Анна любила порядок, не тот ледяной, где на полке в ванной линеечкой стоят шампуни, а рабочий: вещи на своих местах, дела по списку, хлеб — в хлебнице, разговор — без «потом разберёмся». Она уставала, но не халтурила; работу и дом держала в одном темпе, как метроном на пианино, которое досталось ей ещё с общаги — расстроенное, но любимое. Илья, её муж, был похож: приходил со смены из сервиса в масляных пятнах, разувался в прихожей на коврике, чтобы не тащить грязь, и первым делом ставил чайник. Они вдвоём жили спокойно — пока рядом не возник Егор.
Егор был младшим братом Ильи, улыбчивым и «предприимчивым». Так он сам говорил — как будто это объясняло всё: от вечных займов до идеи хранить у родственников «всего на пару дней» коробки с товаром для его интернет-лавочки. Лера, его жена, была тонкая, быстрая и язвительная. Слова у неё летали с кончика языка, как иглы: всегда найдётся оправдание, всегда найдётся виноватый.
В тот мартовский вечер Егор пришёл «на чай» и неловко потоптался у двери, как школьник.
— Слушай, Илюха, — он ковырнул ремень, — вы ведь с Анькой всё равно на дачу переедете к маю? Ну, по выходным, да?
— Возможно, — протянул Илья. — А в чём дело?
— Мне тут… контейнеры привезут. Неделю постоят. Склад опять подвёл, а у вас прихожая-то большая, — он ухмыльнулся, будто это комплимент квартире.
Анна молчала, глядя на Илью. У них действительно прихожая широкая: шкаф-купе, скамья, крючья для курток, внизу — ящики для обуви. «Неделю», — отозвалось в голове. Неделя — переживём. Помочь — это нормально. Егор же родной.
— Неделю — и всё, — уточнил Илья.
— Да я что, зверь, что ли, — искренне удивился Егор. — Чисто выгружу и исчезну.
Ключи Илья всё же не отдал. Договорились, что будет звонить заранее. Анна протёрла полы, освободила лишнюю полку в коридорном шкафу, как будто от этого зависело, не расползётся ли помощь по квартире.
Первый «контейнер» оказался тремя пластиковыми ящиками с футболками и толстовками. Егор, шумно дыша, протащил их и поставил вдоль стены.
— Видишь? Никакой помехи, — гордо сказал он. — Завтра заберу.
Завтра он не пришёл. Зато в субботу, когда Анна раскладывала бельё после стирки, Егор позвонил в домофон без предупреждения и вспорхнул в квартиру с двумя огромными пакетами. Лера шла за ним, не снимая солнцезащитные очки — март, снег подтаял, небо серое, а у неё очки. От этого она казалась то ли кинозвездой, то ли человеком, который скрывает взгляд.
— Мы на минутку, — бросила Лера и уже рванула к кухне. — О, чайник у вас классный, быстро кипятит.
Анна растерянно кивнула. Лера ловко открыла холодильник.
— Ничего себе, у вас тут салатик, — она уже вынимала контейнер. — Можно? А то я с утра ничего, голова кружится.
Анна хотела сказать «но мы для ужина оставляли», и не сказала: неловко же. Илья, заметив её взгляд, сжал плечо: потом обсудим. Егор между тем рассовывал пакеты по углам.
— Всего на выходные, — пообещал он. — В понедельник всё вывезу.
Понедельник прошёл, пакеты остались. Вечером Егор позвонил:
— Ань, вы не против, если мы завтра забежим на полчасика, распечатать транспортные? Принтер у вас кайфовый, у меня что-то полосит.
Полчасика превратилось в два часа: Лера погрузилась в их кухню, как в собственную. «Где у вас соль? Где тазик? Я тут огурчики промою». Анна сжалась на краю стула: вроде бы и нормально, люди делают дела, но квартира звучала уже иначе — чужой громкостью, чужой манерой хлопать дверцами.
На третей неделе «недели» Анна расстелила на столе листок в клетку и написала аккуратно, как во втором классе: «ПРАВИЛА», ниже — пункты: предупреждать заранее, не пользоваться техникой без спроса, продукты — свои, ключей нет. Подумала, перечеркнула «ключей нет» — звучит, как недоверие, заменив на «ключи мы пока не даём». Показала Илье. Он покивал:
— Скажем мягко. Егор поймёт.
Егор не понял. Он пришёл один, сел на табурет и, прочитав листок, поджал губы.
— Чего вы как чужим, — обиженно сказал он. — Я же не подонок, чтобы у вас из-под носа… Это всё Лера, конечно, — добавил быстро. — Её понесло. Но ей сейчас непросто, ты же знаешь, у неё проект с блогерами, нервы.
— Дело не в Лере, — устало ответила Анна. — Дело в режиме. Мы не можем жить в складе и пункте выдачи.
— На пару дней, — привычно отстрелялся Егор. — В четверг точно всё заберу.
В четверг Лера явилась с подругой — высокой, с острыми локтями, которую она представила как Соню. Соня, хмыкнув, оценила пространство и шепнула: «Ну ничего, можно развернуться». Развернулись. В прихожей появились ещё коробки, на кухне — кружки с недопитыми чаями. Лера как-то между делом сказала:
— Я вам масло оливковое привезла, — и поставила на стол маленькую бутылку с этикеткой «экстра вирджин». Анна глухо рассмеялась — масло как индульгенция.
Соседа с третьего этажа, дядю Гришу, судьба сводила с Анной у подъезда. Он был молчалив, носил старый кепи и вечно пах табаком. Однажды остановил её:
— Девка, у вас там сегодня с утра люди ходят, как на вокзале. Ты смотри, чтобы не обчистили. У меня так племянник однажды — пустили знакомых, а те потом взломали.
Анна замерла. Взлом — это уже не про доверие, это про страх. «Не сгущай краски», — сказала себе. «Егор не вор. Егор просто… Егор». Но всё равно вернулась домой и проверила окно в спальне, закрыла балконную дверь на защёлку, которых раньше не трогала.
На работе Анну спрашивали:
— Ты чего такая синяя? — бухгалтер Вика сочувственно подложила ей шоколадку. — Весна, а ты как октябрь.
— Родственники активизировались, — коротко ответила Анна и почувствовала, как у неё внутри что-то сбывается — как пазл, где вдруг сложился раздражающий кусочек. Не «помогаем брату», а «родственники активизировались». Другая оптика. Неприятная.
Она пыталась договариваться мягче. Звонила Лере:
— Слушай, давай вы придёте в субботу с двенадцати до двух. У нас потом планы.
— Ой, Ань, можно мы в одиннадцать? — Лера чеканила слова — быстро, деловито. — И не на два часа, нам буквально коробки взять. И… у тебя был творог? Дай упаковочку, я потом куплю, просто тут магазин далеко.
— У нас двушка, не гипермаркет, — вырвалось у Анны. Пауза повисла, как мокрое полотенце.
— Ты чего, — голос Леры захрустел ледком. — Мы же не чужие. я же в прошлый раз масло привезла, не помнишь?
Анна положила трубку и долго смотрела на холодильник. Внутри было спокойно и предсказуемо: баночки стояли в ряд, на дверце — яйца, на верхней полке — суп в кастрюле. «Граница — это не забор, это просто метка, — думала она. — Я имею право говорить «нет», даже если человек — родственник». И сразу же подползло сомнение: «А вдруг обижу. А вдруг Илье будет неудобно».
Илья вечером сел рядом, обнял:
— Я поговорю с Егором. Нормально, не переживай. Он тупит, но он не злой.
— Он не злой, — согласилась Анна. — Но он берёт больше, чем отдаёт. И Лера так ловко всё подаёт, что мы чувствуем себя виноватыми.
— Скажу ему, чтобы они за продуктами не лазили. И чтобы время соблюдали.
Разговор с Егором получился вязким. Егор кивал, соглашался, шутил: «Да ладно вам, мы же свои». Вышел в прихожую, оглядел коробки.
— Эти заберу. Остальное на выходных, окей?
На выходных он не пришёл. Зато пришла свекровь — Лидия Павловна, ранняя пенсионерка, суховатая и деятельная. Она, как всегда, принесла пирожки в вафельном полотенце и пакет яблок.
— Егор говорит, вы его притесняете, — сообщила она, не садясь. — У мальчика бизнес, его надо поддержать. Молодые — они как велосипед: пока едут, падают. Надо поддержать за сиденье, пока разгонятся.
— Мы не против поддержать, — ровно сказала Анна. — Только пусть поддержка будет добровольной и ограниченной. Мы же тоже живём.
Лидия Павловна посмотрела на неё с удивлением, как будто Анна вдруг заговорила на датском.
— Раньше ты у меня девкой разумной была, — сказала она, — а сейчас какая-то… формальная. Бумажки его заставляешь подписывать, «правила» какие-то.
— Это не бумажки, — вмешался Илья. — Это чтобы никто не обижался и никто не пользовался.
— Похоже, обиделись всё-таки, — свекровь вздохнула и поставила пирожки на стол. — Ладно, я с Егором поговорю. Но вы тоже смягчайтесь. Родня — это родня.
Анна кивнула, потому что спорить с Лидией Павловной — как лбом о батарею. Но позже, складывая в холодильник яблоки, она заметила, что банки с вареньем кто-то переставил. Тара-рам. Мелочь. И всё равно неприятно — как если бы незнакомец прошёлся по спальне в ботинках и не глядя.
В апреле начался настоящий сезон коробок. Егор объяснял: «Весна, людям нужна новая одежда, спрос поднялся», и приносил очередной штабель. Лера в эти дни звонила почти ежедневно:
— Аня, Соня зайдёт к вам в шесть, заберёт три посылки. Ты будешь?
— Я в спортзале в шесть.
— Ой, а можно ключик? На час. Я отдам, обещаю.
— Нет, — впервые твёрдо сказала Анна. — Мы не даём ключи. Я дома в семь, пусть зайдёт в семь пятнадцать.
— Господи, какая бюрократия, — выдохнула Лера. — Ладно, я сама тогда.
Анна отключила и, вместо злости, почувствовала почти бодрость — словно мышцы после правильной тренировки. Сказать «нет» оказалось не катастрофой, а мышцей, да.
Но в тот вечер, когда она вернулась в семь, Лера уже сидела в кухне. Окно было открыто настежь, на столе — следы от крышек, на плите — две чужие кружки. Лера легко подняла глаза:
— А я с дядей Гришей пересеклась у подъезда, он меня впустил. Мы же не чужие, — улыбнулась. — Я взяла йогурт, окей? Умираю с голоду.
Анна почувствовала, как слова в горле превращаются в песок. «Он впустил», — отозвалось глухо. Сосед. Человек, который предупреждал её о «взломе», теперь, получается, сам открыл дверь незваной гостье — потому что «свои».
— Давайте договоримся на будущее, — сказала она, удивляясь, как ровно звучит голос. — В нашу квартиру вы заходите только с нами. И продукты — наши.
— Не начинай, — Лера устало закатила глаза. — Ты себя слышишь? Мне пять минут было нужно. Пять! У меня график горит, курьеры ждут, ты вообще в курсе, как сейчас всё работает?
Анна молчала. Сила и слабость живут в одном месте — где-то под грудиной. И сейчас там будто кто-то крутил гайку.
Илья, вернувшись, застал её на кухне, сжатые губы, ровная спина. Лера ушла, хлопнув «пока». Он слушал молча, потом пошёл к дяде Грише. Вернулся через десять минут.
— Он думал, что мы договорились, — просто сказал. — Он не понял, что это нарушение. Извинился.
— Я больше не хочу оправдываться, — сказала Анна. — Я хочу жить дома.
В ту ночь она не спала, перебирая в голове эпизоды, как бусины: «масло — взамен творога», «я на минутку», «мы же родня», «подписывать правила». И ещё — как Лидия Павловна сказала «формальная». Может, действительно стала? Может, это взросление — когда перестаёшь быть «своей» всем и становишься «своей» самой себе.
На следующий день Анна написала Егору сообщение: «С завтрашнего дня доступ в квартиру только по предварительной договорённости. Коробки заберите до воскресенья». Поставила точку. Удалила смайлик, который по привычке хотела добавить — как подорожник на ранку.
Ответ пришёл тут же:
— Чего ты, Ань? Мы же не враги. Воскресенье сложно, у нас отгрузка. Давай до вторника?
«Давай до вторника», — повторила она мысленно, и в этом «давай» опять было: ты отступи, а мы не заметим.
— Вторник, — сказала вслух Илья. — Ладно, вторник. Но реально край.
Она кивнула, и всё же в глубине было ощущение, как перед грозой: воздух наполняется мелкой пылью, и от неё зудит в носу. Гроза не началась — ещё нет. Но сроки сдвигались, правила отменялись, а квартирой пользовались как коридором. И Анна понимала: дальше будет хуже, если они сами не повернут ключ в другую сторону.
Вторник, на который все возлагали надежды, пролетел, как ветер. Егор пришёл поздно вечером, взъерошенный, в спортивных штанах и с телефоном у уха.
— Всё, всё, завтра точно грузовик. Эти три коробки заберу, остальное — до пятницы, — он торопливо сгреб вещи и понёс вниз.
— Егор, — твёрдо сказал Илья, — договор был: до вторника.
— Да ну тебя, — отмахнулся тот. — Ты же знаешь, как у нас всё горит. Не подводи брата, а?
Илья смотрел ему в спину и чувствовал, как злость и жалость мешаются внутри. Это был всё тот же мальчишка, которого он в школе защищал от старших. Но теперь этот мальчишка вытеснял их с Анной из собственной квартиры.
Анна уже перестала подсчитывать дни. Она отмечала эпизоды. В субботу Лера зашла «на минутку» и полтора часа гладила у них блузки для фотосессии, потому что «у вас утюг лучше». В среду Соня завалилась без звонка и устроила селфи-марафон прямо в прихожей, облокотившись на чужой шкаф. В воскресенье Лера спокойно достала с верхней полки банку сгущёнки и сказала:
— Мы потом купим. Ты же всё равно редко такое ешь.
Анна хотела закричать: «А если и редко, то какое твоё дело?», но сдержалась. Потом долго сидела у окна и думала, что их дом стал похож на вокзал: все ходят, шуршат, а она — как контролёр без полномочий.
В один из вечеров они пригласили в гости друзей — Сашу и Марину, с которыми дружили ещё со студенчества. Хотели просто поужинать, посмеяться. Но на середине ужина раздался звонок в дверь: Егор с Лерой.
— Мы ненадолго, — бодро сказала Лера и тут же уселась за стол. — О, у вас гости, как классно! Давайте и мы с вами.
Анна почувствовала, как у неё запульсировало в висках. Марина сделала круглые глаза, но промолчала. И только Саша после второго бокала тихо сказал:
— Слушайте, ребята, а у вас тут проходной двор. Вы сами-то не устали?
Анна улыбнулась криво: «Ты думаешь, мы не знаем?»
Илья отвёл брата в сторону:
— Егор, так нельзя. Это наш дом. Уходите, пожалуйста.
Егор обиделся, нахмурился:
— Да ладно тебе, мы же родня. Ты что, гонишь нас при людях? — и демонстративно хлопнул дверью.
После их ухода Марина осторожно произнесла:
— Ань, ты же всегда умела границы держать. Что случилось?
Анна пожала плечами:
— Родня. Слово сильнее правил.
Она не сказала, что каждое «нет» давалось ей так, будто она предаёт кого-то.
Через неделю Егор позвонил:
— Слушай, у меня один курьер сорвался. Можно, к вам человек заедет? Чисто забрать коробку. Ты даже не заметишь.
— Нет, — резко ответила Анна. — Никаких посторонних в нашу квартиру.
— Ты чего? — голос Егора сорвался на фальцет. — Я же на тебя рассчитывал. У меня бизнес рушится!
Она отключила. И впервые не почувствовала вины. Только усталость и пустоту.
Но Лера не сдавалась. В пятницу вечером она пришла сама — с тортом. Поставила на стол, открыла крышку:
— Вот, чтобы загладить. Домашний. Ну что ты, Ань, улыбнись. Мы же семья.
Торт пах ванилью и чем-то ещё, липким. Анна смотрела на него и думала: «Это не торт, это пропуск. Она им оплачивает доступ в наш дом».
В понедельник Илья всерьёз собрался вывозить коробки к Егору. Загрузил в машину три ящика, поехал, но через час вернулся с теми же.
— У него дома ремонт, всё завалено, — мрачно сказал он. — Никуда не поставить.
— То есть мы теперь склад на неопределённый срок? — спросила Анна.
— Я не знаю, — опустил голову Илья.
Вечером снова пришла Лидия Павловна. Села на кухне, поставила локти на стол:
— Аннушка, пойми правильно. Егор с Лерой молодые, им трудно. Ты же умница, хозяйка, у тебя всё под контролем. Поддержи их.
— Мам, — вмешался Илья, — мы уже поддержали. Полтора месяца!
— А что такое полтора месяца? — отмахнулась свекровь. — Пройдёт и три. Вот у меня соседка сына полгода держала, пока тот квартиру искал. И ничего.
Анна почувствовала, что внутри что-то хрустит, как лёд на весенней реке.
— Я не соседка, — сказала она тихо. — Я человек, у которого есть границы.
Свекровь посмотрела на неё долгим, тяжёлым взглядом.
— Ты стала холодная, Аннушка, — наконец сказала она. — Раньше у тебя сердце было шире.
После её ухода Анна сидела в темноте и слушала, как в холодильнике урчит мотор. Звук казался ей живым, домашним, настоящим. «Если я сама не сохраню этот дом, никто не сохранит», — подумала она.
На следующий день Егор снова прислал сообщение: «Завтра утром заедем. Надо кое-что достать».
Анна ответила: «Без нас — нельзя».
Вместо ответа вечером позвонила Лера. Голос был медовый, мягкий:
— Ань, ну не будь занудой. Мы же на пять минут. Я всё сама сделаю, не помешаю. У тебя же там был куриный суп, можно я возьму тарелочку? Я верну.
Анна положила трубку. И впервые ей захотелось крикнуть. Но она только тихо повторила себе: «Без нас — нельзя».
Через день Соня снова пришла к их двери, позвонила и, услышав тишину, оставила коробку прямо у порога. Когда Анна открыла, коробка стояла неловко, как сирота. Она занесла её внутрь и вдруг ощутила: это ловушка. Если впустить хоть одну, появятся ещё три.
— Всё, — сказала она вслух. — Завтра мы сами отвезём им всё. Хоть на улицу. Хоть под дверь.
Илья вздохнул:
— Это будет война.
Анна кивнула:
— Пусть будет. Я устала.
Она смотрела на их прихожую — заставленную, загромождённую чужими вещами. И думала: «Может, проще съехать? Но ведь это наш дом. Наш».
С каждым днём напряжение натягивалось, как струна. Она знала: скоро будет что-то, что сломает или их терпение, или их семью. И это «что-то» уже приближается.
Война началась в субботу. Не со взрывов, а с хлопка дверцы холодильника.
Анна вернулась домой после магазина: три пакета, хлеб, молоко, мясо на котлеты. Расставила всё по местам, радовалась мелочам — новой пачке творога, аккуратно сложенным овощам. Хотела вечером пожарить пирог с капустой. Но, открыв холодильник через пару часов, она застыла: половины продуктов не было. Исчезли яйца, сыр, мясо, даже йогурты.
В кухне сидела Лера, жуя яблоко. На столе стояли её сумки.
— Ты чего здесь делаешь? — тихо спросила Анна.
— А я с Гришей столкнулась, он меня пустил, — беззаботно ответила Лера. — У вас ключ ведь только у вас, а дядя Гриша такой милый, что пустил. Я быстренько взяла продукты. Нам сегодня гости, а магазин далеко. Но я же потом всё верну.
Анна чувствовала, как у неё дрожат руки. Воздух стал густой, как кисель. Она поняла: вот оно, то самое действие, которое рушит терпение.
В дверях появился Илья. Он окинул взглядом стол, сумки, Леру. Лицо его каменело.
— Собрала всё и ушла, — сказал он коротко.
Лера округлила глаза:
— Ты что, серьёзно? Мы же свои! Я яблоки взяла, Аня не против. Да и мясо, ну чего вам жалко?
— Жалко, — отрезал Илья. — Это наше.
В прихожей звякнули ключи — Егор. Он вошёл, увидел напряжённость и сразу поднял руки:
— Так, так, не кипишуем. Лерка, давай без сцены. Мы же по-хорошему.
— По-хорошему? — Анна смотрела на него в упор. — По-хорошему вы живёте за наш счёт. Склад, кухня, холодильник. Где ваши границы?
— Ты перегибаешь, — Егор почесал затылок. — Мы ж не на улице, не у чужих. Всё своё, семейное.
— Семейное — это обед в воскресенье, — сказала Анна. — А не разорённый холодильник и очередь курьеров у подъезда.
Егор замялся. Лера вскочила:
— Ну всё понятно! Вы жлобитесь! Вот и весь разговор. Аня, ты всегда была правильная, но теперь просто стерва.
Тишина повисла густая, как дым. В этот момент в дверь постучал дядя Гриша.
— Аннушка, я тут… — он заглянул и увидел сцену. — Я ж думал, что помогаю. Они сказали, что надо срочно. Я пустил. Извини, девка.
Анна посмотрела на него и вдруг поняла: он тоже жертва их манипуляций. Виноватый, растерянный.
Илья поднял коробку с вещами и поставил её в руки Егору.
— Уносите. Всё. Сегодня.
— Да ладно тебе, брат, — затянул Егор знакомым тоном. — Дай до завтра. У меня машина вечером.
Илья резко повернулся, глаза его блеснули:
— Нет. Сегодня.
Лера громко фыркнула, закинула сумку на плечо.
— Ну и живите тут со своим порядком. Без нас обойдётесь.
Она направилась к двери, громко цокая каблуками. Егор двинулся следом, таща коробку, но оглянулся, словно хотел ещё что-то сказать. Не сказал. Хлопнула дверь.
Тишина была почти осязаемой. Только холодильник урчал, словно подтверждая своё право быть полным и спокойным.
Анна присела на стул, прижала ладони к лицу. И вдруг хрипло рассмеялась:
— Холодильник опустошили, может, ещё шкафы разберёте? — выдохнула она, сама поражаясь, что смогла пошутить в такой момент.
Илья сел рядом, обнял. Но улыбки у него не было.
Они знали: это не конец. Лера уже наверняка звонит свекрови. Та придёт, будет уговаривать, упрекать. Егор завтра снова напишет, попытается протащить коробку. Всё повторится.
Аня смотрела на закрытую дверь и думала: «Мы её закрыли сегодня. Но хватит ли сил держать замок дальше?»
Финал был открыт, как сама дверь в их дом — дверь, которую ещё придётся отстаивать.
– Никогда при маме не говори, что сколько стоит