— Вот ваши документы на квартиру, поздравляю! — нотариус протянул папку через стол, но рука свекрови перехватила её раньше, чем я успела даже шевельнуться.
Мария Петровна величественно раскрыла папку, пробежала глазами по строчкам и только потом, с королевской снисходительностью, передала мне. Её губы растянулись в улыбке, которая не коснулась глаз.
— Ну что, Катенька, теперь ты полноправная хозяйка. Квартира твоей бабушки наконец-то оформлена на тебя. Хорошо, что я вовремя нашла этого нотариуса, а то бы ты ещё год собирала документы.
Я сжала папку, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения. Моя бабушка умерла полгода назад, оставив мне однокомнатную квартиру в старом, но добротном доме в центре города. Это было единственное, что у меня осталось от неё, кроме воспоминаний о летних каникулах и запахе её фирменных пирожков с капустой. И вот теперь даже это наследство казалось испорченным прикосновением Марии Петровны, которая взяла весь процесс оформления в свои руки, не спросив моего мнения.
— Спасибо, — выдавила я, стараясь звучать благодарно.
— Не за что, милая. Я же твоя свекровь, должна о тебе заботиться. Особенно учитывая, что Саша совершенно не разбирается в таких вещах.
Мой муж действительно не разбирался. Александр был прекрасным человеком — добрым, заботливым, талантливым программистом. Но когда дело касалось его матери, он превращался в пятилетнего мальчика, который безоговорочно верит, что мама знает лучше. За три года нашего брака я научилась с этим жить, находя обходные пути и компромиссы. Но последние месяцы Мария Петровна словно взяла курс на полное подчинение нашей семьи своей воле.
Вечером того же дня она пришла к нам домой. Без предупреждения, как всегда. У неё были ключи — Саша дал, когда мы только поженились, «на всякий случай». Этот случай для свекрови наступал минимум три раза в неделю.
— Я принесла ужин, — объявила она с порога, проходя на кухню с пакетами. — Знаю, что ты, Катя, после работы устаёшь готовить. Сделала голубцы, Сашина любимые.
Саша расплылся в улыбке и обнял мать.
— Спасибо, мам! Ты лучшая!
Я стояла в дверях кухни, наблюдая, как свекровь раскладывает еду по нашим тарелкам, попутно критикуя расположение посуды в шкафах.
— Катя, почему кастрюли стоят так далеко от плиты? Это же неудобно. И сковородки надо повесить на стену, а не держать в ящике. Завтра привезу вам специальные крючки.
— Мне так удобно, — попыталась возразить я.
— Глупости. Просто ты не умеешь правильно организовать пространство. Ничего, я научу.
За ужином Мария Петровна вдруг сказала:
— Кстати, я думала насчёт квартиры твоей бабушки. Сдавать её надо. Дополнительный доход вам не помешает, особенно когда появятся дети.
Я поперхнулась голубцом.
— Я не планирую её сдавать.
— Почему же? — свекровь подняла брови. — Пустовать она будет? Это нерационально.
— Это память о бабушке. Я хочу сохранить её такой, какой она была.
Мария Петровна усмехнулась.
— Сентименты — это роскошь для богатых. А вы с Сашей снимаете квартиру. Логичнее переехать в бабушкину и экономить на аренде.
— Мам, мы же обсуждали, — вмешался Саша. — Там одна комната, нам тесно будет.
— Зато бесплатно. А когда я помогу вам накопить на первый взнос за нормальную квартиру, продадите эту однушку и доплатите.
Помочь накопить. Я прекрасно знала, что означают эти слова на языке Марии Петровны. Это означало тотальный контроль над нашими финансами, отчёты о каждой покупке и постоянные упрёки в расточительности, если мы позволим себе сходить в кино или кафе.
— Мы справимся сами, — твёрдо сказала я.
Свекровь посмотрела на меня с жалостью.
— Катенька, не обижайся, но вы за три года ничего не накопили. Всё уходит на всякую ерунду. Вот на прошлой неделе Саша купил новую видеокарту. Зачем, спрашивается? Старая же работала.
— Для работы нужна была, мам, — пробормотал Саша.
— Для работы, — передразнила она. — Я вот всю жизнь работала и без видеокарт обходилась. И квартиру купила, и тебя вырастила одна.
Это была её любимая песня. История о том, как она, бедная разведённая женщина, героически растила сына, отказывая себе во всём. Саша каждый раз съёживался, когда она начинала этот монолог, чувствуя свою вечную вину перед матерью за её жертвы.
После ужина, когда свекровь наконец ушла, я попыталась поговорить с мужем.
— Саш, так больше нельзя. Она вмешивается во все наши дела.
— Она просто хочет помочь, — устало ответил он, убирая посуду.
— Помочь? Она решает за нас, где нам жить, как тратить деньги, когда заводить детей!
— Ну, насчёт детей она права. Нам уже по тридцать, пора бы…
Я почувствовала, как во мне что-то надломилось.
— Это она так считает или ты?
Саша замялся.
— Ну… мы же оба хотим детей.
— Хотим. Но не потому, что твоя мать приказала, а когда сами будем готовы!
Он обнял меня, прижал к себе.
— Кать, ну не злись. Мама просто переживает за нас. У неё больше никого нет, кроме меня. То есть, кроме нас.
В его голосе звучала такая усталость и безысходность, что я не стала продолжать. Но внутри меня зрело решение. Я не могла больше жить под диктовку Марии Петровны. Нужно было что-то менять.
На следующий день я взяла отгул и поехала в бабушкину квартиру. Открыв дверь, я окунулась в знакомый запах старых книг и лаванды. Здесь всё осталось нетронутым — тяжёлые шторы с кистями, полированный сервант с фарфоровыми слониками, кружевные салфетки на всех поверхностях. Я села в бабушкино кресло-качалку и закрыла глаза. Здесь было так спокойно, так правильно. Никто не указывал, как жить, никто не лез с непрошеными советами.
Телефон разорвал тишину. Звонила свекровь.
— Катя, ты где? Я пришла к вам, хотела помочь с уборкой, а тебя нет.
— Я по делам, — уклончиво ответила я.
— По каким ещё делам в рабочий день? Ты что, отпросилась? Зачем? Больничный лист не дадут за прогул!
— Мария Петровна, я взяла отгул. Всё официально.
— И не предупредила меня? Я бы составила тебе компанию. Куда ты поехала?
Я помолчала, а потом сказала правду:
— В бабушкину квартиру.
— Зачем? Что ты там забыла?
— Просто хотелось побыть там. Вспомнить бабушку.
В трубке повисло молчание, а потом свекровь сказала тем тоном, которым разговаривают с неразумными детьми:
— Катенька, нездоровая привязанность к прошлому мешает двигаться вперёд. Твоя бабушка умерла, смирись с этим. А квартиру действительно нужно сдавать. Хочешь, я сама займусь? Найду приличных жильцов, буду контролировать.
— Нет! — выкрикнула я громче, чем хотела.
— Что значит «нет»? — в голосе свекрови появились стальные нотки.
— Это моя квартира, моё наследство. Я сама решу, что с ней делать.
— Ах, твоя квартира, — протянула Мария Петровна. — Ну-ну. Посмотрим, что скажет Саша.
Она отключилась, а я осталась сидеть в кресле, чувствуя, как внутри всё дрожит от злости и обиды. Она побежит жаловаться Саше, манипулировать им, давить на чувство долга. И он, как всегда, встанет на её сторону. Потому что «мама плохого не посоветует».
Вечером разразился скандал. Саша пришёл домой хмурый, явно после разговора с матерью.
— Кать, мама сказала, ты нагрубила ей.
— Я сказала, что сама решу, как поступить со своей квартирой.
— Но она же пытается помочь!
— Саша, она пытается контролировать! Неужели ты не видишь разницы?
Он сел на диван, потёр лицо руками.
— Слушай, может, мама и правда перегибает иногда. Но насчёт квартиры она дело говорит. Зачем ей пустовать?
— Затем, что это моё решение! Моё, понимаешь? Не твоей мамы, даже не твоё — моё!
— Но мы же семья…
— Вот именно! Мы с тобой — семья. А твоя мать — расширенная семья. Она не должна решать за нас!
Саша встал, прошёлся по комнате.
— Знаешь что, Кать? Мне надоело быть между двух огней. Вы с мамой постоянно что-то не поделите, а я разрывайся.
— Так не разрывайся! Выбери сторону своей жены, а не мамы!
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Она вырастила меня одна. Я не могу просто взять и отвернуться от неё.
— А от меня можешь?
Вопрос повис в воздухе. Саша молчал, а я поняла, что его молчание — это ответ.
Следующие дни прошли в холодной войне. Мы разговаривали только по необходимости, спали, отвернувшись друг от друга. Свекровь, чувствуя напряжение, удвоила свои визиты. Она приносила еду, убиралась у нас, попутно рассказывая Саше, какая я неблагодарная и как ей тяжело со мной.
Кульминация наступила через неделю. Я пришла с работы и обнаружила в квартире Марию Петровну с какой-то незнакомой женщиной.
— А, Катя, ты как раз вовремя, — радостно сказала свекровь. — Знакомься, это Елена Викторовна, риелтор. Она поможет нам сдать бабушкину квартиру.
Я застыла на пороге, не веря своим ушам.
— Что?
— Я же говорила, что займусь этим вопросом. Елена Викторовна — профессионал, у неё большая база клиентов. Она предлагает сдавать за тридцать тысяч в месяц. Неплохо, правда?
Риелтор улыбалась мне, протягивая визитку. Я не взяла.
— Уходите, — сказала я ей. — Немедленно уходите.
Женщина растерялась, посмотрела на Марию Петровну.
— Но мы же договорились…
— Мы ни о чём не договаривались! — я повысила голос. — Это моя квартира, и я не давала разрешения её сдавать! Уходите!
Риелтор поспешно собрала документы и выскользнула за дверь. Мария Петровна осталась сидеть на диване, глядя на меня с холодным презрением.
— Как ты смеешь так себя вести? Я привела специалиста, потратила время…
— Как вы смеете распоряжаться моим имуществом?
— Твоим? — свекровь встала, подошла ко мне вплотную. — Девочка, ты живёшь с моим сыном. Всё, что твоё — теперь и его. А значит, и моё. Я имею право заботиться о благополучии своего ребёнка.
— Вашему ребёнку тридцать два года!
— Для матери дети всегда остаются детьми. Ты поймёшь, когда сама родишь. Если родишь. Что-то вы не торопитесь, хотя я уже сто раз намекала…
В этот момент дверь открылась, и вошёл Саша. Он окинул взглядом нас обеих и обречённо вздохнул.
— Опять ругаетесь?
— Твоя мать привела риелтора сдавать бабушкину квартиру! Без моего ведома!
Саша посмотрел на мать.
— Мам, мы же говорили, что Катя пока не готова…
— Пока? — Мария Петровна всплеснула руками. — Сколько можно ждать? Вы живёте как студенты, снимаете жильё, когда есть своё! Это же абсурд!
— Однокомнатная квартира, мам. Нам там тесно будет.
— Ничего, потерпите. Зато сэкономите. А я помогу вам накопить на двушку. Продадите эту, доложите — и вот вам нормальная квартира.
— А память о бабушке? — тихо спросила я.
Свекровь закатила глаза.
— Опять эти сантименты. Память — она в сердце, а не в квадратных метрах. Саша, объясни своей жене, что в нашем возрасте нужно думать о будущем, а не цепляться за прошлое.
Саша молчал, глядя в пол. В этот момент я поняла, что он не встанет на мою сторону. Никогда не встанет. Для него мамино слово — закон. И тогда во мне что-то сломалось окончательно.
— Знаете что, — сказала я, глядя на них обоих. — Я переезжаю в бабушкину квартиру.
— Что? — Саша поднял голову.
— Ты же хотела, чтобы мы не платили за аренду? Вот я и не буду платить. Буду жить в своей квартире.
— Мы? А как же я? — растерялся муж.
— А ты решай. Либо со мной, либо с мамой. Но если выберешь меня, то мама больше не будет вмешиваться в нашу жизнь. Никаких ключей, никаких внезапных визитов, никаких советов.
Мария Петровна побагровела.
— Ты ставишь ультиматумы? Ты?! Да кто ты такая? Я знала Сашу задолго до твоего появления! Я его родила, вырастила…
— И не хотите отпустить, — закончила я за неё. — Но ему тридцать два года, Мария Петровна. Пора перерезать пуповину.
— Саша! — свекровь повернулась к сыну. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать?
Саша стоял между нами, как между молотом и наковальней. Его лицо было мучительно напряжённым. Он смотрел то на меня, то на мать, и я видела, как в нём борются любовь к нам обеим и страх потерять одну из нас.
— Я… мне нужно подумать, — наконец выдавил он.
— Подумать?! — Мария Петровна всплеснула руками. — О чём тут думать? Эта девица морочит тебе голову, настраивает против родной матери!
— Мам, пожалуйста…
— Нет уж, Саша! Либо ты сейчас поставишь её на место, либо я… я не знаю, что я сделаю! Но ты пожалеешь!
В комнате повисла тишина. Я смотрела на мужа, ожидая его решения. Он молчал, и с каждой секундой его молчания моё сердце опускалось всё ниже.
— Ладно, — сказала я, беря сумку. — Я поняла. Саша, когда решишь, дай знать. Я буду в бабушкиной квартире.
Я вышла, не оглядываясь. За спиной слышался визгливый голос свекрови, что-то кричавшей про неблагодарность и испорченную молодёжь. Саша молчал.
Следующие три дня я провела в бабушкиной квартире. Привезла вещи первой необходимости, купила продукты, навела порядок. Было странно жить среди бабушкиных вещей, но в то же время удивительно спокойно. Никто не врывался без стука, не указывал, как жить.
Саша позвонил на четвёртый день.
— Кать, давай встретимся. Поговорить надо.
Мы встретились в кафе — на нейтральной территории. Он выглядел осунувшимся, под глазами залегли тени.
— Я думал эти дни, — начал он без предисловий. — О нас, о маме, обо всём.
Я молча ждала продолжения.
— Ты права. Мама действительно слишком вмешивается. Но она делает это из лучших побуждений…
— Саша, дорога в ад вымощена благими намерениями.
— Знаю. Я поговорил с ней. Сказал, что мы будем жить отдельно, принимать решения сами.
Моё сердце забилось быстрее.
— И?
— Она… она очень расстроилась. Плакала. Сказала, что я предатель, что выбираю жену, а не мать.
— И кого ты выбираешь?
Саша взял мою руку.
— Тебя. Конечно, тебя. Ты моя жена, мы должны быть вместе.
Я почувствовала облегчение, но тут же насторожилась.
— А твоя мама?
— Она… она примет это. Со временем. Просто нужно дать ей время привыкнуть.
— Саша, а ключи? Внезапные визиты?
Он поморщился.
— Я попросил её вернуть ключи. Она… она бросила их мне и сказала, что больше не хочет меня видеть.
— Она это не серьёзно.
— Может быть. Но сейчас она действительно обижена. Катя, может, мы всё-таки переедем в съёмную квартиру? Чтобы не раздражать её ещё больше?
Я покачала головой.
— Нет. Я буду жить в бабушкиной квартире. Если ты хочешь быть со мной — добро пожаловать. Если нет — что ж, это твой выбор.
Саша вздохнул.
— Хорошо. Переедем туда. Но давай сделаем ремонт? Чтобы это была наша квартира, а не музей.
Я улыбнулась.
— Небольшой ремонт. Сохраним бабушкину атмосферу, но добавим современности.
— Договорились.
Мы переехали через неделю. Мария Петровна держала слово — не звонила, не приходила. Саша переживал, несколько раз пытался ей дозвониться, но она сбрасывала. Я видела, как ему тяжело, но не могла ничем помочь. Это был его выбор, его битва.
Прошёл месяц. Мы потихоньку обустраивались, привыкали жить вдвоём, без постоянного контроля свекрови. Было непривычно, но хорошо. Мы сами решали, что есть на ужин, как расставить мебель, когда ложиться спать. Мелочи, но из них складывалась наша жизнь.
И тут Мария Петровна объявилась. Не лично — через общую знакомую передала, что хочет встретиться с Сашей. Один на один, без меня.
— Иди, — сказала я. — Она твоя мама, вы должны поговорить.
Саша ушёл и вернулся через три часа какой-то странный. Сел на диван, уставился в одну точку.
— Что случилось?
— Она… она сказала, что лишит меня наследства, если я не вернусь.
Я села рядом.
— И?
— У неё есть квартира, дача, накопления. Она говорит, всё завещает благотворительному фонду, если я не одумаюсь.
— И что ты ответил?
Саша повернулся ко мне.
— Я сказал, что мне не нужны её деньги. Что у меня есть ты, и этого достаточно.
Я обняла его, чувствуя, как он дрожит.
— Она правда так и сказала? Лишит наследства?
— Да. И ещё… ещё сказала, что я ей больше не сын.
Он заплакал. Тихо, сдавленно, пряча лицо у меня на плече. Я гладила его по голове, чувствуя одновременно жалость к нему и злость на его мать. Как она могла? Манипулировать собственным сыном, шантажировать его деньгами и родственными чувствами?
— Саш, может, она одумается. Это же эмоции, она погорячилась.
— Нет, — он вытер глаза. — Ты не знаешь мою мать. Если она что-то решила, то не отступится. Она упрямая, как… как ты.
Я невольно улыбнулась.
— Вот поэтому мы и не ладим. Две упрямые бабы не могут ужиться на одной территории.
— Но ты хотя бы не манипулируешь. Не шантажируешь.
— Я поставила тебе ультиматум.
— Это другое. Ты боролась за нашу семью, за наше право жить своей жизнью. А она… она борется за власть.
Следующие полгода мы прожили без Марии Петровны. Она словно испарилась из нашей жизни. Не звонила, не писала, даже на день рождения Саши не поздравила. Он переживал, но старался не показывать. Я видела, как он иногда достаёт телефон, смотрит на её номер, но не решается позвонить.
А потом случилось неожиданное. Мне позвонили из больницы. Мария Петровна попала в аварию. Не серьёзно — сотрясение, пара ушибов, но её нужно было забрать. И почему-то в её телефоне контактным лицом была указана я, а не Саша.
Я приехала в больницу одна, не сказав мужу. Мария Петровна лежала на койке в приёмном покое, бледная, с повязкой на голове. Увидев меня, она отвернулась.
— Зачем приехала?
— Мне позвонили. Сказали, забрать вас.
— Я сама доберусь.
— Мария Петровна, не глупите. У вас сотрясение, вас одну не отпустят.
Она молчала. Я оформила документы, помогла ей одеться. Мы молча дошли до машины. Когда я завела двигатель, свекровь вдруг сказала:
— Я думала, ты не приедешь.
— Почему?
— После всего, что между нами было.
— Вы мама моего мужа. Что бы между нами ни происходило, это не изменится.
Мария Петровна смотрела в окно.
— Я… я вела себя неправильно. Хотела как лучше, а получилось…
— Вы хотели контролировать.
— Да. Наверное. Мне было страшно потерять Сашу. Он всё, что у меня есть.
— Вы его не потеряли. Вы сами его оттолкнули.
— Знаю.
Мы подъехали к её дому. Я помогла ей выйти, довела до квартиры.
— Спасибо, — сказала Мария Петровна на пороге. — И… передай Саше, что я… что я люблю его.
— Передайте сами.
— Он не захочет со мной разговаривать.
— Захочет. Он ваш сын. Просто позвоните ему. Без ультиматумов, без условий. Просто позвоните.
Вечером я рассказала всё Саше. Он схватил телефон, набрал номер матери. Они проговорили два часа. Я не слушала, ушла на кухню, но видела, как он то хмурится, то улыбается.
— Мы помирились, — сказал он, войдя на кухню. — Не полностью, но… это начало.
— Я рада.
— Она хочет прийти к нам. В гости. Спросить разрешения.
— Спросить разрешения? — я удивилась.
— Да. Она сказала, что больше не будет приходить без приглашения. И вообще не будет вмешиваться, если мы сами не попросим совета.
— Верится с трудом.
— Мне тоже. Но давай дадим ей шанс?
Мария Петровна пришла через неделю. С цветами для меня и тортом. Села на краешек дивана, как неуверенная гостья, а не хозяйка положения. Было видно, как ей тяжело сдерживаться, чтобы не начать командовать, не критиковать нашу расстановку мебели, не давать советы.
— У вас… уютно, — наконец сказала она, оглядывая квартиру.
— Спасибо, — ответила я.
— Это ведь мебель вашей бабушки?
— В основном, да. Но мы кое-что добавили своё.
— Интересное сочетание. Винтаж и современность.
Это был первый раз, когда свекровь не критиковала наш выбор. Маленькая победа, но всё же.
С того дня наши отношения начали меняться. Медленно, со скрипом, с откатами назад, но меняться. Мария Петровна училась не вмешиваться, а мы учились впускать её в свою жизнь дозированно, на наших условиях.
Прошёл год. Я стояла на кухне бабушкиной — теперь уже нашей — квартиры и готовила ужин. В животе шевелился малыш, до родов оставался месяц. Саша возился в комнате, собирая кроватку. Мария Петровна сидела на диване и читала книгу о воспитании внуков, периодически зачитывая особо интересные места вслух.
— Тут написано, что бабушка не должна подрывать авторитет родителей, — сказала она с лёгкой иронией. — Интересно, да?
— Очень, — улыбнулась я.
— Я серьёзно, Катя. Я не буду лезть. Буду помогать, только если попросите.
— Мария Петровна, мы обязательно попросим. Нам понадобится ваша помощь.
— Правда?
— Конечно. Вы же бабушка. Просто… давайте сохранять границы. Вы помогаете, но решения принимаем мы.
— Договорились.
И она сдержала слово. Когда родился наш сын, она приходила помогать, но только когда мы звали. Приносила еду, но не критиковала мою готовку. Давала советы, но только когда спрашивали. Это было трудно для неё, я видела, как она иногда буквально закусывает губу, чтобы не высказать очередное замечание. Но она старалась.
А мы научились ценить её помощь и опыт, не позволяя при этом захватывать контроль. Нашли баланс. Шаткий, требующий постоянной подстройки, но работающий.
Иногда я думаю о том, что было бы, если бы я не поставила тот ультиматум. Жили бы мы под диктовку свекрови? Или всё равно дошли бы до точки кипения, но с куда более разрушительными последствиями?
Не знаю. Знаю только, что борьба за свою территорию, за право жить своей жизнью того стоила. Да, было больно. Да, мы чуть не потеряли близкого человека. Но в итоге мы все выросли. Мария Петровна научилась отпускать. Саша научился выбирать. А я научилась бороться за свою семью, не разрушая при этом чужую.
Бабушкина квартира стала нашим домом. Здесь выросли наши дети — да, во множественном числе, через три года после сына родилась дочка. Здесь мы пережили ссоры и примирения, болезни и выздоровления, потери и находки. И свекровь была частью этой жизни — важной, но не главной частью.
Недавно я перебирала старые фотографии и нашла снимок трёхлетней давности — мы с Марией Петровной и Сашей на дне рождения внука. Свекровь держит малыша, Саша обнимает нас обеих. Все улыбаются. Настоящими, не натянутыми улыбками.
Я показала фото Марии Петровне, когда она пришла в гости.
— Помните этот день?
— Конечно. Это был первый день рождения, который мы отмечали здесь, у вас.
— У нас, — поправила я.
Она улыбнулась.
— Да, у нас. Знаешь, Катя, я иногда думаю… Хорошо, что ты тогда взбунтовалась. Я бы задушила вас своей заботой.
— Вы хотели как лучше.
— Дорога в ад вымощена благими намерениями, — процитировала она мои давние слова. — Ты была права. Я не умела отпускать. Всё боялась, что без меня Саша пропадёт.
— А он не пропал.
— Благодаря тебе.
Мы сидели на кухне, пили чай из бабушкиного сервиза и молчали. Но это было не напряжённое молчание первых лет нашего знакомства, а спокойная, уютная тишина людей, которые прошли через бури и научились ценить штиль.
Я не обязан слушать, где мне жить и на что тратить