Когда Карина выходила за Илью, ей казалось, что в его семье все устроено так же, как у нее: воскресные звонки родителям, общий чат с глупыми стикерами, редкие споры из-за неубранной посуды и обязательные поздравления с праздниками. Первые месяцы подтверждали эту картинку. Свекровь присылала рецепты творожной запеканки, свекор подмигивал на семейных ужинах и рассказывал, как «вот раньше коммуналки были настоящими школами толерантности». Всё шло ровно до того вечера, когда за их столом впервые появилась Алина — младшая сестра Ильи.
Алина вошла, не снимая солнцезащитных очков, и в прихожей раскрутила на пальце ключи, как будто возвращалась в собственную квартиру. С порога сказала: «Только не пугайтесь, я веганкой стала на три дня, эксперимент». А потом, откинув волосы, улыбнулась Карине слишком широко — как улыбались девочки в девятом классе перед школьным спектаклем: «Ты сегодня красивая. Не потому что платье, а потому что стараешься». Карина кивнула и поставила на стол овощной салат. Ей показалось — или Алина действительно пересыпала соль?
С того вечера в их дом вошли Алинины «эксперименты». То она объявляла себя буддисткой на неделю и просила говорить шепотом у Ильиного дома («аура трескается от телевизора»), то устраивала марафон «30 дней без сахара» и называла Каринны пироги «пищевыми триггерами». Илья смеялся, обнимал сестру за плечи и говорил: «Пусть, это же Алинка, она всегда так». Карина улыбалась: пусть, — повторяла про себя, как заклинание. Ей казалось важным не сорваться на мелочах — дом только склеился, зачем царапать лак.
Весной, год спустя после свадьбы, Алина впервые попросила денег. «Не то чтобы прямо сейчас, — говорила она, рассеянно трогая край скатерти, — просто мне надо закрыть курс, иначе пропадет скидка. Это инвестиция в будущее. Ты же за осознанность?» Илья бросил взгляд на Карину — тот быстрый взгляд, в котором было и «я знаю, что не должен» и «можно?» одновременно. Карина сказала: «Скидки — это здорово. Но давай подумаем: может, взять позже, когда действительно будет нужно?»
Алина обиженно надула губы: «Ты не понимаешь, такие возможности не ждут. Мы с Ильей в детстве, если что-то хотели, сами приходили к решению. Нас никто не опекал чужими правилами». «Чужими?» — мысленно переспросила Карина. Её пальцы непроизвольно сложились лодочкой, как будто она пыталась удержать в них воду. Илья перевел разговор на погоду. Через день Карина увидела в семейном чате скрин перевода: «Алинка, держи. Отдам в июне». Сердце укололо — не от суммы, от поспешности.
Лето принесло такие визиты, когда Алина «забегала на минутку» и оставалась до ночи. Она приносила с собой истории — длинные, в которых в каждом абзаце Илья был герой. Как он в десятом классе вытащил ее из драки во дворе; как сделал ремонт в комнате за две ночи перед выпускным; как был «единственным человеком, кому можно доверять». Карина не спорила: не потому что не верила, а потому что ненавидела спорить о чьем-то детстве. Детство всегда чей-то стеклянный шар, грубо его не тронь. Но однажды Алина, не глядя на Карину, сказала: «Жаль, что тебя тогда не было. Ты бы поняла, почему Илья такой. Ему нужна женщина-товарищ, а не человек, который будет спрашивать „а на что?“». Слово «товарищ» прозвучало как звон по пустой кружке.
Осенью у Карининой компании началась отчетная пора. Она приходила поздно, и под глазами ложились тонкие тени, похожие на карандашные штрихи. По вечерам готовил Илья, звал к столу: «Карин, суп готов». Алина часто уже сидела за столом, листала ленты соцсетей и комментировала новости. У нее появилась манера говорить от первого лица множественного числа: «Мы улучшаем питание», «Мы думаем заняться бегом», «Мы обсуждаем отпуск». Карина ловила себя на том, что сжимается. Мы — кто? Она пыталась перевести разговор в шутку: «Если вы побежите, я на велосипеде рядом. Вдруг кому-то воду подать». Алина смотрела поверх телефона: «Велосипед — это же не женское. У тебя колени потом болеть будут». Илья невозмутимо поддакивал: «Ну ты же сама говорила, что спина побаливает».
В ноябре всплыла тема наследства — не из-за денег, из-за дачного участка. Свекор, человек практичный, решил оформить садовую землю на детей пополам. Алина, едва услышав, что часть достается Илье, оживилась: «Мы с братом сделаем там пространство для ретритов. Тебе, Карина, тоже будет полезно — ты слишком тревожная». Карина улыбнулась, хотя внутри что-то пошевелилось. Участок — это же их потенциальные выходные, может, грибы, может, костер. «А ретриты?» — она услышала свой голос, будто чуть со стороны, — «Кто туда будет приезжать?» Алина легко ответила: «Мои. Из комьюнити». Слово «мои» было положено на стол, как чужая ложка.
Зимой у Алины случился громкий разрыв: «он не выдержал моей свободной природы», написала она пост у себя и прикрепила фото с размазанной тушью. Пост собрал сотни лайков и десяток комментариев, в одном ее подруга написала: «Твоя семья — твой тыл. Хорошо, что у тебя есть брат». Вечером того же дня Алина пришла к ним с чемоданом. «На пару дней, пока найду квартиру поближе к центру». Карина, глядя на чемодан, подумала: пара дней — понятие растяжимое. Илья почесал затылок и сказал: «Конечно, оставайся. Диван раскладывается».
Диван раскладывался две недели. За это время Карина узнала, что Алина громко разговаривает по ночам, потому что «вдохновение приходит к трем». Что все стаканы в их доме планируют «перейти на стеклянные с узким горлышком», потому что «шершавая кромка — это энергетический шум». Что полотенца для хрупких волос нельзя складывать пополам, «чтобы не заламывать структуру». Илья смеялся: «Да ладно тебе, у нас же весело». Карина выдыхала в подушку: весело — это когда свой дом не кажется общежитием.
В конце февраля Алина съехала — с проводами, объятиями («Ты же знаешь, куда идти, если что», — сказала Карина и сама не поняла, говорила ли правду) — и началась затишная полоса. Они с Ильей снова обедали вдвоем, обсуждали сериалы и планировали май: может, взять отпуск в один день и махнуть на озеро. Карина поймала себя на том, что впервые за долгие месяцы говорит «у нас» и не оглядывается. В офисе давали премию, и она метила на небольшую подержанную машину, шевеля мечтой о самостоятельности: не зависеть от расписания электричек, скользить по утреннему городу с термокружкой кофе. Илья поддержал: «Конечно, бери. И по дачным делам легче».
Машина — маленький серый хэтчбек — появилась у них в апреле. Карина фотографировала ее из разных ракурсов, как фотографируют первый торт, испеченный без подсказок. Алина в чате поставила эмодзи с хлопушкой и написала: «Город — это пробки и угар. Будь осторожна». На дачу они выбрались только в конце мая: трава стояла по колено, клубнику уже кто-то заклевал. Илья махал триммером, Карина сгребала сухие ветки, мечтая о мангале и том, как в июне они станут ночевать здесь и слушать лягушек. Алина приехала ближе к вечеру с двумя подругами — все в льняных рубашках и с ковриками под мышкой. «Мы буквально на час. Просто снимем рилс: „Как начать практику на природе“». На крыльце одна из подруг нашла старую лампу — не антиквариат, а советское тяжелое стекло — и, поставив на подоконник, сказала: «В этом есть вайб». Алина записала рилс на фоне лампы, полукругом поставив свечи. Когда Карина спросила, можно ли убрать огонь от штор, услышала: «Не бойся. Не все в этом мире воспламеняется от твоих страхов».
После этого рилса в комментариях кто-то написал: «Классная локация. Это где?» Алина ответила: «Наш семейный дом за городом», и у Карины резануло по глазам — наш снова означало «Алина и Илья». Дальше — хуже: несколько знакомых Алины начали проситься «на ретрит». Карина, вежливая почти до изумления, написала Алине в личку: «Слушай, можно мы сами решим, кого звать на дачу? Это все-таки отдых». В ответ пришло голосовое: «Ты как будто мне запрещаешь дышать. Мне сейчас нужна поддержка. Если бы ты любила Илью, ты бы понимала, что это и его место силы».
Илья, выслушав обе стороны, сказал тихо: «Давай раз в месяц, по договоренности. Чтобы всем было ок». Карина кивнула, хотя «ок» стремительно сужалось. В июне Алина привезла группу на восемь человек. Они плясали босиком на траве, пили зеленый чай из литровых банок и обсуждали «технику отпускания ожиданий». На второй день Карина обнаружила в беседке табличку «Тихая зона». Автор — Алина, почерк крупный, детский. «Мы дома?» — спросила Карина у Ильи. Он смутился: «Это на два дня. Потом все уберем».
К концу лета спокойная гладь стала рябью. Алина «забывала» отдавать переводы — «банковская задержка», — и «одалживала» инструменты с дачи «до следующей среды». На семейном дне рождения свекровь, утирая глаза от смеха, рассказывала, как Илья в детстве вырезал из фанеры корабли. Алина вдруг добавила: «Если бы Карина не была такой экономной, он бы уже давно вырезал что-нибудь приличное из дуба». На столе звякнули вилки. Карина вежливо улыбнулась, хотя сердце в этот момент почему-то дернулось, как от вспышки. Экономной? Она копила на ремонт кухни, потому что каждый раз, когда Алина пристраивала очередных «своих» людей «на ночь», ей хотелось закрыть дверь на засов и в тишине пить чай у новой столешницы — нормальной, деревянной.
Осень второго года принесла новости, которые пахли морем: Илье предложили короткую командировку в Калининград — от силы на месяц. «Отдохнешь от нас обеих», подмигнула Алина. «От одной точно», — мысленно ответила Карина и испугалась собственной желчи. Илья уехал, будто в лагерь — с рюкзаком, доброй усталой улыбкой и списком задач по дому в телефоне: «полить фиалки, вынести стекло, оплатить интернет». Через неделю Алина позвонила и сказала, что переведет деньги «за ту старую историю с курсом», как только ей вернут долг. «Просто держи в уме: людям иногда нужна гибкость».
Карина работала, проверяла фиалки и с осторожностью привыкала к тишине. Вечером она ездила по пустым улицам — свой хэтчбек шуршал, как новая книжная страница. Она остановилась у речки, встала на мост и вдруг поймала странную мысль: а ведь можно иначе. И почти тут же — звонок от Алины: «Срочно нужна помощь. Выручишь?»
Карина взяла трубку. «Что случилось?» — спросила сухо, стараясь не впустить в голос тревогу. «Это долгий разговор. Но я близко, заеду к тебе. Надеюсь, ты дома». В трубке шуршало, как в ракушке. Карина оглянулась на свою кухню, на подсохший базилик на окне, на бутылку оливкового масла с остатками золотистых капель. Я дома, — сказала она, больше себе, чем Алине. И в ту же секунду почувствовала, как ровная линия ее дней начинает изгибаться, как провода под сильным ветром.
Алина вошла, будто возвращалась туда, где когда-то забыла ключи. Без «можно?», без паузы. На плечах — тонкий плащ, волосы взъерошены, глаза блестят так, словно она три ночи не спала. Чемодана не было. В руках — только телефон и бутылка воды.
— Я на минуту, — сказала она и тут же рухнула на диван. — На самом деле, конечно, не на минуту.
Карина, стоявшая у стола с недопитым чаем, молча кивнула. Она чувствовала — сейчас нельзя сразу выставлять границы. Сначала надо выслушать.
— У меня… — Алина сделала паузу, — …полная катастрофа. Ты, наверное, видела мои посты?
Карина не видела, но кивнула, чтобы не подливать масла в огонь.
— В общем, с работой накрылось. Партнеры «слились», деньги зависли, и… ну, как всегда. Брату я пока не говорила. Зачем его грузить, он же там на переговорах. А вот тебе могу. Ты, кажется, умеешь слушать.
Эти слова прозвучали как комплимент, но внутри Карина почувствовала легкий укол: умею слушать, значит — молчи, не возражай.
— Тебе нужна помощь? — осторожно спросила она.
— Да! Но не спеши пугаться, — Алина улыбнулась, и улыбка была слишком уверенной для человека, у которого «катастрофа». — Мне нужно просто временно… пересидеть у вас. Ну, не как раньше на диване. Можно я в комнате для гостей?
Гостевая комната. Та самая, куда Карина мечтала поставить стол для шитья, куда уже заказала небольшой комод. Комод стоял, пустой, ждал новых скатертей и тканей.
— Это не надолго, — продолжала Алина, не заметив, как Карина побледнела. — Буквально месяц-два. Я разберусь с делами, потом, может, сниму что-то.
Карина глубоко вдохнула. Сказать «нет» сейчас — значит вызвать бурю. Сказать «да» — значит отдать часть своей жизни. Она выбрала середину:
— Ты ведь понимаешь, что у нас свои планы?
Алина мягко рассмеялась:
— Карин, у всех свои планы. Но семья — это всегда приоритет.
Эта фраза легла между ними, как камень.
Следующие недели стали похожи на медленно затягивающуюся петлю. Алина вставала позже всех, но именно ее шаги определяли ритм дома. Она то делала вид, что готовит «здоровый завтрак для всех», то занимала ванную «на полчасика медитации», то оставляла на кухне стопку кружек и тарелок. Карина приходила с работы и видела, что «гостевая» превратилась в студию: коврики, свечи, ноутбук с открытыми зум-конференциями.
Однажды Карина услышала из коридора:
— …да, я живу у брата, он поддерживает. С его женой тоже неплохо, она спокойная. Удобно, когда у людей нет завышенных потребностей.
Слово «удобно» отозвалось в груди металлическим звоном.
К середине месяца напряжение прорвалось в банальном. Карина пришла домой и обнаружила, что её машина исчезла с парковки. Она замерла у окна, потом заметила, что ключей тоже нет. Алина сидела в гостиной, в наушниках, и печатала что-то на ноутбуке.
— Где моя машина? — спросила Карина, стараясь держать голос ровным.
— А! — Алина подняла глаза. — Я одолжила. Мне срочно надо было заехать за материалами. Ты же всё равно сейчас на метро ездишь.
Карина сглотнула.
— Ты даже не спросила.
— Карин, ну что ты. Я же твоя… ну, почти сестра. У нас же всё общее.
Карина повернулась и вышла, иначе бы не выдержала. Вечером позвонила Илье.
— У тебя там всё нормально? — спросила она, стараясь начать спокойно.
— Да, работа кипит. А у вас?
— У нас… Алина взяла мою машину без спроса.
На том конце — пауза.
— Может, просто недоразумение? Ты же знаешь, она не со зла. Я вернусь — всё наладим.
Карина почувствовала, как обида поднимается к горлу. Почему он всегда снимает с нее ответственность?
Через пару дней конфликт вышел наружу. У свекрови был день рождения, собрались все: дяди, тети, соседи. Карина принесла торт, который заказала за три дня. Пока все рассаживались, Алина громко сказала:
— Карина у нас мастер экономии: торт заказала «подешевле, зато без крема».
Родственники засмеялись. Кто-то добавил: «Ну правильно, молодая хозяйка должна считать копейку». Карина улыбнулась, но руки дрожали.
Позже, в кухне, свекровь наклонилась к ней и тихо сказала:
— Ты не обижайся на Алину. Она всё от одиночества.
Карина кивнула, но внутри что-то зазвенело: почему я должна быть подушкой для чужого одиночества?
В начале зимы Илья вернулся. Карина встретила его с облегчением, как будто сама тянула весь дом на плечах. Но радость быстро померкла: Алина не собиралась съезжать. Более того, она развернула новую идею: открыть «центр практик» на даче.
— Это будет общее дело, — сказала она за ужином. — Мы привлечем людей, аренда покроется, а потом ещё и прибыль.
— Мы? — переспросила Карина.
— Конечно. Вы же семья.
Илья потёр виски:
— Может, попробовать?
Карина посмотрела на него так, что тот отвёл глаза.
В тот вечер они впервые серьезно поссорились.
— Ты не видишь, как она манипулирует? — Карина почти кричала.
— Она просто ищет себя! — отвечал Илья. — Что плохого, если я помогу сестре?
— А то, что ты забываешь: у тебя есть семья здесь. Я!
Они замолчали. В спальне повисла тишина, в которой Карина долго не могла уснуть.
Вскоре Алина заявила, что «друзья помогают друзьям» и попросила у Ильи крупную сумму. Карина узнала случайно, когда увидела выписку с карты.
— Ты ей перевел такие деньги? — спросила она, сдерживая дрожь.
— Она обещала вернуть. У неё трудный период.
— У неё вечный трудный период!
Слова повисли, как крик в пустом доме.
Карина решила хотя бы отстоять личное пространство. В субботу утром она сказала:
— Алина, давай договоримся. Мне нужен порядок. Ты не можешь просто брать мои вещи и машину.
Алина подняла брови:
— Ты хочешь, чтобы я чувствовала себя гостьей? Но я же часть семьи!
— Именно. Но у каждой семьи должны быть границы.
Алина резко встала:
— Знаешь, Карин, ты слишком многое себе позволяешь. Если бы не я, у Ильи не было бы опоры. А ты… ты просто боишься конкуренции.
Карина остолбенела. Конкуренции? Сестра и жена — разве это про одно и то же? Но слова уже были сказаны.
К концу зимы напряжение стало невыносимым. Карина заметила, что у неё пропал сон: она ложилась, закрывала глаза и видела пустую дорогу, по которой уезжает её машина. Она шла к психологу, пыталась выписывать мысли, но от этого становилось только яснее: проблема не решается разговорами.
И именно тогда, когда казалось, что хуже быть не может, прозвенел звонок в дверь. Алина стояла на пороге, расстроенная, с разбитым телефоном и царапиной на щеке.
— Я попала в аварию, — сказала она. — Машина в хлам.
Карина почувствовала, как холод пробежал по спине.
— Какая машина? — спросила она, хотя ответ уже знал каждый нерв её тела.
Алина опустила глаза.
— Ну… твоя.
И в этот момент в прихожей появился Илья, держа в руках пакеты с продуктами. Он посмотрел на жену и сказал фразу, которая словно ножом разрезала воздух:
— Сестра свою машину разбила, я ей твою дал, ты всё равно мало ездишь.
Карина стояла, не веря ушам. Мир словно остановился.
Тишина после его слов была гуще любого крика. Карина смотрела на Илью, на Алину с поцарапанной щекой, и чувствовала, как внутри что-то опрокидывается. Машина — её первый большой шаг к самостоятельности, её маленькая свобода — исчезла. И он даже не счёл нужным предупредить.
— Ты ей дал? — голос дрожал, но не от слёз, а от злости. — Моё?
Илья выдохнул, словно это был пустяк:
— Карин, ну… ты сама говорила, что редко ездишь. Она в беде была, что я должен был делать?
Алина стояла, опустив глаза, изображая жертву. С плеча свисал ремень порванной сумки, и всё это выглядело театрально, как постановка.
— Ты должен был спросить, — Карина произнесла медленно, отчётливо. — Это не игрушка. Это моё.
— Наше, — вмешалась Алина тихим голосом. — Всё в семье — общее.
Карина обернулась к ней:
— Нет, Алина. Моё — это моё.
Эта ночь превратилась в молчаливую войну. Илья спал на краю кровати, отвернувшись. Карина лежала с открытыми глазами и думала: а ведь вот он, тот момент, когда что-то ломается окончательно.
Утром она поехала в страховую на такси. Оказалось, машина восстановлению не подлежит. Сумму компенсации озвучили такую, что от неё стало ещё горше: едва половина стоимости.
— А где Алина? — спросила она вечером у мужа.
— У мамы. Ей тяжело после аварии.
Ей тяжело? — Карина чуть не рассмеялась. Она сама ходила весь день с комом в груди, а тяжело было Алине.
В доме начались разговоры в полголоса. Илья всё чаще выходил «позвонить» или «проветриться». Алина присылала длинные сообщения брату: «Мне кажется, Карина меня ненавидит», «Я чувствую себя лишней», «Ты ведь обещал всегда быть рядом». Иногда Карина краем глаза видела эти тексты, когда он машинально отворачивал телефон.
Однажды она не выдержала:
— Илья, это ненормально. Ты муж, а не брат-терапевт.
— Она моя семья! — резко ответил он. — Ты думаешь, я могу просто отвернуться?
— А я кто тебе?
Он замолчал. И это молчание было хуже любого ответа.
На Новый год Карина уехала к своим родителям одна. Там всё было просто: салат «Оливье», мандарины, шутки про прошлое. И впервые за долгое время она смеялась свободно. Мать спросила:
— Ты устала, да?
Карина кивнула. И подумала: устала — не то слово. Я выжата, как лимон.
Вернувшись домой, она нашла ёлку, украшенную Алиной: яркие ленты, бумажные фонарики. Под ёлкой лежал подарок — шарф. С запиской: «Карине. Пусть согревает, когда ты холодная».
Она скомкала бумагу и почувствовала, что это не подарок, а издёвка.
Весной отношения окончательно треснули. Карина подала заявку на кредит — хотела снова взять машину. Илья узнал об этом от Алины.
— Почему ты мне не сказала? — спросил он, раздражённо.
— Потому что ты всё равно расскажешь ей, — ответила Карина.
Он замер, будто не веря, что она произнесла это вслух.
В мае случился громкий скандал. На дачу приехала Алина с «группой для ретрита», хотя Карина заранее сказала, что это выходные только для них с мужем. Люди развалились на газоне, разложили коврики. Карина вышла и заявила:
— Убирайтесь. Немедленно.
Один из участников спросил: «А ты кто здесь?» И в этот момент Алина улыбнулась и сказала:
— Хозяйка — это я.
Слова ударили по Карине, как пощёчина. Она бросилась в дом, захлопнула дверь. Вечером Илья уехал вместе с сестрой и её друзьями. Карина осталась одна среди тишины и запаха гари от костра.
Теперь, осенью, Карина сидела на кухне с чашкой холодного чая и думала: где проходит та черта, за которой уже нельзя вернуться? Илья всё чаще ночует у матери «из-за Алины». В разговорах — туман, в глазах — вина, но не действие.
Соседи спрашивают: «Вы на даче больше не бываете?» Коллеги интересуются: «Ты чего без машины?» А она улыбается, чтобы не рассказывать.
Она вспомнила тот день, когда впервые увидела Алину в их доме — с очками, с ключами на пальце. Тогда это показалось мелочью. Сейчас она знала: иногда враг не приходит извне. Иногда он растёт внутри семьи.
Вечером Илья вернулся. Поставил пакеты на стол, устало сел.
— Карин, я не знаю, что делать. Она снова просит денег.
Карина посмотрела на него и подумала: а я-то ещё знаю?
И ответила только:
— Делай, как считаешь нужным.
Он поднял глаза, будто искал в её словах намёк. Но намёка не было. Было лишь пустое пространство, в котором каждая их фраза рассыпалась пеплом.
Их история зависла в этой точке: жена, муж и его сестра, как три узла в одном канате. Кто-то когда-то должен будет перерезать его. Но кто именно — никто ещё не решился.
А пока Карина смотрела в окно на осенний дождь и думала: что будет завтра?
И ответа у неё не было.
— Конец ли это? — шепнула она сама себе.
Но ответа не было и здесь. Только тишина.
Марина, продай свою квартиру, а деньги раздели между родственниками, — велела мать