит «без правил», — добавила я.
— Вы правы, — сказала Полина. — Слушайте, можно мы возьмём вашу смету? Нам пригодится, когда будем что-то своё строить.
— Конечно, — ответил Серёжа. — И электрика нашего советую. Он не делает «на авось».
Мы сидели на террасе, слушали кузнечиков и запахи жарящихся овощей. В кадке блестела вода, на ступенях сохли полотенца.
Я вдруг поняла, что впервые за долгое время слово «наш» не расползается на «семейный комитет», а держится в ладони, как тёплый камешек.
Иногда я вспоминаю банкет и громкое «Мы дарим!». Как легко произносились слова. Как трудно давалась правда. Я не держу обиды: разобрала её, как старый сарай, и пустила доски на новую террасу. Теперь у меня привычка — спрашивать документы у эмоций. Если «подарок» существует только в речи — я не беру.
— Хорошо, что мы не поставили бассейн поперёк грядки в прошлом году, — сказал Серёжа.
— Тогда мы бы пол-лета слушали про кабачки, — улыбнулась я. — А теперь слушаем, как блики ложатся на воду.
— «Наш» — это когда два человека делают выбор и берут ответственность, — сказал он.
— Без «почти», — ответила я.
В дальнем углу мягко шуршал санузел — честный, как подпись под дарственной. На кухне зелень тянулась к свету. На табличке из старой доски было выжжено одно слово: «Дом». Не «почти дом». Не «дача на словах». Просто дом.
Самозахват по-родственному