В воскресенье, когда лифт опять застрял между третьим и четвёртым, Андрей поднимался пешком, считая ступени и собственные вздохи. На пятом его встретили две пары тапочек у двери — его с резиновыми полосками и новые, пушистые, с нашитыми жемчужинами. Пушистые были знакомы: рекламировали «уют дома» в каком-то телемагазине, который любит смотреть Зинаида Петровна — тёща. Она обещала «забегать на пару часов помогать с детьми», а теперь эти два часа подолгу растягивались до ночёвок, завтраков и телефонных звонков в его отсутствие.
Замок щёлкнул, в коридоре пахло блинчиками и хозяйственным мылом. На вешалке висел новый органайзер — кармашки в клеточку, откуда торчали письма из банка, гарантийники, чужая квитанция за воду с адресом «ул. Командарма, 12». Андрей остановился: они жили на Яблоневой. Зачем им чьи-то квитанции?
— Андрей, не ходи в кроссовках по коридору, — из кухни раздался голос Зинаиды Петровны. — Я только протёрла. И вообще, пусть обувь дышит.
Он снял кроссовки и дёрнул шнурки, сдерживая укол раздражения. Это была его квартира в ипотеке, его коридор с узкой тумбой, которую они с Мариной выбирали часами, и его привычка — не снимать обувь, пока не донесёт пакеты до кухни. Но с некоторых пор порядок стал «общим делом», и «общим» называлось то, что тёще удобно.
— Папа пришёл! — закричала из детской Соня и выбежала, обнимая его за талию. — Бабушка сказала, что твои провода старые и некрасивые. Мы их аккуратно выбросили.
Андрей машинально улыбнулся дочери, хотя улыбка вышла деревянной. «Провода старые» — это был удлинитель с колодкой, на которую в офисе он ставил пилотные блоки. Он неделю искал, обещая Тимуру с работы протестировать сценарий для клиента. «Аккуратно выбросили» — звучало особенно издевательски.
В кухне Зинаида Петровна стояла у плиты, расправив плечи, как дирижёр. На столе — аккуратные стопки блинов, графин с компотом и коробка, подписанная «сухари — собакам соседки Клавы». Она всегда что-нибудь подписывала, надписывала, приклеивала стикеры. На холодильнике висел свежий лист: «Расписание: питание детей — 8:00, 14:00, 19:00. Марина — созвон с клиентом 21:00. Андрей — пробежка 7:00?». Вопросительный знак был выделен маркером. Как будто его собственное утро теперь нужно согласовывать.
— Андрей, — сказала тёща, не поворачиваясь, — ты поел на работе? Не ешь улиток из этих ваших кафе. Я тут в чате дома прочитала, сколько там микробов. Вот блинчики — с творогом, всё натуральное. И компот я сама.
— Спасибо, — ответил он, садясь. — А где Марина?
— Созвон у неё, — сказала Зинаида Петровна. — Большой проект, она устала, надо её беречь. А ты… тебе объясню. Я временно буду ночевать у вас чаще. У меня в поликлинике курс, анализы, ранние. Мне неудобно туда-сюда. До весны. Весной я подумаю.
До весны. До весны оставалось четыре месяца. У Андрея в голове щёлкнули цифры: ипотека — сорок семь тысяч, сад — семь, секция — пять, коммуналка скоро вырастет. Зинаида Петровна свою «однушку» на Командарма сдала студенткам, потому что «грех пустовать», и уже прислала Марине фотографию перевода: «18 000 пришло, родная, это на твоё здоровье». Эти деньги почему-то оседали на маминой карте, а не в их общем бюджете, но обсуждать это было «некрасиво».
— До весны — это надолго, — тихо сказал он.
— Андрей, — тёща положила лопатку, повернулась, прищурилась, — ты молодой, не понимаешь. Пока здоровье есть — надо всё успеть. И потом, кто детям поможет? Марина горит, ты пропадаешь на работе. Разве тебе не легче?
Он уткнулся в блинчик, считая обороты вилки. «Легче» — слово, которое она произносила, как нарезку: ровно, привычно, с уверенностью. Всё, что делала Зинаида Петровна, было «легче» для кого-то, кроме него. Она уже переставила кастрюли «логично», перевесила полотенца «чтобы не сырели», отправила его кофемашину «в гости» к соседке — «Клава попросила, попробует, вернёт». Клава не вернула, а через день прислала банку варенья «в обмен». Зинаида Петровна с улыбкой сказала: «Бартер — это современно». Андрей представил, как пишет Тимуру: «Кофе задерживается — машина ушла в бартер».
Вечером пришла Марина — с ноутбуком, беспокойным взглядом и привычным «мам, у нас было по плану молоко?» Она поцеловала Андрея в висок, слишком быстро, как пробегом. Андрей отметил, что ещё год назад она сначала смотрела ему в глаза, улыбалась без тени спешки. Теперь их взгляды встречались на бегу.
— Мы с мамой подумали, — Марина сдула прядь с лица, — можно перевезти детскую в большую комнату. Им тесно, игрушки везде.
— А мы с тобой куда? — спросил Андрей.
— В меньшую, — отозвалась тёща, не дав дочери слова. — Вы молодые — ужмётесь. Я им шкаф-купе нашла по объявлению, отдам свои деньги за предоплату, но потом вернёте, когда премию получишь. Нечего на кредитах сидеть, проценты огромные, — она невзначай коснулась листка со «расписанием». Там ниже маркером было: «Сократить ненужные траты: кофе, подписки, беговая дорожка».
Андрей вздохнул. Беговая дорожка стояла согнутой за шторой в их спальне. Он пользовался ей зимой, когда темно и скользко. Теперь, если спальню занять детьми, дорожке места не будет. «Здоровье — пока есть — надо всё успеть», напомнил он себе её слова и поймал себя на злой усмешке.
Он хотел возразить, но Марина, словно угадав его мысль, коснулась его плеча:
— Давай позже обсудим, ладно? У меня созвон через десять минут.
«Позже» растягивалось, как жвачка под столом. Позже стало вечным.
Понедельник начался с чата управляющей компании, где Зинаида Петровна уже была «Зинаида П.» и писала: «В квартире № 56 (это их) детские игрушки на площадке мешают проходу. Соблюдайте правила». Андрей увидел сообщение на телефоне и фыркнул: это были Сонькин самокат и шлем, которые он накануне оставил снаружи, потому что руки были заняты пакетами. Тёща сделала фото — и выложила в общий чат, как доказательство. Ещё ниже шёл её же комментарий: «Владелец — мой зять, но правила есть правила. Прошу всех соблюдать».
— Мам, ты серьёзно? — спросил вечером Марина, но в голосе не было ни удивления, ни явного недовольства, только усталость.
— Я всем показываю, что у нас порядок, — объяснила Зинаида. — Если своих не приструнишь, чужие обнаглеют. Видели, как у Павла, председателя, ребёнок рисовал на стенах? Теперь везде рисунки.
Павел, председатель совета дома, отреагировал сухо: «Замечание принято. По итогам недели рассмотрим штрафы». Андрей читал это и чувствовал, как у него сжимается затылок. Он не переставал удивляться, с каким азартом тёща строит порядок там, где его никогда не просили строить.
Днём позвонил Денис, сосед со второго и приятель по выходным — тот самый, что иногда помогал с перевозкой мебели.
— Слушай, — начал Денис, — ты в курсе, что твоя тёща предлагала моему брату посмотреть вашу лоджию? Говорит, «у Андрея склад, а могло бы быть рабочее место швеи». У брата жена — портниха, она ушами зашевелила. Я отговорил, конечно. Но… ну ты понял.
Андрей не сразу нашёл слова. Лоджия была его крепостью: там висело велосипедное колесо, ящик с инструментом, коробки с проводами, лампы — всё, что помогает ему, инженеру по автоматизации, подрабатывать настройкой «умных» систем. Он не был «мастер на все руки», но умел и любил. Лоджия спасала: можно было запереться, поставить на тумбу кружку (которую никто не выбросит за «сколы») и пособирать щит. Вдруг оказалось, что кто-то уже мысленно отдаёт эту крепость под машинку и нитки.
— Спасибо, что сказал, — выдавил он. — Я разберусь.
Разговор закончился, а Андрей стоял посреди кухни, где всё было подписано: «мёд — не детям», «ножи острые», «вазелин — в аптечке». На подоконнике красовалась коробка с надписью: «Лишнее — в чат обменов». Внутри лежали его старые шахматы, деревянные, тяжёлые, и блокнот с формулами, в котором он ещё на третьем курсе писал идеи для диплома.
— Мам, — сказал он вечером. — Коробка «лишнего» — это чьё лишнее?
— Общее, — ответила Зинаида. — Ты же не играешь в шахматы. А вещи должны работать. Мы с Клавой решили устроить субботник вещей. Понимаешь, Андрей? Экологично.
Он поймал взгляд Сони: девочка смотрела то на него, то на бабушку. У Сони была новая привычка — выпускать воздух, как из шарика, когда взрослые спорят. Чуть слышный «п-п-п», будто боится просвистеть. Андрей сел на корточки:
— Сонь, с шахматами подожди. Мы с тобой потом сыграем.
— Бабушка сказала, что у нас всё будет по полочкам, — сказала Соня. — И что ты любишь бардак, потому что мальчик. А я девочка, я люблю полочки.
Он улыбнулся ей, хотя внутри закололо. Он не любил бардак. Он любил, когда у вещей есть история — не легендарная, не из пафосных сериалов, а своя: вот этот блокнот прошёл с ним стипендию и ночные смены; эти шахматы — подарок от Тимура на двадцать восемь лет, чтобы «мозги не заржавели». Но история, как оказалось, плохо вписывалась в «расписание».
К середине недели тёща сложила в прихожей три дорожные сумки. Одна — с постельным бельём («моё гипоаллергенное»), другая — с кухонными штуками («ручная тёрка безопаснее вашей электрической, а то дети руки суют»), третья — с папками и документами. В папках — распечатки каких-то законов («как вернуть налоговый вычет», «как посчитать коммунальные по нормативу»), их кредитный договор, куда она зачем-то прикрепила стикеры «нельзя допустить просрочку», «переоформить страховку». Андрей не понимал, когда она успела сделать копии.
Марина возвращалась поздно, и иногда Андрей слышал, как они с мамой шушукаются на кухне. Там звучало: «Андрей упрямится», «ему трудно», «он не понимает нашей нагрузки», «я вижу, как ты теряешь вес». И Марина отвечала: «Мам, не начинай». Но не начинать — это не про Зинаиду Петровну. Она будто подкармливала каждую ситуацию метафорами и заботливыми алгоритмами.
В пятницу вечером у Андрея был корпоратив — формальный ужин с коллегами и клиентами. Он не любил такие вечера, но Тимур попросил прийти «хотя бы на час». Андрей заранее предупредил Марину, что вернётся к одиннадцати. Зинаида Петровна узнала об этом через холодильник — на листочке «Планы», где он написал: «Пт, 19:00–22:30 — ужин, вероятно без алкоголя».
— «Вероятно без алкоголя» — это как? — спросила она, подняв бровь. — Ты отец. У нас дети.
— Это ужин с партнёрами, — спокойно сказал Андрей. — Я буду пить воду.
— Тогда зачем идти? — искренне удивилась тёща. — Нечего там делать. Лучше бы ребёнка в бассейн отвёз, у неё пропуск, а мама устала. И деньги не трать в ресторанах. Сколько стоит порция этих ваших… брускетт?
Марина стояла у окна и делала вид, что не слышит. Андрей ощутил внезапную пустоту — как из кармана вынули мелочь; пустяк, а неприятно. Он сказал:
— Это работа.
— Работа — это когда тебе платят, — обрубила тёща.
Он ушёл, всё же сходил на ужин, сидел на краю стола, смеялся шуткам начальника, отвечал на вопросы клиента о сроках. В десять позвонила Марина: «Можешь купить молока?» Он купил. В одиннадцать сорок пять открыл дверь квартиры и увидел тёщу в прихожей — в халате и с папкой.
— Мы тут с Мариной посчитали, — сказала она, — если отказаться от дорожки и кофемашины, за год сэкономишь двадцать четыре тысячи. Плюс не ходить в рестораны. Это минимум. А я буду отдавать за квартиру зимой, мы же семья. Но раз мы семья, значит, бюджет общий, и решения — тоже. Правильно?
Андрей поставил пакет с молоком на тумбу. Он пытался понять, как слово «семья» так легко меняет владельца, как чужая визитка, на которой зачёркнуто имя и написано новое. Он устал объяснять очевидное: они с Мариной взрослые, у них есть договорённости, они сами решат, где дорожка, где кофе.
Соня выглянула из-за двери: «Пап, а можно завтра мультик? Бабушка сказала — только по расписанию». Андрей кивнул: «Посмотрим». Он чувствовал, как уходит почва — не под ногами, а над головой, как потолок, который вдруг опускается. И в этом опускании слышен мягкий шелест стикеров.
Ночь он провёл на диване в гостиной, потому что в спальне, решением «на потом», уже стояли разобранные кроватки. На столике лежала записка: «Андрей, не забудь убрать коробку с проводами — в чат обменов есть желающие». Он перевернул лист и на обороте написал: «Не забудь поговорить с Мариной — наедине». Потом долго лежал с открытыми глазами, слушая, как в соседней комнате тёща ровно дышит.
Субботним утром Андрей проснулся от запаха жареного лука и звона сковороды. Было ещё темно, но Зинаида Петровна уже стояла на кухне, готовила что-то «к обеду». Он посмотрел на часы — 6:20.
В прихожей валялись её сумки: одна открытая, сверху торчала пачка документов, аккуратно перевязанных резинкой. Среди бумаг мелькнуло что-то знакомое — его зарплатная ведомость за прошлый месяц. Андрей замер. Он никогда не показывал эти бумаги Зинаиде Петровне.
— Ты что ищешь? — раздался голос за спиной.
Он обернулся: Марина стояла в халате, потирая глаза.
— Это наши документы, — коротко сказал он. — Но они у мамы в сумке.
— Андрей, давай потом, — устало попросила она. — Я не хочу с утра…
Он ничего не ответил, просто захлопнул сумку.
Днём пришёл брат Марины — Саша, студент, живущий в общежитии. Притащил ноутбук и сказал, что «мама обещала починить интернет». Чинить пришлось Андрею: роутер перенесли в коридор, кабель перерезали, «чтобы дети не спотыкались».
— Андрюх, — шепнул Саша, когда они вдвоём копались в проводах, — я не хотел тебя втягивать, но маме кажется, что ты… ну, скрываешь доходы. Она говорит, у тебя подработка и что ты часть денег прячешь.
Андрей оторопел. Подработка была, но законная: он помогал настраивать «умные дома» и системы видеонаблюдения. Это позволяло оплачивать ипотеку без задержек. Прятать он ничего не прятал: просто не считал нужным докладывать тёще.
— Саша, — процедил он, — моя зарплата — это моё дело. Я женат на твоей сестре, а не на твоей маме.
Саша виновато пожал плечами и добавил:
— Я так, по-человечески. Береги себя.
В воскресенье в гости пришла соседка Клава — та самая, с которой у Зинаиды Петровны был «бартер». Она принесла банки с компотом и рассказывала, как у неё «племянник айтишник в Германии». Зинаида Петровна тут же вставила:
— А у моего зятя руки золотые, он всё чинит, только ленится порядок навести.
Андрей сидел молча, глотая чай, в котором плавали непонятные коричневые хлопья.
— А у вас лоджия просторная, — заметила Клава. — Я бы там мастерскую сделала.
Андрей сжал зубы.
К вечеру он наконец решился. Марина сидела в спальне, отвечала клиентам. Он сел напротив.
— Марин, — начал он, — я больше так не могу. Либо мы ставим границы, либо я съезжаю.
Она подняла глаза — красные, усталые.
— Андрей, ну ты понимаешь, я не могу маму выгнать. У неё курс анализов, врачи, ей тяжело.
— Но она лезет во всё, — перебил он. — В бюджет, в наши вещи, в наши разговоры. Она делает копии документов. Она жалуется на меня соседям.
Марина помолчала, потом тихо сказала:
— Я не знаю, как это остановить.
— Значит, — медленно произнёс Андрей, — надо решить, кто для тебя важнее.
Марина отвернулась к экрану ноутбука.
В понедельник Зинаида Петровна пошла дальше. В общем чате дома появилось сообщение: «Уважаемые жильцы! Для примера: в квартире №56 дети ложатся спать поздно. Это мешает соседям сверху и сбоку. Родители должны соблюдать режим».
Под сообщением — десятки глазков и смайликов. Андрей чувствовал, как его репутация в доме тает на глазах. Он не спал ночь, глядя в потолок.
Утром он собрал коробку с инструментами и уехал на работу раньше обычного. В офисе он сидел за компьютером, но вместо цифр и схем видел, как чужие руки роются в его ящиках.
К обеду позвонил Денис:
— Слушай, твоя тёща ко мне заходила. Сказала, что ты хочешь продать свой велосипед и купить детям стол. Спросила, не нужен ли мне велик. Я сказал — нет. Но, Андрюх, будь осторожен. Она реально считает, что распоряжается твоим имуществом.
Андрей положил трубку и ударил кулаком по столу. Коллега с соседнего места бросил взгляд:
— Всё нормально?
— Да, — выдавил он. — Всё под контролем.
Но «контроля» не было.
Вечером он вернулся домой и застал странную сцену. Зинаида Петровна стояла в прихожей с двумя соседками, что-то показывала на пальцах. На полу — коробка с его старыми фотоаппаратами и объективами.
— Вот, — говорила она, — Андрей всё равно этим не пользуется. Можно продать через знакомых, а деньги пустим на шкаф для детской.
— Мам! — рявкнул Андрей. — Это мои вещи!
Соседки растерянно переглянулись и быстро ушли.
Зинаида Петровна повернулась к нему с надутыми губами:
— Ты не понимаешь, сколько пользы было бы детям. Ты эгоист.
Он почувствовал, как его трясёт.
— Я не позволю выносить из дома мои вещи, — сказал он.
— А кто тебя спрашивает? — холодно бросила она. — Здесь всё общее.
Вечером они снова пытались говорить с Мариной. Она сидела на краю кровати и перебирала волосы.
— Андрей, я понимаю тебя, но мама… она не уйдёт.
— Тогда уйду я, — сказал он. — Я не могу жить, когда меня лишают голоса в собственном доме.
Марина молчала.
Соня заглянула в комнату и тихо спросила:
— Папа, а ты завтра будешь дома?
Он кивнул, хотя сам не знал, сможет ли выдержать ещё один день.
Во вторник утром Зинаида Петровна устроила «ревизию кладовки». Она выгребла оттуда коробки, разложила по стопкам и громко объявила:
— Это всё мусор. Андрей, зачем тебе старые провода, журналы, инструменты? Надо выбросить.
— Это не мусор, — сказал он.
— Мусор, — повторила она. — Ты только захламляешь жизнь.
Андрей схватил одну из коробок и утащил на лоджию. Он чувствовал, что если сейчас уступит, то сдаст последний рубеж.
К вечеру он позвонил Тимуру:
— Слушай, я не выдержу. Можно я пару дней поживу у тебя?
— Конечно, приезжай, — ответил друг. — Только, Андрюх, реши для себя: ты хочешь семью или хочешь покоя? Иногда эти вещи несовместимы.
Андрей молчал.
Но уезжать он так и не решился. В ту ночь он снова лёг на диван в гостиной. В голове вертелись одни и те же слова: «Это всё общее». Ему казалось, что ещё немного — и исчезнет всё, что он когда-то считал своим.
На следующий день Зинаида Петровна объявила:
— Андрей, в субботу к нам придёт председатель совета дома Павел. Мы обсудим перераспределение кладовок в подвале. Твоё мнение, думаю, не принципиально. Но будь дома.
Он посмотрел на неё и понял: это война. И в этой войне его оружие — только слова, которые до сих пор он глотал.
Суббота наступила слишком быстро. С утра Зинаида Петровна бегала по квартире, протирала столы, раскладывала бумажки и записки, как будто к ним должен прийти не председатель совета дома, а министр ЖКХ.
— Андрей, надень нормальную рубашку, — командовала она. — Не позорь семью.
Он не ответил. Вместо рубашки натянул футболку, нарочно мятую. Внутри уже кипело: этот «приём» с Павлом был не про кладовки, а про демонстрацию власти.
В два часа в дверь позвонили. На пороге появился Павел — сухощавый мужчина лет пятидесяти, с папкой подмышкой. За ним — соседка Клава, как будто приглашённая свидетелем.
— Ну что, — бодро начала Зинаида Петровна, — у нас тут вопрос: в подвале есть свободные кладовки, надо распределить. Мы подумали, что Андрею не нужна его старая, он только барахло хранит. А вот Клаве пригодится — у неё племянница шьёт, место нужно.
Андрей поставил руки в карманы.
— Моя кладовка — часть договора, — сказал он. — Я плачу за неё.
— Но там хлам! — всплеснула руками тёща. — Ты сам туда годами не заглядывал.
— Я туда хожу каждую неделю, — резко ответил Андрей. — И не тебе решать, что хлам, а что нет.
Клава смущённо опустила глаза. Павел покашлял, словно хотел сгладить:
— Вопрос спорный, давайте не будем…
— Будем, — перебила его Зинаида Петровна. — Надо наводить порядок. Андрей всё равно ничего толком не делает.
— Хватит! — сорвался он. — Это мой дом. Моя кладовка. Мои вещи. А вы ведёте себя так, будто я квартирант в собственном жилье.
Тишина повисла. Павел кашлянул ещё раз и поспешно ушёл, за ним — Клава.
Когда дверь за гостями закрылась, Зинаида Петровна театрально присела на стул.
— Сердце… опять кольнуло… — прошептала она. — Ты меня до инфаркта доведёшь.
Марина метнулась к ней:
— Мам, не надо, пожалуйста.
Андрей смотрел на эту сцену и понимал: вот она, классическая манипуляция. Каждый раз одно и то же. «Здоровье, сердце, давление».
— Мам, — устало сказал он, — хватит.
— Что «хватит»? — вскочила Зинаида Петровна, моментально «забыв» о сердце. — Ты неблагодарный! Если бы не я, вы бы давно утонули в кредитах! Я сдала свою квартиру, чтобы вам помогать! Я порядок навожу, а ты… ты только недоволен!
Он чувствовал, как внутри закипает.
— Знаешь, Зинаида Петровна… — голос дрогнул, но он взял себя в руки. — У вас дома бардак, в нас порядку учите — смешно.
Эти слова вырвались сами собой, но прозвучали как приговор.
Марина ахнула:
— Андрей!
— Что «Андрей»? — он обернулся к жене. — Ты посмотри на себя! Ты живёшь по чужим расписаниям, выполняешь чужие приказы, молчишь, когда твою семью унижают. Это не жизнь, Марин.
Зинаида Петровна побледнела, губы поджались в тонкую линию.
— Если тебе не нравится, — прошипела она, — дверь там.
— Может, и дверь, — сказал он. — Но решать будем мы с Мариной, а не вы.
Ночь они снова провели в разных комнатах: он — на диване, Марина — с детьми. Зинаида Петровна демонстративно хлопала дверцами шкафов и вздыхала, будто в доме случилось горе.
Утром Андрей собрал сумку — пару рубашек, джинсы, ноутбук.
— Куда ты? — спросила Марина.
— К Тимуру, — спокойно сказал он. — Мне нужно подумать. Если ты готова жить своей жизнью — позвони. Если готова и дальше жить мамиными правилами — я не вернусь.
Она смотрела на него долгим взглядом, в котором было всё — растерянность, обида, страх. Но ответа не последовало.
В подъезде он встретил Клаву. Та кивнула, чуть виновато.
— Андрей, прости. Я не хотела влезать. Твоя тёща… она сильная женщина.
— Сильная, — усмехнулся он. — Только сила её не там, где нужно.
Он шагнул на улицу, вдохнул холодный воздух. Впереди был Тимур, диван в его гостиной, и, может быть, разговор с Мариной, которого он ждал слишком долго.
А позади остался дом, где порядок означал чужую волю, а бардак — его собственная жизнь.
История не закончилась. Тёща не отступит. Марина не решится быстро. А он ещё не знает, где поставить точку. Но впервые за долгое время Андрей почувствовал — хоть маленький, но свой шаг.
Устала от пустого кошелька (2)