Когда Надя с Ромой наконец-то получили ключи от своей двушки в новостройке, ей казалось, что жизнь вошла в светлую полосу. Ипотека на двадцать лет, конечно, висела камнем на шее, но квартира была новая, с чистыми стенами, без чьего-то чужого запаха в коридоре. Пахло шпаклёвкой и надеждой.
Рома обещал, что его мама будет приезжать редко. Но уже через неделю после переезда в прихожей появилась большая клетчатая сумка — с домашними заготовками, тёплым пледом и кастрюлей борща. Сама Валентина Петровна стояла в дверях, поправляя очки, и говорила:
— Вы же ещё дети. Я вам помогу. Я ж мать, мне не всё равно.
Сначала помощь воспринималась как благо. Надя работала удалённо, маленькому Кириллу было три года, и лишние руки не мешали. Но постепенно выяснилось, что свекровь не только приносит продукты, но и считает своим долгом перекроить уклад молодой семьи.
Например, утром Надя ставила Кириллу мультики на планшете, пока готовила завтрак. Валентина Петровна качала головой:
— Ты губишь ребёнка. Экран в таком возрасте — это преступление. Я же вон своего сына без всякой техники вырастила, и ничего.
Рома в такие моменты замыкался. Бормотал что-то вроде: «Ну, мам, у нас сейчас другое время», — и исчезал на работу.
Со временем выяснилось, что «помощь» свекрови включала в себя ревизию холодильника, стирки и даже банковских чеков. Надя заметила, что пакеты из магазина кто-то перетряхивает, а по вечерам свекровь ненавязчиво интересуется:
— А сколько вы за коммуналку платите? А интернет у вас — это же дорогое удовольствие, зачем вам такой тариф?
Надя пыталась переводить разговоры, но чувство контроля висело над ней, как серое облако.
Особенно болезненной была тема кухни. Надя мечтала о современном интерьере, собрала деньги на модульный гарнитур, заказала вытяжку. Но Валентина Петровна встала грудью:
— Зачем тебе эта глянцевая ерунда? Вот у меня кухня — тридцать лет стоит, и ещё простоит. А эти ваши «модные штучки» — пустая трата денег.
— Мы сами заработали, — осторожно возражала Надя.
— «Сами»… Это мой сын впахивает, а ты только картинки в компьютере перекладываешь, — съехидничала свекровь.
Надя молча стискивала зубы. Она знала: в глазах свекрови её работа на фрилансе — несерьёзная игрушка. Но деньги за проекты приходили на её карту, и именно они позволяли покупать мебель и одежду.
Ближе к осени Валентина Петровна стала задерживаться ночевать. Сначала «пропал автобус», потом «на улице скользко», а потом просто перестала объяснять. В маленькой двушке это превращалось в хаос: на диване в гостиной всегда лежал разложенный комплект постельного белья, в ванной сушились её чулки, а в прихожей под дверью стояли громоздкие сапоги.
Однажды вечером Надя позвонила подруге Ане и почти шёпотом выговорилась:
— Я как будто не хозяйка в своём доме. Она везде. В шкафу перекладывает вещи, полотенца сортирует по-своему… Я не могу даже поставить тарелки туда, где мне удобно.
— А Рома? — осторожно спросила Аня.
— Рома… — Надя закусила губу. — Он делает вид, что не замечает. Или думает, что я придираюсь.
С каждой неделей напряжение нарастало. Свекровь могла вдруг посреди ужина вздохнуть и сказать:
— Конечно, если бы вы прислушивались к старшим, было бы по-другому. Но раз уж решили жить, как вам вздумается, я, наверное, лишняя.
После таких фраз Рома бледнел, откладывал вилку и торопливо уверял:
— Мам, ну что ты, не говори так. Ты нам очень нужна.
А Надя в эти минуты чувствовала, как у неё изнутри что-то ломается: слова мужа всегда звучали так, будто он оправдывается перед матерью, а не перед ней.
Скоро вопрос «нужности» Валентины Петровны стал центральным. Она то жаловалась на сердце, то намекала, что деньги у неё заканчиваются, хотя пенсия была выше, чем у многих. А потом неожиданно предложила:
— Давайте я к вам официально перееду. Что я туда-сюда таскаюсь? Всё равно я здесь чаще, чем у себя.
Эта фраза застала Надю врасплох. Она поняла: всё только начинается.
Надя долго прокручивала в голове предложение свекрови. «Официально переехать» значило бы признать её полноправной хозяйкой квартиры. Хотя квартира была оформлена на Рому и Надю в равных долях, Валентина Петровна вела себя так, будто и ей принадлежал кусок этого жилья.
— Ты представляешь, — поделилась Надя с Аней по телефону, — она уже намекает, что её комната тут найдётся. Какая комната? У нас всего две!
— И что Рома? — привычно спросила подруга.
— А Рома сказал: «Ну, маме будет проще, она же одна живёт». И всё.
Надя почувствовала, что её мир начинает сжиматься. Она любила своего мужа, но он будто растворялся рядом с матерью.
Через неделю свекровь пришла с коробкой из-под обуви, в которой лежали документы. Расположилась за столом и произнесла:
— Надо всё обсудить. Я продам свою квартиру, чтобы вам с ипотекой помочь. Но при одном условии: оформите меня на долю.
Надя остолбенела. Они с Ромой годами копили на первый взнос, считали каждую копейку. А теперь свекровь хотела влиться в их жизнь навсегда, причём законно.
— Подумайте, — продолжала Валентина Петровна, — это будет честно. Я ведь тоже вкладываюсь.
Надя почти не слышала её слов. Она смотрела на мужа. Тот нервно теребил край скатерти и избегал взгляда жены.
— Мы… подумаем, — сказал он тихо.
После ухода свекрови они поссорились.
— Как «подумаем»? — сорвалась Надя. — Это наш дом, наш! Она хочет влезть и поставить на всё свою печать!
— Но она же мать, — растерянно ответил Рома. — Она же хочет помочь.
— Это не помощь, это контроль! — крикнула Надя и впервые хлопнула дверью.
Она ушла на кухню, где остро пахло чесноком и квашеной капустой, оставленной свекровью. И запах этот словно пропитал их жизнь — настойчивый, липкий, чужой.
В ближайшие дни напряжение стало невыносимым. Свекровь то появлялась с пакетами, то устраивала «случайные» разговоры о наследстве. Могла невзначай произнести:
— Ну, если вы вдруг разведётесь, как вы будете квартиру делить?
Надя обжигалась этими словами.
Кульминацией стало воскресенье. Они сидели за столом: Надя, Рома, свекровь и Кирилл, который пытался донести ложку супа до рта. Валентина Петровна резко сказала:
— Я решила. Квартиру свою выставлю на продажу. Деньги вам отдам, но чтобы всё было оформлено официально.
Надя поставила чашку и твёрдо произнесла:
— Нет. У нас с Ромой всё рассчитано. Мы справимся сами.
— «Справимся»… — с усмешкой повторила свекровь. — Да ты без моего сына и шагу не сделаешь!
— Мама! — вскрикнул Рома.
— А что мама? — перебила она. — Я вижу, как у вас всё устроено. Деньги мои не нужны? Так потом не жалуйтесь!
После этого разговора Валентина Петровна демонстративно ушла.
Надя сидела молча, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле.
— Ты понимаешь, — тихо сказала она мужу, — если она продаст квартиру и купит долю у нас, нам конец. У меня не будет дома.
— Но… — Рома опустил глаза. — Я не могу её обидеть. Она же… одна.
Эти слова стали последней каплей.
В следующие недели отношения окончательно испортились. Валентина Петровна то звонила Роме с жалобами на давление, то обижалась и переставала общаться. Но вскоре снова появлялась на пороге.
— Вот вам кастрюля щей, — говорила она, ставя тяжёлую посудину на плиту. — Надюша, твои супы Кирюше явно не нравятся. Он худой стал.
У Нади опускались руки. Она чувствовала, что теряет почву под ногами.
Однажды вечером, пока Рома был в командировке, в дверь позвонила соседка.
— У вас мама мужа на лестнице сидит, — сказала она смущённо. — Говорит, что ключи потеряла.
Надя открыла дверь и увидела свекровь, которая жалобно прижимала к груди сумку. В глазах блестели слёзы.
— Я же старая женщина, — прошептала она. — Мне и прислониться некому.
И в этот момент Надя поняла: манипуляции не закончатся никогда. Свекровь не уйдёт. Она будет искать любую лазейку, чтобы оставаться в их жизни центром.
Надя молча пропустила её в квартиру, но внутри уже приняла решение.
Решение зрело в Наде несколько недель. Она чувствовала себя загнанной в угол. Вечерами, когда Рома уезжал задерживаться на работе или «помогать маме с документами», она сидела на кухне, смотрела на кипы посуды в раковине и думала: «Я даже здесь не хозяйка».
Валентина Петровна окончательно обосновалась у них. Постель на диване не убиралась, зубная щётка появилась в ванной, а на балконе, среди ящиков с зимними вещами, стоял её огромный чемодан. Официально переезда не было, но фактически всё уже случилось.
Однажды вечером свекровь затеяла «разговор по душам». Сидя за столом с кружкой чая, она произнесла:
— Надюша, ты не думай, я ведь добра хочу. Я столько лет одна прожила. А теперь вот вы у меня — семья. Я же тебе как вторая мама.
Надя сжала руки в кулаки. «Вторая мама» звучало как издёвка. Первая у неё была живая, здорова и никогда не лезла в её жизнь.
— У тебя свой дом есть, — спокойно сказала Надя. — Мы с Ромой и Кирюшей должны жить сами.
— «Сами»… — в голосе свекрови прорезалась обида. — Ты меня выгоняешь?
— Я прошу уважать наши границы.
— А ты знаешь, сколько я вложила в эту семью? — перебила Валентина Петровна. — Я сына воспитала, я ему помогала, я и вам помогаю. Без меня вы бы пропали.
В этот момент вошёл Рома. Он, как всегда, попытался сгладить:
— Мам, ну не начинай. Надя устала, у неё работа. Давайте жить дружно.
— А она меня выживает! — сорвалась свекровь. — Ты этого не видишь?
Разговор закончился ничем, но Надя поняла: ждать нечего.
Через несколько дней она поехала в магазин техники. Купила в рассрочку большую посудомоечную машину. Привезли её вечером, когда Рома ещё не вернулся, а свекровь раскладывала тесто для вареников прямо на кухонном столе.
— Это что? — прищурилась Валентина Петровна.
— Посудомойка, — спокойно ответила Надя, помогая грузчикам.
— Зачем? — возмутилась та. — У тебя две руки, мой да мой. Я всю жизнь сама справлялась.
Надя вдруг улыбнулась. Впервые за долгое время в её улыбке не было растерянности — только усталость и ирония.
— Вы нам больше не нужны, мы посудомойку покупаем, — сказала она, глядя прямо в глаза свекрови.
В кухне повисла тишина. Кирилл с интересом смотрел на большую коробку. Свекровь медленно сняла с рук фартук и села на табурет.
— Значит, вот как, — прошептала она. — Я вам лишняя.
Надя не ответила. Она знала: любая её фраза станет поводом для новой сцены.
Когда пришёл Рома, он застал странную картину: мать сидела в коридоре с сумкой, готовая уйти, а жена расставляла кастрюли в новый шкаф, освобождённый для посудомойки.
— Мам, ты куда? — растерялся он.
— Я им мешаю, — ответила она холодно.
И вышла, не глядя назад.
Рома метался между дверью и кухней, а Надя, впервые за долгое время чувствуя лёгкость, сказала:
— У каждого должна быть своя территория. Даже если это всего лишь кухня.
Он ничего не ответил. Только сел и закрыл лицо руками.
Надя понимала: это не конец. Свекровь вернётся. С обидами, с упрёками, с новыми условиями. Но теперь в ней самой что-то изменилось. Она больше не боялась называть вещи своими именами.
И пока посудомойка гудела, смывая остатки ужина, Надя вдруг ощутила, что впервые за долгое время дышит свободно.
Отказник