Катя привыкла держать дом как расписание автобуса: всё вовремя, всё чисто, ничего не течёт и не скрипит. Она бухгалтер, цифры любит за их молчаливую честность. Муж Илья работает на складе у мебельщиков, смены неровные, зато руки золотые: любую полку выровняет, петлю поправит. Они живут в панельной девятиэтажке на конечной, где вечерами пахнет хлебом из мини-пекарни и мокрыми собаками с площадки. Из окна — гаражи и тополя, под которыми бабушка Зина кормит ворон и соседских сплетен одинаково щедро.
Близких друзей немного: у Кати — коллега Марина, умеющая сбрасывать напряжение смехом и сухими булочками; у Ильи — одноклассник Гоша, подсобник на стройке, вечный оптимист. Семейных — тех хоть отбавляй, но чаще по телефону. И всё бы шло ровно, если б весной, аккурат после Масленицы, не объявилась Света — Ильина двоюродная сестра, та самая, что умеет смешить стол и опустошать холодильник одним и тем же лёгким движением рук. Со Светой — её новый «гражданский» муж Максим: высокий, всегда чуть-чуть занятый чем-то важным в телефоне. Пара на вид весёлая, на деле — толстокожая.
— Мы рядом были, — сказала Света, уже разуваясь и оставляя обувь так, будто у неё шнурки имеют право на личную жизнь. — Заглянули на минутку. Илья, ты не против? Катюша, ой, какая у тебя прихожая уютная. А мы чайку? Мы быстро, честно.
Катя машинально пододвинула тапки, достала из шкафа кружки. Минутка растянулась в два часа, пакетный чай превратился в дегустацию всего, что было к чаю, и чуть-чуть того, что не к чаю. Максим улыбался, кивал, параллельно листая ленту, Света рассказывала, как им «временно» негде приткнуться: съёмная комната закрылась ремонтом, а новая хозяйка «вот-вот» обещает ключи. Ночь — всего на две, клянусь, и мы испаримся. И сказал это не Максим, не хозяин решений, а Света, звонко, как хлопок дверью.
Илья пожал плечами: родня, да что ты. Катя не спорила. Пыль в комнате гостей взметнулась от постельного белья — давно не нужного, но чистого. Света принесла с балкона окурок — «ой, сорян, забыла» — и бросила в банку для мелочи. Максим, уже в носках, деловито спросил пароль от вайфая. Всё произошло так буднично, что возразить было неудобно, будто уличать кассира за то, что он тебе сдачу вовремя дал.
Первую ночь Катя не спала. Слышала, как на кухне гремит холодильник, как трескается крышка на контейнере с курицей — новая, кстати, вчера купленная. Слышала, как Света шепчет через стену: «Ну а что? Они не бедные», и как Максим отвечает: «Мы же всё вернём, когда встанем». Слово «встанем» проваливалось в какое-то их общее «потом».
Утром Света зашла в ванну с кружкой кофе — на белом кафеле остались коричневые полумесяцы — и попросила фен. Катя вытерла плитку, пока фен гудел в прихожей, и подумала, что у порядку — гибкая спина: под любого пригнётся. И это мысль её, не повод для гордости.
— Я на смену, — сказал Илья, застёгивая куртку. — Если что, позвони.
«Если что». Если вдруг Света перестанет улыбаться, Максим оторвётся от телефона, а Катя перестанет тихо убирать за взрослыми людьми — кому звонить? Марине? Бабе Зине? Себе?
Неделя — слово, которое они не произносили вслух — началась. Света «на минутку» забегала на кухню каждый час. То ей требовалась коробка для своего лукового салата, «ой, возьму вот эту, красивенькую», то нож поострее, то у Кати «не будет ли лишнего стирального порошка, потому что наш… ну ты понимаешь». Максим нашёл в кладовке Ильину дрель и сказал: «Крутая вещь, можно на пару дней? Нам в новой комнате кронштейн под телек повесить». Пара дней растянулась, дрели не стало, как не стало и пары полотенец, «случайно положила к своим», и трёх контейнеров, «пропали, наверное, в бездне бытовых мелочей».
Катя записывала в телефон то, что исчезало, не из жадности — из дисциплины. Этот список выглядел как чужая исповедь: «ложка глубокая — 2; фольга — половина рулона; соль — остаток; курица — 1 контейнер; шампунь — 1/3; те пакетики чая, с ромашкой — все». Привычка фиксировать удерживала её от распада; цифры — крошечные якоря.
Света выстроила свой порядок. Вечером телевизор — их, общий — становился её. «Мы же все вместе». Уборка? «Я, конечно, могу, но у меня аллергия на пыль, Катюнь, ты ж не хочешь, чтобы я с хрипом тут валялась?» Готовка? «Максиму нельзя острое, у него гастрит, а вы всё с перчиком». Деньги за коммуналку? «Мы же ненадолго. И вообще, мы вам компенсируем… как только».
— Может, поговорим? — осторожно сказала Катя Илье, когда тот пришёл уставший, руки пахнут стружкой и жидким мылом. — Ну хоть обозначим срок.
— Да неудобно, — Илья замялся. — Светка, как-никак, родня. У них кризис, сам не видел? Давай подождём… до пятницы. Ключи обещали.
Пятница пришла, ключей не было. Максим пожал плечами: «Хозяйка заболела». Следующая неделя объяснила, что болезнь у хозяйки тянется на состояние. В субботу на лестничной площадке баба Зина шепнула Кате:
— Ты их, как бы это… держи на коротком поводке. А то у меня вон на третьем Маринка тоже пускала племянника. Так он ей кота семечки кормил. Кот — дурак, ел, потом лечили.
— Спасибо, баб Зин, — ответила Катя, улыбнулась из вежливости и спрятала эту фразу как булавку в карман. Мало ли, пригодится.
Марина в офисе слушала и щёлкала ручкой:
— Ставь правила. Прямо напечатай на холодильник. «Гости не берут без спроса. В общей зоне порядок. Продукты — пополам». Чёрный по белому. Ты не злая, ты — взрослый человек.
Катя напечатала, повесила магнитиком. Света прочитала вслух в комедийной интонации:
— «Гости не берут без спроса». Это не для нас написано, мы же не гости, — и рассмеялась. — Мы свои. Максим, слышал? Мы свои!
Максим кивнул, не поднимая глаз от телефона.
Катя решила попробовать по-хорошему поговорить. В воскресенье они сели за стол: кружки, хлеб, сыр, как дома у людей, которые собираются обсуждать, а не ругаться.
— Ребята, — начала она мягко, — давайте договоримся. У меня график готовки, у вас — свои предпочтения. Давайте покупать продукты и записывать в общий список. И ещё… контейнеры и полотенца возвращайте, пожалуйста. И фен не берите в ванну — конденсат, он сгорит.
— Конечно-конечно, — кивала Света. — Всё понятненько. Мы, правда, не специально. Мы ж на нервах всё.
Максим добавил:
— Я, кстати, нашёл отличный коворкинг рядом, пойду завтра. У вас тут интернет хоть стабильный.
Они ушли в свою комнату, а Катя осталась за столом с ощущением, что говорила в подушку. Илья погладил её по плечу:
— Ты всё правильно сказала.
Правильно — не значит услышано.
Прошли ещё две недели. В квартире становилось шумно и тесно, как в автобусе в дождливый день. Света вела себя как хозяйка кухни, но хозяин кухни всегда у плиты. Она же — у телевизора и у зеркала. Катя ловила себя на злой мысли: «Если человек говорит “мы ненадолго” — это на зиму». И тут вмешалась работа: конец квартала, отчёты, Марина на больничном. Катя задерживалась до девяти, приходила домой и находила в раковине тарелки — с остатками белого соуса и макарон, в холодильнике — недоеденный салат в её стеклянной миске, в ванной — мокрые носки на бортике. И в голове — пульсирующая мысль: «Я же просила. Я же объясняла».
Гоша, Ильин друг, как-то вечером заглянул с банкой кваса:
— У вас как на пересадочной. Не думал, что люди так могут рассаживаться в чужих гнёздах. Катюха, держись. Илья, не тяни. Скажи им по-мужски.
Илья кивал, сжимая банку. Сказать по-мужски — это не вопрос связок, а вопрос спины. А спина у него к вечеру болела и от полок, и от неловкости.
Май перевернулся в июнь. Света однажды, подметая — впервые! — кухню, нашла на шкафу Катины баночки с крупами, пересыпала всё в свои пластиковые контейнеры «для красоты» и подписала чёрным маркером кривые «рис», «греча», «булгур», перепутав местами крышки. Катя открыла шкаф и застыла: порядок есть, но не её. Как будто ей в бумажнике купюры сложили номиналами наружу — красиво, но руки чужие потрогали твоё. Она молча начала переставлять назад.
— Тебе что, жалко? — удивилась Света. — Я ж как лучше.
— Мне нужно знать, где что, — тихо сказала Катя. — Я так привыкла. Я не просила.
Света надула губы:
— Педантичность — это, конечно, диагноз.
Катя глубоко вдохнула и на выдохе поняла: это не «мы ненадолго», это «мы — надолго, потому что удобно». И она почувствовала, как усталость, плотная как ватное одеяло, легла на плечи, и ей захотелось отодвинуть тарелки, вымыть стол и быть в доме одной, хотя бы час. Но вместо этого она пошла на работу — отчёты не ждут — и решила: ещё одна попытка разговора. Последняя по-хорошему. Потом — посмотрим.
Вечером она распечатала другой лист: «Правила дома». Добавила пункты, цифры, дату. Подписала: «Катя и Илья». Попросила Илью прочитать вслух за ужином.
— Не драматизируй, — тихо сказал Илья, но взял лист. — Ладно. Сделаем.
За столом в тот вечер было непривычно тихо: Максим без телефона, Света с вилкой в воздухе. Илья читает:
— «1. Срок проживания — до 30 июня. 2. Расходы делим пополам. 3. Кухня — общая, после готовки — чисто. 4. Ванна — без кружек и носков. 5. Бытовые вещи возвращать на место. 6. Вещи — не брать без спроса. 7. Тишина после 23:00».
Света слушала, покачивая ногой. Максим кивнул:
— Логично.
— Мы подпишем, — добавила Катя. — И вы подпишите. Чтоб всем понятно было.
Света кратко фыркнула:
— Официально как-то. Мы же не в общежитии.
— А у нас — дом, — сказала Катя. — И дом — это не «все можно».
В тот вечер они действительно поставили подписи. Лист повис на холодильнике рядом с магнитом «морская звезда». Катя, удивлённая собственной решительностью, впервые за много недель уснула спокойно. Но утром лист исчез. На его месте висел детский рисунок — кораблик, который Света «случайно нашла в своих старых бумагах, давайте повесим, а то ваша бумажка глаза мозолит».
Катя застыла, как будто дверца холодильника ударила её по лбу. Она не закричала. Взяла магнит, отлепила кораблик, положила на микроволновку. И пошла будить в себе голос, который до сих пор говорил шёпотом.
Катя всё чаще ловила себя на том, что живёт по чужим правилам. Её кухня превратилась в коммунальный коридор, ванная — в гардероб для чужого белья, а даже подоконники были заняты — Света рассадила на них какие-то свои ростки, банки из-под майонеза с водой и палочками. Катя видела в них не ростки, а зацепки: «мы тут надолго».
Илья держался в стороне. На работе его уважали за спокойствие, за умение сгладить острые углы. Но дома эта же черта играла против Кати. Он уходил в гараж с Гошей, крутил что-то с машиной, возвращался поздно и говорил:
— Потерпи ещё чуть-чуть. Всё же образуется.
«Всё» — это что? Катя хотела понять, но Илья будто боялся дать определение.
Света же вела себя как хозяйка, даже не задумываясь. То она решала переставить кастрюли «поудобнее», то советовала Кате «отказаться от химии» и отдать деньги на «что-то полезное». Максим всё время был в телефоне, но однажды Катя заметила, что он подключился к её рабочей почте. Логин она не скрывала, а пароль он, видимо, подобрал по дате её рождения.
— Ты чего? — спросила она.
— Да я просто помочь хотел, — лениво ответил Максим. — Ты же вечно сидишь с этими отчётами. Я бы тебе автоматизацию настроил.
Катя сжала губы. Сказать «не лезь» — значит разругаться. Промолчать — значит признать, что чужие руки имеют право шарить по её личному.
Марина в офисе слушала и качала головой:
— Ты себя жалеешь или их? Ты думаешь, если промолчишь, то они поймут? Да им и так удобно.
Катя знала, что Марина права. Но застряла между «неудобно сказать» и «невозможно терпеть».
Напряжение росло через мелочи.
Эпизод первый: Света взяла её пальто «на собеседование». Вернула с пятном на рукаве и смятым воротником. «Ой, ну извини, химчистку я потом». Потом не наступило.
Эпизод второй: Катя пришла с работы, в коридоре — коробки. Света заказала доставку с мебелью «на новую квартиру», но хранить их поставила у Кати. «У вас же просторнее».
Эпизод третий: соседка на площадке сказала вскользь:
— Светка у вас как прописалась, я уж думала, что они к вам насовсем. Она мне хвасталась, что нашла себе идеальный вариант.
Катя чувствовала, что её жизнь превращается в декорацию для чужой семейной истории.
Однажды вечером она решилась:
— Илья, мы должны им сказать. Я больше не могу. Это не гости, это нахлебники.
Илья вздохнул, сел на край дивана.
— Ты не понимаешь. Света… она ведь одна осталась после развода. Максиму сложно, он работу ищет. Если мы их выгоним — они поссорятся, куда они денутся?
— А куда денусь я? — спросила Катя.
Она смотрела на мужа, и внутри поднималась тяжесть: он не против них, но и не за неё.
Катя всё же попробовала ещё раз по-хорошему. В воскресенье вечером она села рядом со Светой, когда та раскладывала свои маски и лаки по кухонному столу.
— Свет, давай определимся со сроками. Вы обещали до конца июня, но уже середина июля. Мне тяжело, честно.
Света даже не подняла глаз:
— Да ладно тебе, Кать. Мы же всё равно ищем варианты. Неужели трудно потерпеть ещё немного? Ты ж у нас золотая.
Максим добавил, не отрываясь от телефона:
— Если бы не вы, мы бы давно на улице. Мы вам благодарны, но сейчас трудное время.
«Благодарны» прозвучало так, будто это слово заменяет деньги, порядок и уважение.
Катя пошла в ванную, закрыла дверь и присела на край ванны. На кафеле отразилось её лицо — усталое, чужое. Она думала: «Может, я и правда придираюсь? Может, это я не умею быть гибкой?» Но тут же вспоминала свои списки: ложки, контейнеры, полотенца. И понимала: гибкость не должна превращаться в узел на собственной шее.
Ситуацию усугубил день рождения Ильи. Катя заранее заказала торт, купила мясо, договорилась с Гошей и Мариной, что придут вечером. Хотела устроить тихий праздник.
Но Света решила по-своему:
— Я позову своих! Что ж мы тут скучать будем?
И к вечеру в квартире собралось десять человек — друзья Светы и Максима. Курили на балконе, кричали песни, заливали кетчупом Катины скатерти. Катя бегала с тряпкой, Илья смущённо улыбался, а Света громко говорила:
— Ой, Катюха у нас такая хозяйка! Всё при ней!
Марина в какой-то момент шепнула Кате:
— Это издевательство. Ты ещё не выгнала их?
Катя почувствовала, что внутри всё дрожит. Но сказала лишь:
— После праздника. Я больше не могу.
Ночь закончилась пустыми бутылками, битым стаканом и Светиным смехом.
Через неделю Гоша зашёл помочь Илье с машиной и сказал прямо:
— Катюха, если ты не поставишь точку, они не уйдут. Ты же видишь. Это система. У таких людей всё так: чужое — значит, своё.
Катя молчала, но внутри согласилась. И решила: в следующий раз — никаких намёков, только прямое слово.
Однако Света её опередила. В воскресенье утром, когда Катя собиралась на рынок, Света остановила её в коридоре и сказала:
— Кать, у нас к тебе просьба. Ты не могла бы завтра супа сварить побольше? Максиму на работу, а у меня встреча. Нам так удобно, когда ты готовишь, честно.
Слова ударили в грудь. Катя поняла, что больше не может делать вид, будто это нормально. И впервые за всё время её голос прозвучал твёрдо:
— Нет. Я вам больше не готовлю. И давайте так: до конца недели вы съезжаете.
Света застыла с открытым ртом, Максим оторвался от телефона. В комнате повисла тишина, словно воздух решил подождать, чем всё закончится.
Катя впервые почувствовала, что сказала то, что должна была сказать ещё месяц назад. Но она ещё не знала, какой будет ответ.
Света отмерла первой. Она сложила руки на груди и издала смешок — звонкий, но уже без прежней легкости.
— Ты серьёзно? Мы ж семья, Кать! — голос её зазвенел на повышенных тонах. — Да и вообще, у нас ещё вопрос с жильём не решён. Ты хочешь, чтобы мы на улице оказались?
Максим наконец отложил телефон, посмотрел на Катю с ленивым укором:
— Странно от тебя слышать. Мы думали, вы нас поддерживаете. Мы же не чужие.
Катя почувствовала, как сердце колотится в висках. Она стояла на своём месте, но колени дрожали.
— Я вас поддерживала. Два месяца. Но я больше не могу. Это мой дом. Наш с Ильёй. Я хочу жить по своим правилам.
Света вспыхнула:
— Ну ты и жёсткая! Я такого от тебя не ожидала. Всегда же тихая, аккуратная… А теперь что? Выгоняешь родную сестру мужа?
Илья зашёл в коридор, услышал последние слова. Остановился, как человек, попавший между двух машин.
— Катя… может, ещё недельку? — выдавил он.
— Нет, — резко сказала она и сама удивилась своему голосу. — Хватит.
Вечером Света демонстративно не разговаривала с Катей. На кухне гремела кастрюлями, захлопывала дверцы, а потом позвонила матери. Катя слышала сквозь стену:
— Мам, представляешь, они нас выгоняют! Вот так, без объяснений! А мы что, чужие? Я-то думала, они добрые… А оказалось, что всё это маска.
Катя зажала уши ладонями, но всё равно слышала интонации жалобы. Она знала: скоро будут звонки родственников, разговоры про «нельзя так с роднёй», «все мы люди», «потерпите».
На следующий день первой позвонила тётя Лида, мать Светы.
— Катюш, — протянула она укоризненно, — ну как это так? Вы же молодые, у вас всё ладно. А у детей трудности. Вы должны поддержать. Стыдно будет, если соседи узнают, что выгнали родных.
— А мне не стыдно, что я живу в собственном доме как квартирант? — впервые Катя ответила резко.
На том конце повисла пауза.
Поддержка пришла с другой стороны. Марина вечером позвонила:
— Ты молодец. Держись, не сдавай назад. Они специально давят на чувство вины. Это классика.
Гоша тоже зашёл, принес арбуз и сказал:
— Правильно делаешь. Я бы их уже в первый месяц выставил.
Катя слушала — и чувствовала, что внутри появляется твёрдое ядро. Она наконец перестала сомневаться, что права.
Но Света не сдавалась. На третий день она снова попыталась взять Катю «на жалость».
— Мы ж не просим много. Ну потерпи ещё немного. Ты же видишь, как мне тяжело. У Макса нервы, у меня стресс. Я вон похудела на три кило!
— Свет, — спокойно ответила Катя. — Это не моя ответственность.
Глаза Светы округлились:
— Да ты… да ты просто бессердечная!
Катя вздохнула. Бессердечная — значит, больше не готова отдавать себя без остатка.
Настоящая кульминация наступила вечером пятницы. Катя вернулась с работы — и увидела, что в её кастрюле на плите кипит суп. Света, закатав рукава, помешивала его и говорила по телефону:
— Да-да, у нас тут еда всегда готова. Катя у нас такая хозяйка, всё успевает. Даже если не попросишь, всё равно сделает.
Катя поставила сумку и твёрдо сказала:
— Света, убери кастрюлю. Это моя кастрюля. И с сегодняшнего дня — никаких моих вещей, никакой моей еды. Вы взрослые люди. Готовьте сами.
Света выронила ложку, брызги супа легли на плиту. Она повернулась к Кате и выкрикнула:
— Катя, супа навари нам на завтра, а то тебе не скажешь и голодными останемся!
Эта фраза повисла в воздухе, как выстрел.
Илья молчал, прижавшись к стене. Максим усмехнулся, но в его глазах мелькнуло раздражение.
Катя вытерла со стола капли и сказала ровно:
— Нет. И завтра — нет. И послезавтра — нет. До воскресенья вы должны уйти.
Вечер прошёл в ледяной тишине. Света демонстративно собирала вещи, громко хлопала дверцами шкафа. Максим бурчал что-то про «неблагодарность».
Илья сидел, уткнувшись в телефон, словно пытался спрятаться.
Катя легла спать, но сон не пришёл. Она знала: конфликт ещё не завершён. Света не привыкла уходить тихо, а Илья всё ещё не решился встать рядом с ней, открыто.
Оставалось только ждать.
Оставалось гадать: уйдут ли они в воскресенье, или Катя окажется втянутой в новый круг давления и уговоров?
Открытый финал стоял на пороге, как незваный гость, и Катя понимала: решимость должна быть в ней самой, иначе чужие люди будут есть из её кастрюль всю жизнь.
Эту квартиру мама купила, она тут хозяйка, — сказал супруг