Катя любила порядок — не музейный, без перчаток и табличек «руками не трогать», а живой: чтоб полотенца сохли ровно на своей перекладине, банки с крупами под одной крышкой, расписание на холодильнике, где у каждого дела своя клеточка. Илья смеялся:
— Ты как диспетчер аэропорта, только вместо самолётов — кастрюли и дедлайны.
И всё равно подчинялся — потому что видел, как это работает. Он приходил с смены в сервисе уставший, но довольный: два «Фольца» подняли, один «японец» переобут, наряд закрыт вовремя. Он был из тех, кто придёт раньше на полчаса, чтоб никого не подводить.
Весной они наконец въехали в свою двушку на Полевой. Ипотека тянула плечо вниз, но Катя гордилась каждым гвоздиком в стене: это их гвоздики, их стены. Соседка баба Зоя на первом этаже сразу приметила новеньких:
— А вы в тридцатой? Молодые… Ну, добро пожаловать. Только имейте в виду: мусор в среду и субботу рано выносить, у нас дворник дотошный.
Катя улыбнулась:
— Мы как раз дотошность ценим.
Родня приезжала смотреть «гнёздышко» порциями. Свекровь, Лидия Петровна, привезла наперстянку в горшке и наставления — «шторы бери плотные, солнце у вас бешеное». Мама Кати прислала постельное бельё «на гостей». А гости… Гости нарисовались сами — как только стало известно, что у Кати и Ильи есть «своя площадь».
В воскресенье позвонила Марина — сестра Ильи. Голос сладко-улыбчивый:
— Братик, ты же рядом с вокзалом живёшь теперь? Мы с Ромой на ярмарку в соседний город, туда-обратно, а у вас сумки оставить можно? Ну, чтоб не таскать. На денёк…
Катя кивнула, хотя телефон был на громкой связи и её кивок никто не видел. «Семья же», — подумала. Илья тоже не возражал. Они отодвинули стул, пристроили в прихожей две огромные баулы. Марина, как вошла, сразу «ой, как у вас светло… ой, какие баночки… ой, я тоже так хочу», и стала разуваться без церемоний, носок поправила на коврике — и всего-то. Рома шмыгнул на кухню:
— Ух, у вас кофемашина! А где кнопка?
Катя поставила турку — машинку берегла для утренних «ритуалов».
Сумки простояли день. Потом — ночь. Потом ещё одну. На третьи сутки Марина написала: «Мы задержались, заберите, пожалуйста, из сумки свитер, он там наверху, коричневый, мне его на работу надо». Катя сдержала раздражение и полезла в молнию. Сверху — не свитер, а гора чего-то непонятного — блёстки, пакетики, банка с чем-то липким.
— Ты аккуратнее там, — Илья заглянул через плечо, — они же потом скажут: «разворошили».
«А почему я должна свитер искать в чужой сумке на нашей же кухне?» — подумала Катя. Но нашла. Отправила фото: «Вот этот?» Ответ пришёл через час: «Другой».
Когда наконец баулы увезли, в прихожей будто воздух обновился. Катя проветрила, пропылесосила щели. И решила: в следующий раз — конкретнее договариваться. «На денёк» — это «на денёк».
Следующий раз пришёл быстрее, чем она приготовила ужин. Марина позвонила вечером:
— Мы к вам завтра заедем на часок. Надо кое-что обсудить.
— Что именно? — осторожно спросила Катя.
— Да там, по семейным делам. Ты же сейчас дома? Отлично.
«По семейным делам» оказалось списком. Марина развалилась на диване, вытянула ноги:
— Слушай, а вы не возьмёте на себя племяшку на пару недель? У нас в садике ремонт, а бабушка… ну ты знаешь, у неё радикулит.
— Марин, у меня дистанция, отчёт по проекту и курсы по вечерам, — Катя говорила медленно, чтобы голос не дрожал. — Илья в сменах.
— Ну да, — Марина закивала с видом понимания. — Но ты же дома. Ребёнок тихий. Ему главное мультики и печенье. Мы привезём.
— Ребёнку три, — вмешался Илья. — Мультики и печенье — это не план.
Рома, щёлкая семечками, добавил:
— Вот началось… Никакой взаимовыручки. Мы же родственники.
Катя почувствовала, как на неё смотрит свекровь — Лидия Петровна аукнулась видео-звонком. С экрана — идеальная укладка, строгий взгляд.
— Екатерина, надо помогать, — тихо сказала она. — Мы в своё время тоже сидели с племянниками.
— Мама, — Илья поднял ладони, — у Кати дедлайн.
— У меня тоже дедлайн, — Марина прижала ладошки к груди, криво улыбнулась. — Но ничего, справлюсь. Только племяшку пристроить надо.
Катя ощутила, как внутри поднимается знакомая волна: стыд — за то, что «неудобная», страх — «что подумают», и злость — «почему это для них само собой». Она улыбнулась вежливо, но коротко:
— На пару часов могу помочь, не на пару недель. Давайте решим, кто ещё может подключиться.
Марина откинулась, кивнула:
— Ну ладно, подумаем. И ещё момент…
И пошёл второй пункт списка: «Вы же рядом с поликлиникой — не сходишь ли за моими анализами?». Третий: «А можно ваш электроинструмент? Рома полку прикрутит». Четвёртый: «У вас парковка под окнами пустая, мы к вам «временно» поставим — наш двор вечно забит».
Илья слушал, как механик слушает чужой двигатель — по звуку понимая, что дело не в «мелочи». Он сказал спокойно:
— Давайте так: инструменты дам, но под расписку. Парковка дворовая — не наша, но соседям договорюсь только на неделю. Анализы — нет, там паспорт, доверенность. С ребёнком — на пару часов иногда, но заранее.
Марина закатила глаза:
— Что это за бюрократия? Свои люди же.
После их ухода Катя села на край кровати и долго смотрела на узор покрывала. «Можно же было мягче», — ругала себя, хотя понимала: иначе они сядут на шею. И тут же — звонок от подруги Светы:
— Ну как вам в новом гнезде?
— Тепло. И тесно, когда приходят с списками.
— С какими?
Катя рассказала. Света фыркнула:
— Клиника «родственнички». Слушай, ты ставь правила сразу. Потом сложнее.
— Ставлю. Но ощущение, будто я жадная.
— Жадная — это когда у тебя пять рук и ты ни одну не даёшь. А у тебя две, и обе заняты.
Через неделю на работе у Кати — у неё был проектный договор в редакции городской газеты — началась горячка: надо было закрыть спецвыпуск к сентябрю. Начальница Нина сухо писала в чате: «Срок — пятница 18:00. Без переносов». Катя отмеряла день по таймеру: сорок минут текста, десять — чай, и снова по кругу. И именно в четверг, среди правок и стикеров, пришло сообщение от Марины: «Мы сегодня у вас переночуем, ладно? У нас ключ от квартиры у риэлтора, а завтра утром в банк».
Катя перечитала. И написала: «Нет, сегодня нельзя. У меня сдача, Илья в раннюю смену, спать надо».
Через минуту — звонок.
— Это что за «нельзя»? — Марина уже не улыбалась. — Мы же не навсегда. На полочки ваши не смотрим. Диван есть — всё.
— Диван — это наша кровать для гостей на выходных, — твёрдо сказала Катя. — Сегодня — нет.
— Вот какая ты стала, — протянула Марина. — «Своя квартира, свои правила». Ну-ну.
Вечером пришла свекровь — «просто заглянуть». С порога — строгий взгляд на пустые вазы (цветов не было, Катя успела не купить).
— Девочка, семья — это когда не «нет», а «давай подумаем».
— Мы подумали, — Илья обнял Катю за плечи. — И сегодня — нет.
Лидия Петровна вздохнула:
— Не узнаю сына. Где твоя отзывчивость?
— На месте. Просто теперь у нас график.
Свекровь ушла обиженная. Вслед за ней Илья тихо сказал:
— Мы всё правильно сделали.
Катя кивнула, но в животе сидела каменная мышь: «А вдруг я правда…»
В субботу утром случилась «мелочь». В подъезде загудел дрелью Рома — они всё же объявились «на часик прикрутить полку». Катя предупредила: «Только до двенадцати, у соседей малыш». Было половина первого, когда дрель всё ещё визжала. Снизу поднялась баба Зоя — в халате с котами, с победным видом:
— Молодёжь, у нас тихий час!
Рома, не выключая дрель, крикнул:
— Сейчас-сейчас!
— «Сейчас-сейчас» у вас было сорок минут назад! — баба Зоя подняла бровь. — Я участкового знаю.
Марина влезла, улыбаясь:
— Ой, мы уже всё, прямо последний шрупчик!
— Шуруп, — тихо поправила Катя, и от этого «шурупа» самой стало смешно и горько. Потому что дело было не в слове.
Вечером она записала в свой холодильный планер: «Правило 3: время — это тоже граница». И — «Правило 4: если пообещали — соблюдают». Напротив поставила вопросительный знак: «А если не соблюдают?».
Рабочая неделя потянулась как резина. Илья поздно возвращался, пах маслом и железом, шутил, что коты в метро поворачивают головы на его куртку. Катя добивала спецвыпуск, Нина кидала в чат стикеры в виде огня. И казалось, всё уляжется — они же рёбра выставили, как у зонтика: не прогнёшь. Но в пятницу вечером позвонила Марина, голос опять сахарный:
— Мы в субботу вас навещаем. С салатиком. Семейно. У нас для разговора тема есть, важная.
Катя поёжилась от слова «тема».
— На сколько?
— На часик.
— На ваш «часик» — это до вечера, — честно сказала Катя. — Давай с одиннадцати до двух.
— Договорились, — легко ответила Марина.
Суббота началась обещанием порядка. Катя испекла шарлотку, поставила суп на медленный огонь, расчистила стол. Илья вынес мусор, спустился к машине. У подъезда столкнулся с соседом Максом — тот крутил в руках коляску.
— Слышь, Илья, твои гости в прошлый раз у нас весь двор заняли. Предупреждай, ага? У меня тесть инвалид, ему место надо.
— Предупрежу, — кивнул Илья. Ему было неприятно краснеть за чужих, но он кивал — потому что так устроен.
Марина с Ромой опоздали на сорок минут. Ввалились как ветер с лестничной клетки: запах дешёвого парфюма, шуршание пакетов, смех чуть громче, чем надо. Племяшка вцепилась в Катин халат:
— Тётя, а мультики у тебя есть?
— Поищем, — сказала Катя, глядя на часы.
— Мы по-быстрому, — сказала Марина, снимая пальто и бросая его на кресло, — только салатик и чай. И… — она многозначительно развела руками, будто собиралась достать кролика из шляпы. — Поговорить надо.
Катя ощутила, как в животе снова шевельнулась каменная мышь. Она улыбнулась и поставила чашки. И сказала себе: «Правила — это не злость. Это забота о себе. И о них тоже».
Они сели. Марина без приглашения открыла духовку:
— О, шарлотка! Ром, глянь, домохозяйка выросла.
— Домохозяйка с дедлайнами, — не удержалась Катя.
— Ой, не начинается ли? — Марина тянула слова сиропом. — Мы же семья. Мы же с салатиком…
И в этот момент Катя ещё не знала, что сегодняшний «часик» станет началом длинной недели, где каждая мелочь будет тянуть ниточку из её аккуратного плана. Что из «разговора» вырастет список новый, с пунктами, которые нельзя ни галочкой закрыть, ни корзину отправить. Она только отметила взгляд Ильи — спокойный, но настороженный, как у человека, который на слух понимает, что двигатель работает «не так». И мысленно повторила: «С одиннадцати до двух, с одиннадцати до двух».
Разговор начался с улыбок — как всегда. Марина, севшая поудобнее, выложила на стол салат в прозрачном контейнере и коробку конфет.
— Это тебе, Кать, — сказала она сладко. — Чтобы хоть иногда радовалась жизни, а не только свои правила писала.
Катя улыбнулась — машинально.
— Спасибо.
Поначалу всё шло спокойно: племяшка жевала печенье, Рома рассказывал байки про свою работу — как начальник его «подсиживает», но он всех «переиграл». Марина вставляла междометия вроде «вот ведь люди!» и «мир сошёл с ума». Катя наливала чай, слушала, кивала, отвечала коротко.
Но потом Марина отставила чашку, сцепила пальцы и перешла к делу:
— В общем, Кать, мы с Ромой подумали… У нас там ремонт, тесно, пыльно, ребёнку тяжело. Мы к вам на недельку, максимум две. Поживём немного, передохнём.
Катя замерла, ложка зависла над сахарницей.
— Поживёте… здесь?
— А где же ещё? — Марина подняла брови. — Не на вокзале же нам ночевать.
— Но вы же знаете, у нас комната одна спальная. Илья с ночных приходит, ему отсыпаться нужно.
— Да чего вам, место-то есть. На диване, например. Мы скромные, в уголке разместимся, — Рома хмыкнул, закинул ногу на ногу. — А Илья пусть на работе отсыпается, чё.
Катя посмотрела на Илью. Тот молчал, сжал губы. По его лицу она видела: внутри идёт борьба — между желанием не ссориться с сестрой и пониманием, что это уже перебор.
— Марин, — наконец сказал он, — ты же знаешь, как у нас график. У Кати работа, дедлайны, я по сменам. Это неудобно всем.
— Ну да, — протянула Марина, глядя в окно. — Я всё понимаю. Просто надеялась, что родной брат хоть немного поможет.
Слова «родной брат» прозвучали как упрёк, как нож, завернутый в вату. Катя ощутила, как у неё внутри сжимается всё.
— Может, вы снимете что-то на это время? — предложила она мягко. — Сейчас полно вариантов — посуточно, недорого.
— Мы посчитали, — быстро ответила Марина. — Дорого. А вы же семья. Семья — это когда помогают.
Рома встал, подошёл к холодильнику, будто к себе домой, и открыл дверцу.
— Неплохо живёте, — протянул он, разглядывая полки. — Тут и сыр, и колбаса, и варенье. А у нас, знаешь, всё на одних макаронах.
Катя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она терпеть не могла этот тон — полунамеки на то, что если у тебя есть, ты «должен поделиться».
— Ром, закрой, пожалуйста, холодильник, — сказала она ровно. — Мы уж сами разберёмся, чем жить.
Тот пожал плечами, но дверцу прикрыл не сразу, а демонстративно медленно.
— Я просто посмотреть, — сказал. — Любопытно, как у других людей устроено.
Молчание повисло в воздухе. Даже племяшка перестала шуршать фантиками. Илья тихо кашлянул:
— Ладно, давайте так. Мы подумаем. Но прямо сейчас — нет. Катя сдаёт проект, я в смене. Неудобно.
— Подумаете… — повторила Марина, глядя на них, как на капризных детей. — Ну, подумайте. Только имейте в виду — мы-то всё равно приедем, если что. Нам деваться некуда.
Они ушли, оставив после себя запах дешёвых духов и странную пустоту — как будто воздух вычерпали ложкой. Катя выдохнула, опустилась на стул и уткнулась лицом в ладони.
— Они не шутят, — сказала она глухо. — Они реально приедут.
— Не приедут, — ответил Илья. — Я с ней завтра поговорю.
Но Марина не ждала завтра. Уже вечером Катя заметила: на парковке под окнами стоит их машина. Потом — в мессенджере всплыла фотография: «Мы заехали к вам завтра с утра, хорошо?» Без знаков вопроса, просто констатация.
Илья написал в ответ: «Нет, Марин. Без договорённости нельзя. Мы заняты».
В ответ — тишина.
Наутро тишина оборвалась звонком свекрови.
— Илья, я не узнаю тебя, — голос Лидии Петровны был полон ледяного укоризна. — Сестра просит помощи, а ты ей условия ставишь.
— Мама, она просит пожить у нас две недели, а не сахар одолжить, — сказал он устало.
— Екатерина тебя науськала? — резко спросила свекровь. — Раньше ты мягче был.
Катя стояла рядом, слушала и чувствовала, как в груди рождается глухое «а вот и нет, мама, это он сам понимает». Но молчала. Пусть он сам.
Вечером Марина всё-таки приехала. Без звонка. Просто ввалилась в квартиру, пока Илья спускался в подвал за инструментом. С ней — чемодан и ребёнок.
— Мы на пару дней, — сказала, будто это давно решено. — Не волнуйся, всё принесла своё: и полотенце, и чашку.
Катя не верила глазам.
— Марин, ты хоть спросила?
— А зачем спрашивать, если родные?
Катя стояла в коридоре, сжимая тряпку для пыли, как щит. В голове мелькнула мысль: «Вот оно. Перешли черту».
Вечером Илья вернулся и застал в гостиной хаос: детские игрушки, плед, сдвинутый стол, тарелки с недоеденным супом. Марина разложила вещи и громко объясняла племяшке, где у неё будет «уголок».
— Ты что, серьёзно осталась? — тихо спросил он.
— Я ж сказала — на пару дней. Не переживай, брат, вас не стесним.
Катя пыталась дышать ровно, но каждая мелочь раздражала — шум мультиков, запах чужого шампуня в ванной, следы детских ладошек на стекле.
Ночью, лежа рядом с Ильёй, она шепнула:
— Надо что-то делать.
— Утром поговорю. Спокойно. Без крика.
Но утром Марина уже варила овсянку, как дома, а Рома, судя по звукам, мылся в душе.
Разговор всё же состоялся.
— Марина, — начал Илья, — мы не договаривались, что ты здесь останешься.
— Ой, брат, не начинай, — отмахнулась она, помешивая кашу. — Мне на работе надо передышку, ребёнку покой, вам — компания. Всем хорошо.
— Нам не хорошо, — тихо сказала Катя. — Это наша квартира.
— Ну вот, — хмыкнула Марина. — Опять она. Кать, ты что, ревнуешь меня к брату?
Катя сжала губы, чтобы не ответить резко.
— Давай без этого, — вмешался Илья. — Мы же договаривались по-человечески.
Марина резко хлопнула крышкой кастрюли.
— По-человечески? Это как? Когда родная сестра ночует где-то, а брат говорит «нет»? Вы вообще себя слышите?
— Слышу, — твёрдо сказал Илья. — И повторяю: тебе нужно съехать. Сегодня.
Тишина. Только ложка постукивала о кастрюлю. Марина развернулась, посмотрела на него долгим взглядом — в нём было и обида, и презрение, и расчёт.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Уеду. Но ты потом не приходи, когда тебе помощь понадобится.
Она собрала вещи демонстративно медленно, звеня молниями и громко вздыхая.
— Вот так сейчас все живут, — бормотала она. — Каждый сам за себя.
Рома мрачно бурчал:
— Мы же не навсегда…
Катя молчала. Её руки дрожали, но голос — нет.
— Дверь я закрою сама.
Когда они ушли, тишина была почти звенящей. Илья опустился на диван, закрыл глаза.
— Мы не злые, да?
— Нет, — ответила Катя. — Просто устали быть удобными.
Прошло две недели. Жизнь вроде бы вернулась в норму. Катя снова погрузилась в работу, Илья занялся гаражом. Но чувство тревоги не уходило. Марина не звонила. И только свекровь иногда писала: «Катюша, жизнь длинная, родня нужна. Не сжигай мосты».
В субботу они позвали в гости соседку Зою Ивановну — «на чай, просто посидеть». Та принесла пирожки с капустой и свои истории про двор, где «все друг друга знают». Было тепло и просто. Катя даже подумала: «Вот, так и должно быть».
Но вечером телефон завибрировал. Марина.
— Мы к вам завтра заедем, — сказала она спокойно. — На пару часов. С гостинцами.
— Марин, может, не надо? — устало ответила Катя. — У нас выходной, хотели отдохнуть.
— Да вы и так всё время дома. Отдохнёте вместе. Мы с икоркой приедем, не переживай.
Катя почувствовала, как в груди всё снова сжимается. Но отказать — не успела. Марина уже сбросила звонок.
Она посмотрела на Илью.
— Опять они.
Он пожал плечами:
— Пусть приезжают. Но сегодня — без шансов на ночёвку. И без «мы потом уберём».
И Катя подумала: «Может, всё-таки в этот раз получится спокойно».
Но где-то глубоко в ней уже зреет предчувствие — не получится. Потому что такие люди не приходят просто «на часик».
Они приходят — чтобы остаться.
Она ещё не знала, что завтра за их столом прозвучит фраза, от которой внутри всё оборвётся — вежливая, вроде бы шутливая, но такая холодная, что даже чай остынет быстрее обычного.
И после этого вечера всё станет совсем иначе.
Марина появилась, как всегда, без звонка в дверь — позвонила уже стоя на площадке, и Катя увидела в глазок знакомую картину: пухлый пакет из супермаркета, банка с красной крышкой, ребёнок на руке, а за спиной Рома с вечным видом человека, которого всё раздражает.
— Ну что, встречайте! — звонко сказала Марина, проходя в квартиру, будто у себя дома. — Мы с гостинцами!
Катя чуть улыбнулась, но улыбка не дошла до глаз.
— Проходите. Снимайте обувь.
На кухне запахло икрой, хлебом и чем-то сладким. Рома сразу полез в холодильник за пивом, хотя никто не предлагал. Илья стоял у окна, смотрел вниз на двор — взгляд усталый, закрытый. Катя мысленно считала минуты: одиннадцать сорок пять… двенадцать…
— Как у вас тут уютненько, — произнесла Марина, проходя по квартире. — Всё блестит. Катюш, ну ты, конечно, хозяйка! Не то что я. У меня всё время как после взрыва.
— Бывает, — тихо ответила Катя, накрывая на стол.
— А мы, между прочим, тебе подарочек привезли, — продолжила Марина, усаживаясь на стул. — Вот, салфеточки, импортные. Я знаю, ты любишь всё красивое.
Катя взяла свёрток: дешёвый полиэстер, грубая ткань, но улыбнулась из вежливости.
— Спасибо, Марин.
Племяшка сидела рядом, гремела ложкой по тарелке. Рома уже ел салат прямо из миски. Илья пытался поддерживать разговор:
— Ну как ремонт?
— Да какой там ремонт, — вздохнула Марина. — Всё сами, всё своими силами. Я уж думала, вы к нам заедете помочь, но потом решила — не стоит. Вы же заняты.
Катя почувствовала колкость за этим «заняты». Она ответила спокойно:
— Да, работы много. Сейчас горячая пора.
— Ой, не рассказывай, — махнула рукой Марина. — У меня, знаешь, тоже «горячая пора». Только без работы.
Они ели, разговаривали о пустяках. Марина с каждым глотком чая становилась разговорчивей, громче. Рома мрачно поддакивал, но видно было — скучает. И когда Катя уже решила, что «часик» почти прошёл, Марина вдруг подалась вперёд:
— Кать, я вот что хотела сказать. Вы, конечно, молодцы: квартира, уют, всё при вас. Но как-то… холодно у вас, понимаешь?
Катя подняла глаза.
— В каком смысле — холодно?
— Ну, всё по правилам, всё по расписанию. Даже к вам зайти — надо заранее записываться, как к стоматологу. Мы же родные, а вы как чужие. Я вот всё думаю — может, ты на нас обиделась?
Катя замолчала. Хотелось сказать «нет, я просто устала быть полезной по первому зову», но понимала — бесполезно.
Илья вмешался:
— Марин, хватит. Мы же говорили: не надо вот этого. Мы просто бережём своё пространство.
Марина усмехнулась, сжала губы.
— Пространство… тоже мне, психологи нашлись. Раньше люди жили по шесть человек в однушке — и никто не страдал от «личных границ».
— Раньше и хлеб по карточкам давали, — спокойно заметила Катя. — Но мы ведь не хотим жить «как раньше».
Тишина. Даже ребёнок перестал стучать ложкой.
Марина резко поднялась.
— Ладно, не кипятись. Я ж пошутила. А то вы всё всерьёз. — Она повернулась к пакету. — Мы икру красную привезли, но там мало и вам не хватит, — сказала она с натянутой улыбкой и добавила: — Так что мы сами съедим, пока свежая.
Катя не ответила. Только посмотрела на Илью — тот слегка качнул головой: «всё понял». Рома уже раскручивал крышку банки, не спрашивая, где тарелки. Запах икры ударил резко — жирно, густо. Марина достала ложку, попробовала, зажмурилась от удовольствия.
— Ой, вкуснятина! Вот это, Кать, ты бы оценила. Только мы не взяли второй бутербродик — не хватит.
Катя молча убрала со стола свою чашку. И пошла к окну. На секунду ей стало страшно — не за себя, а за то, что они привыкли к такому. К тому, что можно прийти, насмеяться, поесть чужое, и считать это нормой.
Она медленно повернулась:
— Марин, ты понимаешь, как это звучит?
— А что? — искренне удивилась та. — Мы ж просто шутим.
Но в голосе Кати что-то изменилось. Он стал тихим, ровным — тем самым, каким говорят люди, дошедшие до предела.
— Нет, Марин. Не шутите. Вы постоянно переходите границы, а потом называете это шутками.
Марина приподняла бровь:
— Вот опять. Границы, границы… Может, это у тебя характер такой — обидчивый?
Илья вмешался, но не резко — спокойно, твёрдо:
— Всё. Мы устали. Давай без обид, но мы больше не будем играть в «семейные визиты». Если хотите пообщаться — встречаемся в кафе. Без ночёвок, без вещей, без баулов.
Марина молчала. Потом коротко хмыкнула:
— Ага, всё ясно. Екатерина победила.
Катя почувствовала, как внутри поднимается жар — не от злости, от облегчения.
— Да, — сказала она просто. — Победила. Потому что это мой дом.
Рома швырнул ложку в банку, встал.
— Пошли, Марин. С такими лучше не связываться.
— Ага, — протянула она. — Мы-то икру привезли, а нас тут, видишь ли, границами встречают. Ну и ладно. Не последний раз живём.
Они хлопнули дверью. И сразу стало тихо. Даже слишком.
Катя долго стояла, глядя на стол — там осталась открытая банка, в которой блестела одна ложка икры, недоеденной, будто символ того, что ничего до конца не закончено.
Илья подошёл, обнял её за плечи.
— Ну что, теперь хоть воздух чистый.
— Да, — кивнула она. — Только я знаю, что это не конец.
И действительно, через несколько дней свекровь написала сообщение:
«Катюша, зачем вы так с Мариной? Семья не строится на обидах. Она просто хотела как лучше. Может, пригласишь их на Новый год?»
Катя долго смотрела на экран, потом выключила телефон.
На кухне, за чистым столом, пахло хлебом и яблоком. Она достала из холодильника банку варенья и вдруг подумала, как странно: с родными теперь надо учиться жить заново, как с чужими. С осторожностью, с паузами.
А где-то там, в телефоне, уже копилось новое сообщение — короткое, без смайлов:
«Мы тут подумали… Может, всё-таки заедем на пару деньков?»
Катя вздохнула, налила себе чай и ответ писать не стала.
Иногда тишина — это единственное «нет», которое они способны услышать.
И только банка с остатками икры на полке напоминала о том, как легко люди делят чужое, называя это «по-семейному».
– Не думала, что ты – обычный тиран, который хочет из любимой женщины поломойку и кухарку! — выговаривала ненасытная жена