Дом Марины и Ильи стоял на краю старого частного сектора: глухой переулок, сирень вдоль забора, гараж — узкий, зато свой. Они купили его два года назад, перекладывали по выходным проводку, клали плитку, спорили из-за расцветки штор, но знали — это их маленькое, честно заработанное. Марина работала бухгалтером в оптовой компании: аккуратные таблицы, отчёты по сроку, ни одного просроченного платежа. Илья — диспетчер в аварийной службе: ночные смены, звонки, чья-то паника в трубке, и его спокойный голос — «фиксируйте, бригада выехала». Они оба привыкли, что порядок — не слово, а действие: списки задач на холодильнике, мелкие дела к ужину, суббота — стирка, воскресенье — закупка. Всё по часам.
Родня у Марины была большая, шумная, и двоюродная сестра Вика выделялась в этом шуме как человек-идея. Она меняла занятия каждые полгода и всегда объясняла, что «сейчас рынок так устроен». В прошлом году Вика продавала «выездные кинопоказы в парках», потом — «уроки осознанного дыхания для офисов», теперь вот — «городские ужины на природе». Рядом с Викой неизменно двигался её муж Гоша: массивный, говорливый, с «решаловским» голосом человека, который уверенно прыгает в чужие договорённости. Их пара воспринимала чужое имущество как фоновую декорацию: можно же чуть-чуть воспользоваться, «на время».
— Мариш, я на минутку заскочу, — сказала Вика в один из майских четвергов. — Просто пару коробок оставить до понедельника. У нас завтра ужин, арендодатель подвёл, склад не успеваем принять. Ну ты ж понимаешь, рынок…
«Минутка» растянулась на два часа и десять коробок. В гараже у Марины поселились тенты, складные столы, термоконтейнеры, проектор, удлинители, ящики с одноразовыми лотками и пакетами круп. Гоша размотал кабель и воткнул удлинитель в розетку:
— Поставим тут морозильник на пару деньков. Мизер тока, ты не почувствуешь. Давай, Илья, помогай, ты же крепкий.
Илья помог. Потому что «родня», потому что нельзя не помочь, когда тебя просят с прямой улыбкой. Марина, разложив на полу в прихожей чеки, подумала, что это ведь ненадолго. Соседка Татьяна Петровна, сухонькая женщина с вечно настороженным взглядом, проходя мимо, остановилась и покачала головой:
— Тут что, ярмарка открывается?
— Временно, — улыбнулась Марина, хотя уже почувствовала неприятный комочек под сердцем.
В воскресенье «пара деньков» не закончилась. Вика приехала днём — красивая в льняном комбинезоне, волосы убраны в пучок, запах базилика в воздухе. За ней — машина с ребятами и громкой колонкой. Они развернули тенты прямо в саду у Марины: «репетиция ужина». На столе — керамогранитные доски, горелка, сотейники, карты со словами «фуд-пейринг», «сезонная капуста», «локальные фермеры». Вика сыпала терминами, Гоша хлопал в ладоши:
— Ребят, у нас уникальный сетап! Пространство как раз то, надо всего лишь на пару часов. Марина, ты золото!
— У нас соседи… — попыталась осторожно начать Марина. — Илья спит, у него ночная была.
— Мы тихо, — отмахнулась Вика. — Это ж не вечеринка. Это культура еды. Тихонько пожарим, тихонько обсудим.
Тихо не вышло. Колонка то стихала, то снова включалась «на минутку», кто-то громко смеялся, кто-то ругался из-за горелки, что не разжигается. Илья вышел, потерев глаза. На часах было 22:15.
— Ребят, давайте сворачиваться, правда, — сказал он мягко. — Завтра понедельник, люди спят.
— Илюх, ну ты чего, — Гоша обнял его за плечи, пахнул томлёной свёклой и табаком. — Мы уже почти всё. Дай до половины одиннадцатого? По-соседски.
Марина кивнула, хотя внутри всё сжалось: опять «по-соседски», «по-родственному». В половине двенадцатого тенты ещё стояли, на траве лежали шнуры, в раковине — горка мисок. Татьяна Петровна выглянула из-за шторы и громко закрыла форточку.
Понедельник прошёл в работе. Коллега Жанна, вечно подкалывающая, ткнула пальцем в Маринин кофе:
— Ты как выжатая апельсина половинка. С чего такие круги под глазами?
— Родня в доме устраивает «репетиции», — сказала Марина и попробовала улыбнуться. — Это надолго не бывает.
— Угу. Помню, у меня двоюродный тоже «репетировал» ремонт… ой, ты не любишь слово «ремонт», да? — Жанна хмыкнула. — Смотри, чтобы тебя не взяли в штат бесплатно.
Марина отмахнулась: зачем накручивать. Вечером, вернувшись домой, она увидела у ворот курьера с ящиками. На коробках было написано «сухой лёд». Курьер спросил:
— Дом Марины Федотовой? Подпишите. Здесь «оплата за электроэнергию после мероприятия».
Марина заморгала. Подписала. Поставила ящики в гараж. Вика не брала трубку; написала в чат: «Завтра заберём, не волнуйся».
Через неделю выяснилось, что морозильник «на пару дней» стал основой логистики: без него у Вики рушился график. Илья, считая квитанции, подцепил бровью:
— Смотри, счётчик даёт скачок в ночные часы. Это их лёд.
— Давай поговорим, — сказала Марина. — Без скандалов.
Они пригласили Вику и Гошу на чай. Суббота, светло, стол накрыт, клубничный пирог, чайник шипит. Марина заранее напечатала маленький листок: «График пользования гаражом и электричеством». Пункты — по деловому: до 22:00, не более трёх раз в неделю, после — уборка. И символическая сумма за электричество.
— Ребят, — начала она. — Мы рады помочь. Но нам важно спать. И не хочется, чтобы соседи жаловались. Давайте договоримся.
Вика на минуту замолчала, кивнула. Казалось, понимает. Но Гоша сжал губы:
— Мы же не чужие. Чего вы сразу коммерцию включаете? Мы не зарабатываем, у нас проект социальный. Ты бухгалтер, ну должна понимать, что в начале минус. А вы нас душите.
— Никто не душит, — спокойно сказал Илья. — Мы просим уважать наш дом. И платить за электричество. Это честно.
— Честно… — протянул Гоша. — Ладно, символическую сумму дадим. Но график гибкий должен быть. Рынок диктует.
Марина поймала на слове «да». Листок лежал на столе, как договор. Они разошлись, даже обнялись на прощание. Марина выдохнула. «Всё, — сказала себе. — Начинаем взрослую жизнь с границами».
Первые два дня всё было идеально: коробки из гаража уменьшились, тенты не поднимались. Марина облегчённо улыбалась соседке, та отвечала кивком. Но в среду влетело «исключение»: Вика позвонила в 20:45.
— Мариш, у нас шеф-повар из Москвы, один вечер только сегодня, пожалуйста, репетиция на сорок минут. Мы тихо, колонка в машине, люди интеллигентные.
Марина закусила губу: сорок минут — это не ночь. Илья в ночной смене, дома тихо. «Ладно», — сказала она, и в восемь пятьдесят пять в сад вошли «интеллигентные люди», громко обсуждая фермерское масло. В девять сорок пять всё ещё жарился лук на сковороде, кто-то спорил про соль, у ворот ругался курьер, потому что его тянули внутрь «на минуточку». В десять пятьдесят Марина, едва не расплакавшись, попросила выключить огонь.
— Ты себя слушай, — вдруг сказала ей Вика, когда гости исчезли. — Ты слишком в контроле. Расслабься. Мы же не злоумышленники. Это же не бар. Это сообщество.
В пятницу Илья вернулся после смены — злой, с серыми глазами. На кухонном столе лежал Маринин кухонный комбайн. Он был чист, но пах — смесью чеснока и цитруса.
— Брали? — кивнул Илья.
— Вика, — прошептала Марина. — Сказала, что «на пять минут». Я не успела сказать «нет», они уже увезли.
— Давай замок повесим на гараж, — предложил Илья. — И на калитку новый код.
— Это же родня, — автоматически сказала Марина и тут же поймала себя на этой фразе. Как будто она ей не принадлежала, а жила сама по себе в головах всех родственников. — Дай мне ещё неделю. Я не хочу скандала.
Скандал пришёл сам, без приглашения. В воскресенье днём Марина поехала к свекрови Валентине отвезти блендер — та просила для варенья. За столом Валентина смотрела на Марину испытующе:
— Слышала, Вика с Гошей молодцы. На людей работают. А вы что, границы какие-то ставите? Семья — это общая опора. У нас так не было. У нас «дверь открыта».
— У нас тоже открыта, — ответила Марина и неожиданно для себя добавила: — Но на щеколду.
Валентина фыркнула:
— Это Илья твой? Он всегда был строгий. Сынок у меня принципиальный. Но принципами людей не накормишь.
Слова, вроде бы беззлобные, застряли у Марины в груди. Дорогая свекровь, которая возит пирожки и даёт советы, почему-то встала на сторону «сообщества ужинов». Вечером Марина позвонила подруге Вере.
— Мне кажется, я слабая, — сказала она, глядя в окно, где догорал закат. — Каждый раз говорю «разок можно», а потом сама злюсь.
— Ты не слабая, — ответила Вера. — Ты вежливая. Но вежливость — ресурс. Его нельзя раздавать бесконечно. Сделай табличку на воротах: «Частная территория». И всё. Не объясняйся.
Марина взяла маркер и написала на белом пластике аккуратным бухгалтерским почерком: «Частная территория. После 22:00 — тишина». Прикрутила к калитке. Чувство было странное: как будто поставила подпись под важной декларацией.
Прошла ещё неделя. Вика стала писать реже, но точнее: она научилась говорить «на минуточку» с осознанной интонацией, от которой у Марины дрожали нервы. Гоша приносил пакеты с «символической суммой» за электричество — пачки мелочи, из которых сыпалась липкая сладкая пыль конфет. Сосед Паша, друг Ильи со школы, заехал как-то вечером, сел на ступеньку, покосился на гараж:
— Вам это надо? — кивнул на кабель. — Поставлю счётчик отдельный, хочешь? Чтоб не было разговоров.
— Хочу. Но это же деньги, — сказала Марина и поймала собственную усталость. — И это же всё как-то по-детски. Про кабель спорить…
— По-детски — это позволять, — отрезал Паша. — Ты взрослая. Скажи «нет».
Марина сказала. В следующий вторник, когда Вика прислала сообщение: «Сегодня шеф-кондитер из Рязани, один час, пожалуйста», Марина ответила: «Нет. У Ильи ночь. У нас свои планы». Через пять минут зазвонил телефон — звонила мама Марины:
— Дочка, что вы себе позволяете? Твоя тётя плачет: дети стараются, а вы пачкаете душу подозрениями.
Марина почувствовала, как из груди поднялась злость, и тут же засунула её обратно. На автомате объяснила, что это не подозрения, а правила. Положила трубку. Села на кухне и долго смотрела на холодильник, где висят списки: «продукты», «оплатить», «позвонить». Её жизнь всегда помещалась в эти списки. А сейчас чужие люди записывали туда свои пункты.
Ближе к концу месяца случилось «большое событие»: Вика объявила в соцсетях вечеринку-ужин «для своих», с «тайным меню» и «неформальным обсуждением локальной повестки». Фото в анонсе было сделано так, что за плечом у Вики угадывалась зелёная калитка Марины. Комментарии: «Ой, это же у Маришки!» — «Ох, класс, там трава мягкая».
Марина увидела пост в перерыве на работе. Сердце провалилось. Она позвонила Вике.
— Ты у меня? — спросила, чтобы убедиться, что это не иллюзия. — Ты решила провести мероприятие у меня?
— Да ладно тебе, — засмеялась Вика. — Это же символика. Романтика двора. Мы перенесём на площадку, если ты так принципиально… но ты же понимаешь: сейчас все спрашивают «а где?», и если мы скажем «на площадке», половина не придёт. Нам нужно «место с историей».
— Место с историей — это наш дом, — тихо сказала Марина. — Который мы купили сами.
— Ну не начинай, — вмешался где-то на фоне голос Гоши. — Ты же не против того, чтобы нам хорошо было? Усмотрим всё, честно. И электричество твоё не трогаем, привезём генератор, вот! Культурно. В пять начнём, в девять свернёмся.
Марина вздохнула и… не дала согласия. Сказала фразу, которая даже её саму удивила:
— Давайте встретимся сегодня вечером и обсудим. У нас будет список. И свидетели.
— Свидетели? — фыркнул Гоша. — Ты что, суд?
— Нет, — ответила Марина. — Я хозяйка дома.
Вечером у них собрались: Вика с Гошей — в своём красивом и громком; Илья — сдержанный; Паша — молчаливый наблюдатель; Татьяна Петровна — «заскочила на минутку», потом осталась, потому что «я тут всё видела и могу подтвердить». Разложили на столе бумагу, ручки, телефоны. Марина читала пункты: время, звук, количество людей, уборка, парковка. Гоша ерзал, Вика перебивала, пыталась сделать атмосферу «тёплой» — шутки, комплименты, «Марин, ты вообще супер». На пятом пункте (уборка после) Гоша стукнул ладонью по столу:
— Слушайте, ну вы достали со своими правилами! Мы делаем дело. Вы — мешаете. Вот кто вы: тормоза. И если бы не мы, этот ваш двор так и стоял бы скучной дырой! А теперь тут жизнь.
Илья поднял взгляд:
— Жизнь — это когда уважение. Ты его не приносишь.
Вика улыбнулась вежливо, почти по-деловому:
— Компромисс: мы приходим в семь, уходим в десять. Паркуемся на улице. Убираем до блеска. Берём на себя отношения с соседями. Электричество — генератор. Сумма «символическая» — на бензин.
Марина кивнула: хотя «символическая сумма» снова теребила нервы, но компромисс выходил хоть каким-то. Они разошлись на «давайте попробуем один раз». Внутри у Марины тревога не исчезла. Она лежала в ту ночь, не спала, слушала, как за стеной Илья переворачивается, и думала, что её способность уступать похожа на маленькую прореху в плотной ткани. Её тянут пальцами, и ткань расползается. Ей надо будет когда-нибудь сказать «стоп» — по-настоящему. Не мягко, не с улыбкой, а так, чтобы услышали.
Но когда — и по какому поводу? Этого она ещё не знала.
Первый «компромиссный ужин» назначили на субботу. Марина готовилась так, будто в доме ожидали проверку: смела пыль, вымыла окна, заранее купила лишние пакеты для мусора, чтобы гости Вики не оставили после себя хаос. В саду стоял свежескошенный газон — Илья специально вышел с косилкой, хотя после смены еле держался на ногах.
В шесть тридцать у ворот уже толпились первые машины. Фары били в окна соседей, Татьяна Петровна выглядывала из-за шторы, морщилась. Вика улыбалась гостям, встречала, как хозяйка праздника.
— Проходите, не стесняйтесь, тут у нас уникальная локация, — звучал её голос.
Марина почувствовала, как у неё кольнуло в груди. «У нас локация», — но ведь это её дом, её двор, её сирень. Она стояла у калитки, здоровалась вежливо, стараясь улыбаться, и всё время ощущала себя статисткой в чужом спектакле.
К девяти во дворе было шумно. Генератор тарахтел, хотя Вика уверяла, что он «почти бесшумный». В траве разложили подушки, на столе блестели бокалы. Люди громко спорили о кино, кто-то смеялся. Илья сидел в кухне с Пашей, смотрел в окно и молчал.
— Всё по правилам, — наконец сказал он Марине. — До десяти. Терпи.
Но в десять никто и не думал сворачиваться. Гоша взял микрофон, подключённый к колонке, и завёл «маленькую викторину». Гости зааплодировали. Марина вышла в сад, напомнила:
— Десять часов. Вы же обещали.
— Да мы уже заканчиваем, — бодро ответил Гоша. — Ещё пятнадцать минут. Ну что ты как училка?
Марина сжала зубы. Пятнадцать минут превратились в сорок пять. В одиннадцать генератор всё ещё тарахтел. В полночь гости, наконец, начали собираться, оставив за собой пластиковые тарелки, окурки на дорожке и смятую траву.
Утром Татьяна Петровна встретила Марину у калитки:
— Девочка, ты что, гостиницу открыла? Или клуб? Я полицию вызову в следующий раз. Это невозможно.
Марина только кивнула. Она чувствовала, как земля уходит из-под ног: компромисс обернулся провалом.
На следующей неделе начались мелкие «исключения».
— Мариш, мы только оборудование оставим на пару дней, у нас склад закрыли, — сказала Вика.
В гараже снова появились ящики.
— Мариш, у нас сегодня маленькая дегустация для трёх друзей, тихо-тихо, — и в саду вечером сидели шестеро, потом десятеро.
— Мариш, можно я возьму твою скатерть? Она такая фотогеничная, ну буквально на один вечер.
Каждый раз Марина пыталась сказать «нет», но слова застревали в горле. Она чувствовала, что её мягкость — как дырявая лодка: вроде плывёт, но вода всё прибывает.
Илья видел её мучения.
— Ты понимаешь, они просто нас используют? — говорил он. — Ты ставишь правила, а они их гнут под себя.
— Я понимаю, — шептала Марина. — Но они же родня. Если я выгоню, мама меня не простит.
— А если не выгонишь, ты себя не простишь, — отрезал он.
Положение усугубилось, когда в разговоры включилась свекровь. Валентина позвонила Марине вечером:
— Слышу, вы опять бузите. Ну нельзя же так. Вика с Гошей молодцы, двигаются. А вы с Ильёй… ну что вы? Молодёжь должна помогать друг другу.
— Мы не против помочь, — осторожно ответила Марина. — Но мы не гостиница. У нас работа, соседи.
— Да ладно! — перебила Валентина. — Я вот в ваши годы всех принимала, и стол накрывала, и спать клала. И ничего, все довольны. А у тебя сердце каменное стало.
После этого разговора Марина три ночи не спала. В голове вертелись мамины слова, тёткины, свекровины. Казалось, что всё семейное окружение требует: «Будь удобной, будь мягкой».
Новый эпизод случился через две недели. Гоша позвонил вечером:
— Мариш, у нас тут иностранцы, потенциальные партнёры. Нам нужно показать атмосферу русского двора. Твоя сирень — то, что надо. Мы тихо, клянусь.
Марина собрала всю волю и ответила:
— Нет. Сегодня никак. У Ильи утро раннее, соседи жаловались.
Через час у ворот загудела машина. Вышли люди с акцентом, смеялись, щёлкали фотоаппаратами. Вика выбежала им навстречу.
Марина выскочила на крыльцо:
— Я же сказала — нет!
— Ну они уже приехали! — оправдывалась Вика. — Не гнать же гостей! Это же не скандал, это бизнес. Мы через полчаса уйдём.
Полчаса растянулось на два часа. Марина стояла в окне и чувствовала, как что-то внутри неё ломается.
В это время друзья Марины начали замечать перемены. Подруга Вера пришла в гости и увидела гору коробок в коридоре.
— Ты что, склад открыла? — удивилась она.
— Это временно, — механически ответила Марина.
— Марин, они тобой крутят, как хотят, — прямо сказала Вера. — Ты умная женщина, а ведёшь себя, как будто без права голоса.
— Я пытаюсь сохранить мир, — сказала Марина, и глаза её наполнились слезами.
Вера обняла её:
— Мир не в том, чтобы терпеть. Мир — в том, чтобы говорить правду.
Но правду сказать было трудно. Каждое «нет» Марины оборачивалось звонками родственников, жалобами, укоризненными взглядами свекрови.
Илья всё чаще молчал, сидел мрачный. Иногда он резко захлопывал дверь гаража или отключал электричество. Тогда Гоша возмущался:
— Ты чего, мужик? Мы же договорились!
Илья отвечал сквозь зубы:
— Мы ничего не договорились. Вы просто лезете.
Марина стояла между ними, чувствуя себя посредником, и думала: «Когда-нибудь я не выдержу. Но что будет потом?»
В начале июля Вика устроила «фото-сессию для рекламной кампании». В саду поставили огромный баннер, привезли свет, камеры. Соседские дети сбежались посмотреть. Машины перекрыли переулок, Татьяна Петровна чуть не вызвала ГИБДД.
Марина вышла и сказала:
— Немедленно сворачивайтесь. Я не разрешала.
— Да ты что, — улыбнулась Вика. — Это же всего пару часов. А потом у тебя будут шикарные фотографии! Ты же любишь порядок и красоту.
— Я люблю свой дом, — ответила Марина.
Но слова прозвучали глухо, неубедительно. Вика махнула рукой и продолжила командовать фотографом.
В тот вечер Илья сказал:
— Всё. Если ты не скажешь им сама, я скажу. Я не собираюсь жить в проходном дворе.
Марина посмотрела на него и впервые в жизни подумала: может, они дойдут до развода, если она не научится говорить «нет».
И именно тогда, в середине лета, Вика объявила новый план: «Большой ужин на пятьдесят человек».
— У нас спонсоры, — сияла она. — Это прорыв! Идеальная локация — ваш двор. Скажи «да», Мариш. Это всего один вечер.
У Марины задрожали руки. Она поняла: этот «один вечер» может сломать всё окончательно.
Она посмотрела на Илью, который сжал кулаки, и на Вику, которая улыбалась слишком сладко.
И впервые в жизни подумала, что пора сказать слова, которые изменят всё.
На этом месте я остановлюсь. В третьей части — кульминация: большой ужин, конфликт с гостями и та самая фраза Марины, которая станет развязкой.
Хочешь, продолжу прямо сейчас третью часть?
Подготовка к «большому ужину» началась за неделю. Вика звонила каждый день: то «нужна розетка для генератора», то «можно ли припарковать грузовик во дворе». Марина отвечала уклончиво: «посмотрим», «не уверена», «надо обсудить». Она пыталась оттянуть момент прямого отказа.
Но в пятницу вечером, когда Марина вернулась с работы, калитка была распахнута, а во дворе уже разгружали столы. Двое ребят тянули бочку с водой, третья ставила прожектор.
— Я ничего не разрешала! — крикнула Марина, подходя ближе.
— Да это подготовка, — отмахнулся Гоша. — Завтра всё равно всё здесь будет. Лучше заранее.
— Нет, — твёрдо сказала Марина. — Завтра ничего здесь не будет.
— Мариш, — Вика обняла её за плечи, улыбнулась своим мягким голосом. — Ты перегорела. Ты просто устала. Это один вечер. Один! Пятьдесят человек, пресса, спонсоры. Потом мы всё уберём. Ты даже не почувствуешь.
И в этот момент из дома вышел Илья. Он стоял молча, в тёмной футболке, с тяжёлым взглядом.
— Или они уходят сейчас, — сказал он, — или я вызываю полицию.
— Полицию? — Гоша рассмеялся. — Ты серьёзно? На родню полицию звать? Люди же подумают, что ты…
— Мне всё равно, что подумают, — перебил Илья.
Марина чувствовала, что сейчас всё решается. Внутри у неё кипела злость, страх, обида — всё перемешалось. Она вдруг ясно поняла: если промолчит сейчас, то потеряет свой дом окончательно.
На следующий день, в субботу, гости всё равно приехали. Машины выстроились вдоль улицы, соседи вышли во дворы, ворчали. Татьяна Петровна шептала соседке:
— Всё, сегодня я звоню. Пусть разбираются.
Марина стояла у калитки. Сердце колотилось. Перед ней стояли Вика и Гоша, улыбались, раздавали указания, махали руками, как режиссёры спектакля. Гости входили во двор, раскладывали пледы, открывали вино.
— Я не разрешала! — громко сказала Марина.
Но её голос утонул в смехе и разговорах. Никто даже не повернул головы.
И тогда Марина поднялась на крыльцо. Встала так, чтобы её было видно всем. И крикнула:
— Убирайтесь из моего дома, пока я добрая!
Гул стих. Люди обернулись. Кто-то засмеялся нервно, кто-то достал телефон — снимать. Вика замерла, потом бросилась к Марине:
— Ты что несёшь? Это же гости! Это партнёры! Ты позоришь нас!
— Это мой дом, — твёрдо повторила Марина. — И я не позволю вам превращать его в площадку. Вон отсюда. Все.
Гоша сделал шаг вперёд, лицо его перекосилось:
— Да ты вообще понимаешь, кого ты выгоняешь? Это люди, которые могут решить нашу жизнь! Ты думаешь, тебе соседи аплодировать будут? Они потом же сами придут на ужины! Ты рушишь общее дело!
— Я сохраняю свой дом, — ответила Марина.
В этот момент из-за забора донёсся голос Татьяны Петровны:
— Девочка права! Хватит уже! Это не клуб, а жильё!
Несколько соседей зааплодировали. Но были и другие — двоюродная тётя Марины, которая пришла «поддержать молодёжь», возмущённо воскликнула:
— Марина, ты позоришь семью!
Гости начали собирать вещи, но неохотно. Кто-то спорил, кто-то шутил:
— Ну ничего себе, «тайный ужин»… вот это интерактив.
— Снимай, снимай! Пусть в сети увидят, какая хозяйка.
Вика плакала на взрыд, Гоша звонил кому-то, громко жаловался:
— Да, представляешь, выгнали нас, как собак! Из родного двора!
Илья стоял рядом с Мариной. Он не улыбался, но глаза его светились облегчением.
К вечеру двор опустел. Остались смятые травинки, пара пустых бутылок, кусок баннера, забытый в углу. Марина села на ступеньки, спрятала лицо в ладонях.
— Мы сделали правильно, — сказал Илья.
— А если теперь семья отвернётся? — тихо спросила Марина.
— Значит, у нас будет меньше шума, — ответил он.
Но внутри Марина понимала: конфликт только начался. Уже вечером посыпались звонки: мама, тётя, свекровь. Все уговаривали, давили, обвиняли. «Ты разрушила мосты», «Ты выставила нас перед людьми», «Ты сама себе яму роешь».
Марина слушала и чувствовала: она не знает, чем это закончится. Но точно знала — назад дороги нет.
Проучили пополамщика