Надя любила тишину по утрам — редкое состояние, когда город только притирался к дню, а кофемашина в их однокомнатной на проспекте Победы шипела, как кошка, настаивающая свои правила. Она успевала выпить два глотка — и всё, в дверь уже звонили.
— Кто так рано? — спросил Кирилл, но встал без удивления. Как будто ждал.
На пороге торчала Лидия Павловна — компактная, аккуратно уложенные стальные кудри, в руках дорожная сумка и коробка с надписью «Сушилка для водорослей». Она выглядела как человек, который уже всё решил — откуда зайдёт и где посидит.
— Лифт у нас опять сломали, — сообщила она вместо «здравствуйте». — Мне куда подъехать? У вас же тут тепло. И Тимофей под присмотром будет, а то ваши няни через одну в телефон вылуплены.
«Наши няни», подумала Надя и почти почувствовала, как в квартире меняется давление. Тимофей сопел в кроватке, старый пластиковый кораблик в его ладони был теплее её пальцев. Нянечный вопрос — болезненная строка в их бюджете: ипотека, детский сад с доплатой, две кредитные карты, из которых одна — «на ремонт кухни», обещанный самой себе уже три года.
— Мам, мы бы предупредили… — сказал Кирилл, маскируя голосом неловкость. — Надя сегодня с отчётом. Ей нужен ноут.
— Ноутбук у неё для серии роликов? — Лидия Павловна прошла на кухню так, будто её звали. — Я могу посидеть на кухне, мне стены не мешают. Я тихая, как моль.
Надя знала эту «моль». Моль замечала каждую пылинку и выносила вердикт, пока ты думал, какую кружку взять. И «я тихая» означало ровно то, что означало: сюда приехала хозяйка образцового порядка и чётких правил. Пятна от стаканов убираются строго круговыми движениями, отчёты пишутся «без драм», дети спят до двух и ни минутой меньше, даже если июль и в окне футбольный крик.
Соседка, Светлана Петровна, председатель совета дома, выглянула в проём, как будто её тоже позвали.
— Ну что, молодёжь, — сказала она, приветствуя Лидию Павловну как свою коллегу. — Опять сборы на подвал. Лужи в кладовке, протечку никто не согласовал.
— У вас в подвале, — откликнулась Лидия Павловна, — порядок можно навести силами жильцов. Мой Кирилл руки не из кармана. И Надежда — бухгалтер, всё посчитает.
Надя работала в финансовом отделе сети хостелов: она действительно считала — ночи, простыни, НДС и чужие привычки. Но не за соседский подвал.
Оно временно, говорила она себе, когда вечером переставляла сушилку для водорослей на балкон. «Мы тут на неделю. Соседка сверху опять ремонт», — уточнила Лидия Павловна, раскладывая вещи по коробкам, которые куда-то приволок Кирилл. В неделю уместились три съезда «клуба акустического здоровья» у них в зале (на коврике с узорами люди дышали, приложив к лбу магнитные пластинки), две сушки листов нори на противнях (сильный запах солёного моря впитался в занавеску), и одна группа в WhatsApp под названием «Семья Кирилла Лидина», где Лидия Павловна писала: «Что у нас по бюджету? Скрин прислать?»
Надя не сразу поняла, что значит «наш» в «наш бюджет». До этого «наш» всегда было про какие-то очевидности: «наш ребёнок», «наша кофта в стирке», «наша ночная тишина». Но когда в приложении «ДомДеньги» всплыли новые траты — «оплата анализов маме» и «сушилка — кешбэк будет полезным Нади на новую сковороду», — «наш» стал растекаться, как клей.
— Мам, давай я переведу, — писал Кирилл по привычке в чат. — У меня пока премии нет.
— У сына премии нет, — комментировала Лидия Павловна голосовыми. — А ты, Надежда, не уволилась бы с этих своих хостелов. Сколько можно чужие простыни считать? Может, в нормальный банк? Где стабильность.
Надя читала и включала «режим учёта»: «оплата анализов» — 5 600, «сушилка» — 11 900 (кэшбэк 595), «магнитные пластинки» — «подарок друзьям мамы», «оплата химчистки чехлов» — потому что кто-то пролил на диван зелёный чай из термоса на занятиях «акустического здоровья».
— Лидия Павловна, давайте разделим — что наша семья, а что ваши активности, — осторожно сказала она вечером. — Мы в ипотеке по горло. Вы же знаете.
— А я что? — удивилась Лидия Павловна. — Я не чужая. И потом, это вы мне должны. Я первый взнос делала. На вас оформили, а от сердца моего. Если б не я, жили бы в своём общежитии с тараканами. Где благодарность, Наденька?
Про «первый взнос» у них был отдельный разговор в прошлом. Тогда, два года назад, Лидия Павловна перевела им крупную сумму «пока не расписались», чтобы банк быстрее одобрил. Письменно это нигде не зафиксировали — «мы же семья». Надя хотела договор, но Кирилл шепнул: «Она обидится, и потом… она мама». Надя выбрала мир, потому что была беременна и потому что ссориться с будущей свекровью казалось дурным приметой.
Вечером, когда Надя попыталась поставить Тимофею прививку в частной клинике — по страховке, но с доплатой — выяснилось, что карта на лимите. Кирилл двумя пальцами массировал переносицу.
— Ты же обещал, что предложишь маме свои траты покрывать самой, — напомнила она.
— Предложу, просто у неё… — Кирилл замялся. — У неё давление сегодня скакало.
Надя уткнулась лбом в кухонный шкаф. Это не давление скакало, подумала она. Это мы прыгаем вокруг невидимой скакалки, которую она крутит. Она была не против помочь — она не деревянная. Но помогать стало обязанностью, и эту обязанность теперь измеряли сообщениями, обидами и ссылками на прошлые заслуги.
На следующий день Лидия Павловна перепаковала кладовку. Вынесла коробку с Надиной старой электроникой — клавиатура без пары клавиш, графический планшет с трещиной, блокноты — на лестничную площадку «как мусор». Там живёт кот Рыжий, который перемешал это всё хвостом. Не ценит, подумала Надя про свекровь и про кота. Не ценит чужого, потому что считает своим. А своё — свято.
— Порядок — это когда видишь всё, — объяснила Лидия Павловна, осторожно переставляя банки с крупами в соответствии с ярлычками, которые сама же приклеила. — У вас хаос. А хаос — источник лишних расходов. Я экономист по жизни.
В этот момент на их «умный» холодильник пришло уведомление: «В 02:17 открытие дверцы. Израсходовано молоко 200 мл, сыр 50 г». Надя смотрела на экран и улыбалась: холодильник начал вести им тетрадь. Хотя бы кто-то честно признается, что у нас уходит ночью, — подумала она и вспомнила, как когда-то Кирилл смеялся, обещая «всё делить пополам», если она согласится за него выйти.
Смеялись давно. Сейчас делили молоко и долг за сушилку.
Когда вечером пришла Маша — Надина подруга, юрист, с которой они ещё с университета делили сперва комнату, а потом мысли, — она осмотрелась, извинилась за грязные подошвы (на улице наледь), и, кивнув в сторону сушилки на балконе, спросила:
— Это регенерация морской капусты в бытовых условиях? Сильно пахнет Черноморском.
— Это новый проект Лидии Павловны, — ответила Надя, — рекреационное сушение. Для иммунитета.
Маша подняла бровь. Посмотрела на Надиные руки, на стопку неоплаченных квитанций на холодильнике.
— Договор о взносе у вас так и не появился? — тихо спросила Маша.
— Нет, — Надя вздохнула. — Тогда мне казалось, что по-другому нельзя. Я же была «в положении», она переживала, за сына — всё такое. А сейчас… сейчас у нас в квартире клуб по интересам и «семейный бюджет» на троих.
Маша молчала. Она умела молчать так, что это было слышнее крика. Потом спросила:
— А тебе удобно, что у вас в чате твой личный доход обсуждается? И что закупки маминого «клуба» списываются на вашу карту?
Надя пожала плечами. Неудобно, хотела сказать. Обидно. Как будто я снова студентка без денег и без права голоса. Но вместо этого спросила, отворачиваясь:
— Из подвала пахнет сыростью. Это нас касается?
— Всех касается, — откликнулась Маша. — Но в пределах общей доли. Пойдёшь на собрание завтра? Там острый вопрос: кто оплачивает штраф за незаконное оборудование на балконе. У кого-то вода потекла на соседей.
Надя медленно повернула голову к сушилке «для водорослей». Она впервые заметила под подоконником следы солёной воды, которую ловко протирали к кухне маленькие ночные следы — тапочки Кирилла или нет?
— «У кого-то», — повторила Надя.
— У кого-то, — подтвердила Маша. — И председатель дома уже в курсе.
Светлана Петровна как по заказу позвонила в дверь: «Завтра собрание в семь вечера в подвале. Тема — протечки с балконов и нарушение правил общего пользования. Возьмите квитанции. И, пожалуйста, выключите что у вас там гудит». Она осмотрела балкон, задержала взгляд на сушилке, но промолчала, потому что Лидия Павловна стояла рядом, прямая, как переход через дорогу, и улыбалась из тех улыбок, что не откладывают.
Надя лягла спать рядом с Тимофеем на его маленькой кроватке и поймала себя на мысли: Если бы это была временная передышка, я бы терпела. Но это не передышка. Это новая форма. В час ночи холодильник снова пикнул: «В 01:03 открытие дверцы. Сыр 70 г». Надя закрыла глаза, потому что поняла, что учёт учётом, но дальше будет математика другого рода. Она ещё не знала, что завтра будет в подвале, что бумажки сложатся в комок и кто-то скажет вслух старое, как двор, слово «должны». Но уже чувствовала, что «на неделю» — это новый способ жить. И цена у него будет с процентами.
Подвал их дома пах железом, старыми тряпками и чужими историями. Фонари подвешены на гвоздях, электричество подёргивалось. Соседи в куртках сидели на складных стульях. Светлана Петровна хлопнула по папке:
— У нас четыре жалобы на протечки с балконов. Вода сливалась прямо в стояк. Вот акты.
Надя смотрела на листы и знала: среди «у кого-то» будет и их квартира. Она чувствовала запах водорослей даже тут, в подвале, будто солёный дух просочился вместе с соседскими нервами.
— У кого на балконе стоит оборудование? — спросила Светлана Петровна, взглядом скользнув в сторону Нади и Кирилла.
— У нас сушилка, — спокойно заявила Лидия Павловна, даже не глядя на сына. — Это для здоровья. Никакой воды она не производит. Может, у кого-то кондиционер течёт.
— Протокол фиксирует: вода солёная, — уточнила Светлана. — Не из кондиционера.
Сосед с третьего этажа, худой мужчина в бейсболке, добавил:
— У меня стены в пятнах. Запах стоит. Я платить не собираюсь. Кто это сделал — пусть возмещает.
Надя почувствовала, как Кирилл сжал её руку под столом, и как его пальцы дрожат. Он не мог ни сказать «да», ни сказать «нет».
— Молодёжь, — вмешалась соседка Антонина Ивановна, всегда приветливая, но сейчас жёсткая, — вы с ипотекой еле справляетесь. Мы знаем. Так вы ещё маму сюда подселили с её экспериментами? Весь дом страдает.
Надя услышала, как Лидия Павловна шумно втянула воздух.
— Ах вот как, — протянула она. — Я тут ночи не сплю, внучка качаю, супы варю. А меня в протечки записали. Да если б не я, ваш подвал сгнил бы ещё прошлой зимой!
И правда, зимой Лидия Павловна организовала «субботник». Соседки тогда благодарили её за активность, но теперь благодарность испарилась.
— Сколько ущерб? — спросил Кирилл, голос дрожал.
— Двадцать пять тысяч, — отчеканила Светлана Петровна. — И демонтаж оборудования.
— Это же грабёж, — взвизгнула Лидия Павловна. — Я не дам! Это заговор против меня!
Надя подняла глаза и встретилась взглядом с Машей, которая пришла поддержать. Маша молча кивнула: не плати за чужое. Но Надя знала: если она скажет хоть слово против свекрови, то в их квартире начнётся ад.
После собрания соседи расходились с ворчанием. Светлана Петровна сунула Наде лист с протоколом.
— До конца месяца. Если не оплатите, через суд взыщем.
Вечером дома Лидия Павловна устроила спектакль. Она села в кресло, накинула платок и закрыла глаза.
— Давление. Не доведите меня. У меня сердце не железное. Я всё для вас, а вы… — Голос дрожал, как у актрисы в дешёвой мелодраме.
Кирилл заметался: таблетки, вода, плед.
— Мам, не переживай. Мы всё уладим.
— Мы? — переспросила Надя. — Мы будем оплачивать её сушилку?
Кирилл замолчал.
— Если мать умрёт от инфаркта, тебе легче будет? — резко бросила свекровь. — Ты всегда против меня. Я сына рожала, а ты только деньги считаешь.
Эти слова ударили сильнее любой претензии. В комнате повисла тишина.
Тимофей проснулся и заплакал. Надя взяла его на руки, укачивая, но внутри неё тоже что-то рыдало.
— Я не против вас, — наконец сказала она тихо. — Я против того, что всё делается за наш счёт. Мы не тянем.
— Значит, я лишняя? — Лидия Павловна вскочила, глаза сверкали. — Вы хотите выгнать меня на улицу? После всего, что я сделала?
Кирилл подбежал, обнял мать.
— Мам, перестань. Никто тебя не выгоняет.
Надя смотрела на их сцепленные фигуры и понимала: это и есть картина их семьи. Он всегда между, он всегда прикрывает её плечами, а она остаётся в стороне с ребёнком и долгами.
Через несколько дней пришло новое сообщение в «Семье Кирилла Лидина»:
«Оплатила билеты в санаторий, там обещают лечение дыханием водорослями. Скрин прилагаю. Надежда, в таблице отметь как оздоровительные расходы».
Надя перечитала трижды. Сумма была внушительная — почти её зарплата за месяц.
— Кирилл, ты видишь? — спросила она вечером.
— Мам сказала, что потом отдаст.
— «Потом» у нас копится с первого взноса, — жёстко ответила Надя. — И этот «потом» никогда не наступает.
Кирилл отвернулся к телевизору.
В этот момент Тимофей упал с дивана, хотя Надя только на секунду отвернулась. Он ударился лбом, расплакался. Пока они метались с холодной ложкой и пластырем, Лидия Павловна вошла и закричала:
— Вот, довели! Ребёнка калечите, а сами в свои цифры уткнулись. Я предупреждала: нужна строгая дисциплина!
Она схватила малыша на руки, прижимая к груди. Тимофей продолжал плакать, а Надя чувствовала, что у неё отнимают не только ребёнка, но и право быть матерью.
Ночью Надя долго не могла уснуть. В голове крутились фразы: «мы должны», «я лишняя», «это заговор против меня». Она понимала, что скоро придёт момент, когда ей придётся сказать то, чего она так боялась. Но слова ещё не складывались.
Вместо этого она сидела на кухне с холодным кофе и смотрела на сушилку, которая тихо гудела, выплёвывая солёный воздух в их жизнь.
Зимой всё стало ещё теснее. Лидия Павловна не уехала в санаторий — сказала, что «передумала, вдруг там условия хуже, чем у вас дома». Деньги на билеты растворились в формулировке «перенос». Сушилка на балконе теперь соседствовала с пластиковыми контейнерами: свекровь сушила фрукты «для иммунитета внучка». Запах яблок смешивался с йодистым духом, и квартира казалась не домом, а складом чужих опытов.
— Надя, встань в очередь за субсидией, — бросала Лидия Павловна между делом. — У тебя ребёнок, тебе дадут. Будем коммуналку списывать.
— Будем, — отметила про себя Надя. Всегда «будем», никогда «я».
Она всё чаще ловила себя на том, что считает минуты до ухода на работу. Там у неё был свой стол, свои цифры, коллеги, которые видели в ней специалиста, а не врага. Но домой возвращаться становилось всё тяжелее.
Однажды вечером Лидия Павловна решила устроить «разговор по душам». Кирилл только пришёл после смены, усталый, с серыми кругами под глазами. Надя кормила Тимофея кашей, когда свекровь поставила на стол кипятильник и чашки.
— Кирюша, — начала она мягко, — я старею. Силы не те. Я хочу знать: если со мной что-то случится, вы меня не бросите?
— Мам, ну что за разговоры, — Кирилл вздохнул.
— А я серьёзно. Я ведь деньги вкладывала. Я имею право на долю в этой квартире. Документы надо оформить. Чтобы потом никаких споров.
Надя замерла с ложкой в руке.
— Какую долю? — спросила она. — Это наша квартира. На нас оформлена.
— Но без моего взноса вы бы тут не жили! — голос свекрови зазвенел. — А теперь я хочу закрепить свои права.
Кирилл молчал. Он всегда молчал в такие моменты. Надя почувствовала, что если сейчас промолчит и она, то назад дороги не будет.
— Лидия Павловна, — сказала она твёрдо, — мы благодарны за помощь. Но это наша квартира. В документах — наши имена. Вы у нас в гостях.
— В гостях?! — свекровь вскочила. — Да если б не я, вас бы тут и не было! Я вложила душу и деньги, а вы хотите меня выставить!
Кирилл попытался её успокоить, но она оттолкнула его руку.
— Знай, сынок: твоя жена хочет меня выгнать! — выкрикнула Лидия Павловна. — А я-то думала, она порядочная.
Тимофей испугался крика и заплакал. Надя обняла его, стараясь не показывать, как сама дрожит.
В тот вечер Лидия Павловна захлопнула дверь своей комнаты и долго не выходила. Кирилл ходил вокруг, словно между двух стен, и повторял:
— Надь, ты зря так резко. Надо было мягче.
— Мягче? — Надя посмотрела на него с усталостью, накопленной за месяцы. — Сколько ещё мягче? Пока мы не перепишем квартиру? Пока я не перестану быть матерью своему ребёнку?
Он отвёл взгляд.
Через неделю произошёл настоящий взрыв. Лидия Павловна снова вмешалась, когда Надя кормила Тимофея. «Ты неправильно держишь ложку, он подавится», — сказала свекровь, и попыталась забрать ребёнка прямо из рук Нади. Надя удержала сына, и тогда Лидия Павловна толкнула её. Не сильно, но неожиданно. Тимофей заплакал, Надя остолбенела.
— Ты сумасшедшая, — вырвалось у неё.
Кирилл вбежал в комнату, стал между ними.
— Мам! Ну зачем ты так?!
— Она на меня руку подняла! — закричала Лидия Павловна. — Она меня толкнула, я упаду — и всё, хороните!
Надя не верила своим ушам. Она стояла с ребёнком на руках, дрожала, а её выставляли виноватой.
Вечером, когда Кирилл снова пытался «разрулить», Надя впервые сказала то, что копилось всё это время.
— Я не хочу видеть твою мать. Она буйная и на меня бросается, — сказала мужу Надя.
Кирилл побледнел.
— Ты ставишь меня перед выбором?
Она промолчала. Ей нечего было отвечать. Этот выбор существовал с самого начала, просто она долго делала вид, что его нет.
Ночью Надя собрала сумку с вещами для Тимофея и положила у двери. Не уходить, не сбегать — просто чтобы знать, что у неё есть выход. Чтобы сама себе доказать: она не пленница в собственном доме.
Лидия Павловна закрылась в комнате, но громко разговаривала по телефону: «Представляешь, меня выживают из квартиры! А я всё для них!» Соседи потом перескажут эти слова друг другу на лавочке, и история приобретёт новые краски.
А Надя сидела в темноте с сыном на руках и понимала: развязка уже наступила. Только финал ещё не ясен. Уйдёт ли она завтра? Останется ли? Или Кирилл наконец сделает шаг? Ответов не было.
Был лишь тихий скрип сушилки на балконе, которая продолжала гудеть, словно ничего не случилось.
Чтобы претворить мечту в жизнь, нужно сделать из нее цель