— Да вы хоть одно яблоко отсюда не получите! — заорал Стас так, что дрогнули покосившиеся штакетины.
Он швырнул в нас редиской. Коричневый ком земли разлетелся пятнами по моей джинсовке. Кирилл, мой муж, машинально заслонил меня локтем, хотя редиска уже шлёпнулась к моим кроссовкам.
— Ты в своём уме? — спокойно, но глухо спросил он. — Мы приехали чай попить, а не на войну овощами.
— Чай попить? — фыркнул Стас и поднял ещё одну редиску. — Чай — это когда люди не кидают друг в друга проблемы, как горячие угли! Вы мне продали этот участок, а теперь делаете вид, что «ничего не знаем, ничем не обязаны»!
Я огляделась. Этот забор, который он называл «исторической реликвией», действительно покосился после урагана. На самом конце участка зиял пролом — два пролёта просто лежали на траве. Но пролом не был нашим. Ни по документам, ни по совести.
— Стас, — сказала я тихо, — мы тебе всё рассказали до сделки. «Дом старый, колодец крошится, яблони болеют» — помнишь? Ты сам смеялся: «Разберусь, пустяки!»
— Это вы довели до такого! — отрезал он. — И колодец, и забор — ваши косяки. Вот и складывайтесь!
— Нет, — Кирилл разжал кулак и выпрямился. — За редиску я платить не буду.
Стас открыл рот, как будто собирался ответить длинной тирадой, но замер: за нашим плечом щёлкнула калитка. Его жена Алёна вытащила поднос с чашками, на лице — напряжённая улыбка.
— Ребята, давайте без цирка, ладно? — сказала она. — Чай стынет.
— Давай, — кивнул Кирилл. — Только броски овощами отменяются по регламенту.
— С чего бы это? — буркнул Стас, но редиску на землю всё-таки положил.
Я выдохнула и впервые осознала, как быстро в жизни меняется тон: утром ты горожанка, которая покупает кофе навынос и несётся в фитнес, а к полудню уже стоишь в кроссовках напротив покосившегося забора и ловишь редиску грудью, как доблестный вратарь. И это ещё даже не кульминация.
Если честно, дача никогда не была моей мечтой. Дед оставил мне этот участок в наследство — десять соток и домик, больше похожий на ракушку, где каждая доска помнила иной век. Место хорошее: тень от яблонь, рядом ручей, ночью слышно, как поёт неведомая птица. Но это всё для романтиков. А мы с Кириллом — рациональные городские люди с хроническим недостатком терпения к лопатам и рассаде.
— Смотри, — Кирилл тогда размахивал руками, — площадку для шашлыков сделаем тут. Я представляю: друзья, копчёный запах, майская гроза, у нас — плед, у всех — улыбки.
— И бассейн, — добавила я. — Тот надувной, который в сетях хвалят: «ставится за десять минут».
Мы действительно воплотили планы: расчистили уголок, положили плитку, растянули гирлянды, поставили мангал, купили бассейн. Первые два сезона было весело. Потом пошли «долги»: то крыша протекла над кухней, то насос у колодца «загрустил», то малина вдруг решила, что ей тесно, и полезла во все щели. Я перестала видеть лето как отпуск и начала видеть его как бесконечную таблицу «что починить, чем заменить, где взять трос и почему он снова ржавый».
— Мы не огородники, Лиза, — сказал однажды Кирилл, когда мы вдвоём, в седьмой пот, пытались вытащить из земли кусок арматуры, замаскированный под корень. — Мы строители иллюзий.
— Мы городские, — согласилась я и посмеялась, хотя смех вышел скрипучим. — Умеем красиво провести выходные, но не умеем жить на грядках.
В этот же день к нам приехал Стас — младший брат Кирилла. Он ходил по участку, как экскурсовод в музее его будущих побед, трогал кору, стучал по столбу, нюхал землю.
— Вы просто с жиру беситесь, — заключил он с восторгом. — Здесь золотая жила! Картошка как арбузы будет! Земля — как масло. Я бы тут… ух!
— Так купи, — предложил ему Кирилл. — Раз ты «ух», а мы «ах», давай поменяемся ролями. Официально. По-честному.
Стас удивился, а потом загорелся. Пара встреч с юристом, оценка, подписи, ключи — всё как положено. Деньги пришли, и мы купили вторую машину. Я впервые за долгое время выдохнула. «Вот теперь лето будет лёгким», — подумала я. Ошиблась.
Первая весна после сделки пахла свободой и… звонком от Стаса.
— Колодец у вас там, — начал он без «привет», — в ужасе. Мастер насчитал семьдесят. С вас половина, конечно.
— С чего это «конечно»? — я переключила телефон на громкую связь. — Мы же говорили, что стены осыпаются. Ты сам видел.
— Видеть — одно, — отрезал Стас. — А чинить — другое. Вы же довели. Справедливо поделить ответственность.
— Справедливо — это когда человек покупает вещь и знает, что она старая, — спокойно сказал Кирилл. — А потом не звонит предыдущему владельцу за половиной денег.
— Мы же родня! — повысил голос Стас. — Неужели вам трудно?
— Трудно, — неожиданно для самой себя ответила я. — Трудно не запутаться в твоей логике.
— Запутывайся сколько хочешь, — бросил он. — Завтра жду перевода. Иначе… — он повис на полуслове и отключился.
Мы с Кириллом переглянулись. Он поморщился.
— Отдавать ничего не будем, — сказал он тихо. — Мы честно предупредили. И потом — это не «иначе», это он так маневрирует.
— И мы не отдадим, — согласилась я. — У меня случайно не записан телефон адвоката, который оформлял сделку?
— Записан, — кивнул Кирилл. — Но давай сначала по-человечески. Я сам поговорю.
Он поговорил. Разговор был коротким, несодержательным и очень громким: в основном со стороны Стаса, который приводил в пример мифическую «совесть», «семейные ценности» и «вообще в нормальных семьях не так».
Мы стояли у окна и слушали, как из Кирилла, моего осторожного, очень терпеливого мужа, вырастают новые, твёрдые интонации.
— Нет, Стас. Нет. Ещё раз: нет, — сказал Кирилл и положил трубку.
На следующий день Стас прислал видео: мастер в колодце, глина, ведро, комментарий «посмотрите, до чего довели». Я не отвечала. И это было новое для меня умение — не отвечать, когда тебя втягивают в чужой ремонт.
Через неделю пришло сообщение: «Приезжайте. Посидим. Поговорим». Я не хотела. Только Кирилл попросил:
— Поехали. Без скандалов. Я хочу поговорить у него, глядя на его «проблемы».
Мы приехали. Алёна действительно накрыла стол: самовар, пирог с вишней, варенье, огурчики. Соседский кот обнюхал нас и улёгся на крыльце, как судья, который ещё не решил, кого поддержит.
— Вот, — Стас провёл нас к дому и показал на трещину у фундамента. — Видите? Это — ваши недоделки.
— Дом старый, — сказал Кирилл. — Для такого возраста он ещё бодряк.
— Бодряк? — фальцетом переспросил Стас. — Он на одной ноге стоит! И яблони больные. Яблони — под корчевание. Малина — через пролёт! Это что вообще за подход? Кто так живёт?
— Кто любит грядки, тот так и живёт, — пожала плечами я. — Мы пытались, но не получилось.
— А забор? — Стас кивнул в сторону конца участка. — Ураган — и два пролёта в траве. Я же говорил: ставили кое-как. Вот итог.
— Ураган — это ураган, — заметил Кирилл. — Ему всё равно, кто ставил.
Мы вернулись к столу. Первый глоток чая обжёг, хотя вроде бы «настыл». Стас сидел напротив, и его взгляд цеплялся за меня, как крючок за шерсть.
— Так и быть, — сказал он, щурясь. — На забор тридцать. Возьму с вас половину. Наличкой. Мне платить сегодня.
— Нет, — Кирилл поставил чашку. — Ничего ты с нас не возьмёшь.
Алёна попробовала мягкость:
— Стасик, может, не так резко? Ребята ведь… ну…
— Ребята — это ребята, — перебил её Стас. — А забор — это забор. И теплица, кстати, не герметична. И колодец! И…
— Стас, хватит, — неожиданно резко оборвал его Кирилл. — Ты купил участок. По договору — без обременений и претензий. Со всеми плюсами и минусами. Мы честно описали состояние. Ты сам подписал. Мы не будем участвовать в ремонтах. Точка.
Стас шумно вздохнул, замолчал, но в этом молчании было не согласие, а накопление паров. Я смотрела на трещину в его губе — от холодного ветра — и думала: разве мы только что не пытались быть «семьёй»? Разве чай и пирог — не для того, чтобы остаться людьми, а не договорами? Но, кажется, некоторым людям нужен не чай, а повод. Повод объявить «вы должны».
— Вы ещё пожалеть начнёте, что продали, — вдруг мягко сказал Стас, как будто меняя пластинку. — Дача — это актив. Еще как актив.
— Мы оставим себе другой актив, — ответила я. — Нервы.
Утром следующего дня пришло голосовое от Стаса: «Раз вы такие, то и я такой. Даже яблочка вам не дам. И ногу сюда не ставьте. И вообще — родственники вы мне условные».
— «Родственники условные», — повторил Кирилл, расхохотался и тут же посерьёзнел. — Надо поставить все на паузу. Я сейчас напишу ему сообщение, без эмоций.
Он набрал: «Стас, мы не участвуем в ремонтах. Ничего не компенсируем. Дача твоя — ответственность твоя. Наездов не будет — общаемся. Будут — не общаемся. Всё». Отправил.
Ответ пришёл мгновенно: «Тогда в суд!»
— Пускай, — сказал Кирилл. — Договор чистый. Юрист подтвердит.
— Он не пойдёт, — уверенно сказала я. — Суд — это про ответственность. А он привык звонками выбивать из людей «по справедливости». Его справедливости.
— Наверно, — кивнул Кирилл. — Но мы на всякий случай соберём переписку, фото, акты. Я напишу адвокату, не для войны — для спокойствия.
Днём позвонила Алёна.
— Ребята… — её голос был усталым. — Он надумал с забором — «с вас половина». Я его уговариваю, но…
— Алёна, — сказала я, — давай без вас-без нас. Мы не платим. Но и на вас не злимся. Нам просто это всё не подходит.
— Я понимаю, — она тяжело выдохнула. — Просто у него… ну, упрямство. И кредиты. Он думал, что дача будет радостью, а она — как работа.
— Дача и есть работа, — тихо ответила я. — Мы это поняли через три сезона. Он поймёт через один.
— Поймёт и признается вечно правым, — шепнул Кирилл и подмигнул, но погрустневшей Алёне этот юмор был не слышен.
Вечером Стас прислал ещё пакет «доказательств»: видео, где он идёт вдоль забора и комментирует каждую ржавую скобу. Я не досмотрела. Вместо ответа положила в архив его номер — функцию «без звука» и «не предлагать вспоминать». Странное чувство: ты нажимаешь пару кнопок и возвращаешь себе кусочек мира.
Мы всё-таки поехали ещё раз. Не потому, что хотели мириться, — потому что нужно было забрать пару оставшихся после сделки ящиков с книгами, которые Стас обещал вынести к калитке. Он не вынес.
— Взяли да приехали без предупреждения! — возмутился он, как будто тихие уведомления в мессенджере — это незаконный способ связи. — Я щас занят.
— Стас, где наши ящики? — спокойно спросил Кирилл.
— В сарае. Но я вам их не вынесу, пока мы не решим вопрос с колодцем и забором.
— Нет, — сказал Кирилл и пошёл к сараю. — Мы их возьмём и уедем. А «вопросы» решать не будем. Никогда.
— Тогда в суд, — повторил Стас свою мантру. — И готовьтесь: даже редиску отсюда вам не отдам! Даже если она будет лежать у вас под ногами!
— Мы и не просим, — ответила я.
— Да вы… — он открыл рот, но не нашёл новых слов и схватил со стола пучок редиски. Пару секунд он её вертел, будто выбирал траекторию. Потом кинул. Редиска описала смешную дугу, недолетела до нас на полметра и жалобно плюхнулась в траву.
— Ну правда, — сказала я уже без злости. — Ты серьёзно сейчас?
— Серьёзно! — крикнул он.
Алёна закрыла лицо ладонями. Соседский кот поднял голову и ушёл в тень. Ветер чуть качнул дуб у забора. Я вдруг ощутила, как мои нервы — тот самый «актив» — становятся крепче, когда я не вступаю в игру с понятными правилами.
— Поехали, — сказал Кирилл и взял один ящик, потом второй. — Завязываем.
— Вы пожалеете! — последовала вслед крик-песня.
Мы не пожалели. Мы приехали домой и открыли окна, впуская июнь. Пахло городом — раскалённым асфальтом, бензином, мороженым, пиццей из соседнего кафе. Я поставила чашки на кухне, Кирилл распаковал книги.
— Слушай, — сказала я, — давай решим стратегию на будущее. Чтобы не было «вдруг».
— Давай, — кивнул он. — Первая: не брать на себя чужих ремонтов. Вторая: если кто-то кидает в нас редиску — уезжать. Третья: любая «справедливость» обсуждается только в рамках того, что подписано. И без налички «сегодня».
— И четвёртая, — добавила я. — Не оправдываться перед теми, кто уже решил, что ты виноват.
— Пятая, — улыбнулся он. — Если махнул рукой — махни до конца.
Телефон мигнул. Сообщение от Алёны: «Простите за цирк. Я постараюсь его унять. Если что — я на вашей стороне». Я посмотрела на строку и вдруг почувствовала, как к горлу подступает щемящая благодарность. Не за то, что «на нашей стороне», — за то, что в этом фарсе есть кто-то, кто хочет выключить музыку.
— Ей ответишь? — спросил Кирилл.
— Да, — сказала я и написала: «Алёна, не надо никого унимать. Мы просто не участвуем. Удачи вам с дачей. Искренне».
Прошла неделя. Потом — другая. Лето плавно ухнуло в июль. Иногда приходили новые stories от Стаса: «корчу яблоню», «варю клубничное варенье», «чиню забор — своими руками, как мужик».
Я смотрела и думала: возможно, у всего этого есть счастливый финал — только не наш. Наш — это прогулки по набережной, кино на крыше, поездка к морю вместо копания траншеи под новый водосток.
А у них — когда вместо нехватки денег на ремонт придёт прежний азарт, когда Стас поймёт, что жить на земле — не страшно, а просто. Или когда поймёт, что страшно, и перестанет искать виноватых.
В конце августа он снова позвонил. Я, честно говоря, ожидала услышать «ну чего там с забором». Но нет.
— Слушай, Лиз, — начал он неуверенно, — тут яблоки пошли. Много. Если хотите — приезжайте, заберите ящик. Я же говорил, не дам, но… ну, короче, приезжайте, если надо.
Я молчала, а потом рассмеялась — не зло. В этом «если хотите» было что-то человеческое, тонкое, как трещина на эмали старой кружки.
— Спасибо, — сказала я. — Но мы не приедем. Приятного вам урожая. И… без обид.
— Ну ладно, — пробормотал он. — Как хотите.
Мы повесили трубку. Кирилл посмотрел на меня вопросительно.
— Он яблоки предложил, — сказала я.
— Возьмём? — улыбнулся он.
— Нет. Пусть у него будет свой праздник. А у нас — свой.
Мы вышли на балкон. Солнце ударило в стекло, как аплодисменты. Внизу подростки катались на самокатах, водитель такси спорил с навигатором, девочка кормила воробьёв. Я подумала, что мир очень велик: в нём есть место и для тех, кто сажает яблони, и для тех, кто покупает кофе навынос и едет на пляж вместо грядок. И очень маленький: в нём для нашего спокойствия понадобилось всего лишь сказать «нет» пару раз, когда от нас требовали «по совести».
— Представляешь, — сказала я, — одна редиска, и сколько уроков.
— Главное, — ответил Кирилл, — что мы выучили свой. И записали правила на будущее.
— И купили вторую машину, — напомнила я.
— Кстати, — он взял ключи со стола, — давай прямо сейчас на море сгоняем. У нас, кажется, активы сегодня просили выгула.
Мы поехали. Дорога была свободна. Радио играло старую песню, которую можно петь, не зная слов. Город постепенно менялся на ленты трассы, потом — на поля, затем — на полоску воды, которую видно ещё издалека. Где-то там, в стороне, у покосившегося забора, Стас, возможно, опять спорил с ветром и гвоздями. Это была уже его жизнь. И мы не были в ней виноваты.
А у нас было солнце, дорога, солёный воздух. И ясные правила: не тащить на себе чужие заборы и колодцы. Не принимать редиску как аргумент. Не путать «родство» с «обязанностью». И оставаться с теми, кто приносит на стол не ультиматумы, а чай.
— Знаешь, — сказала я, когда мы уже парковались у пляжа, — мне кажется, я больше не хочу в чужие ремонты — ни на даче, ни в отношениях, ни в голове.
— А я не хочу на чужие «половины», — ответил Кирилл. — Ни в счётах, ни в вине, ни в вине с буквой «е».
Мы засмеялись одинаково. И в этот момент я точно поняла: мы всё сделали правильно. Даже если кто-то считает иначе, даже если редиска летит по дуге и не долетает — правильность иногда слышится в простом звуке: море шумит, и у тебя на душе тихо.
Проучили соседа