— Лариса, а что это за перевод на сорок тысяч? — Надежда стояла в дверном проёме гостиной, держа в руках банковскую выписку. Её голос дрожал от едва сдерживаемого возмущения. — Вчерашний. С нашего общего счёта.
Свекровь сидела на диване, неторопливо помешивая чай в своей любимой фарфоровой чашке с золотой каймой. Она подняла глаза на невестку с таким невинным выражением лица, словно речь шла о покупке хлеба в магазине.
— Ах, это? Милая, я же говорила Диме, что нужно помочь тёте Вале. У неё сложная ситуация, долги накопились. Мы же семья, должны поддерживать друг друга.
Надежда почувствовала, как земля уходит из-под ног. Эти деньги — их с Димой деньги — копились два года. Каждый месяц она откладывала с зарплаты, отказывая себе во всём: в новой обуви, в походах в салон, в встречах с подругами в кафе. Всё ради первоначального взноса на собственную квартиру. Ради того, чтобы наконец-то выбраться из этой золотой клетки, где свекровь правила как безраздельная хозяйка.
— Вы говорили Диме? Когда? — Надежда изо всех сил старалась говорить ровно, хотя внутри всё кипело.
— Вчера утром, перед его отъездом в командировку. Он сказал, что решение принимаешь ты, раз уж деньги общие, — Лариса Петровна сделала глоток чая, и в её глазах мелькнула едва заметная усмешка. — Разве он тебе не передал?
Конечно, не передал. Дима уехал рано утром, когда Надежда ещё спала. И свекровь это прекрасно знала. Она всё рассчитала до минуты. Дождалась, когда сын уедет на три дня, и спокойно перевела деньги своей сестре. Той самой тёте Вале, которая меняла мужчин как перчатки и вечно влезала в долги из-за своей страсти к дорогим нарядам.
— Лариса Петровна, это были наши накопления на квартиру. Вы не имели права…
— Права? — свекровь поставила чашку на столик с таким стуком, что Надежда вздрогнула. — В моём доме ты мне говоришь о правах? Я тридцать лет работала, чтобы построить этот дом, вырастить сына. А ты два года здесь живёшь и уже права качаешь?
Надежда стиснула выписку так, что костяшки пальцев побелели. Два года. Два года она терпела постоянные придирки, замечания, контроль каждого шага. Свекровь проверяла, как она готовит, как убирает, во сколько приходит с работы. Комментировала каждую покупку, каждое платье, каждый звонок маме.
— Я работаю, Лариса Петровна. Эти деньги заработаны мной и Димой, не вами.
— Работаешь? — свекровь встала с дивана, и её полная фигура в домашнем халате вдруг показалась Надежде угрожающей. — А кто тебе готовит обеды? Кто стирает и гладит? Кто убирает дом? Живёте на всём готовом, как в гостинице, и ещё недовольны!
Это было ложью. Чудовищной, наглой ложью. Надежда вставала в шесть утра, чтобы приготовить завтрак на всех. После работы бежала в магазин, готовила ужин, убирала кухню. По выходным стирала и гладила бельё, мыла полы во всём доме. Свекровь же целыми днями сидела перед телевизором, смотрела сериалы и жаловалась по телефону подругам на неблагодарную невестку.
— Я делаю всё по дому, и вы это знаете, — Надежда говорила тихо, но твёрдо. — Верните деньги. Это не ваши деньги.
— Не мои? — Лариса Петровна подошла ближе, и от неё пахнуло валерьянкой, которую она пила литрами, жалуясь на сердце при каждом удобном случае. — Это мой сын заработал. Мой! Которого я родила и вырастила. А ты кто такая? Пришла на всё готовое, прилипла к моему мальчику!
Прилипла. Это слово ударило Надежду как пощёчина. Они с Димой встречались три года до свадьбы. Она любила его всем сердцем, а он — её. По крайней мере, она так думала до этого момента. Но где он был сейчас? Почему не предупредил о разговоре с матерью? Почему не защитил их общие деньги?
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Димы: «Приехал, всё в порядке? Мама сказала, что вы поругались. Не ссорьтесь, пожалуйста».
Мама сказала. Конечно, свекровь уже успела позвонить сыну и выставить себя жертвой. Надежда набрала ответ дрожащими пальцами: «Твоя мать перевела 40 тысяч с нашего счёта своей сестре. Наши накопления на квартиру».
Ответ пришёл через минуту: «Она сказала, что ты согласилась. Разберёмся, когда вернусь. Не накручивай себя».
Не накручивай себя. Надежда смотрела на экран и не верила своим глазам. Он не возмущён. Не требует вернуть деньги. Он просто… просит не накручивать себя.
— Ну что, нажаловалась? — свекровь стояла рядом, сложив руки на груди. — Димочка всегда был добрым мальчиком, всегда помогал родственникам. Не то что некоторые, которые каждую копейку считают.
Надежда подняла голову и посмотрела свекрови прямо в глаза. В этот момент она поняла: это не закончится никогда. Лариса Петровна всегда будет командовать в этом доме, всегда будет распоряжаться их деньгами, их жизнью. А Дима… Дима всегда будет на стороне мамы. Потому что так проще. Потому что он привык. Потому что он маменькин сынок, который так и не стал мужчиной.
— Знаете что, Лариса Петровна, — Надежда говорила медленно, взвешивая каждое слово. — Вы правы. Это ваш дом. Ваш сын. И пусть остаётся вашим.
Она развернулась и пошла в спальню. Свекровь что-то кричала ей вслед про неблагодарность, про то, что таких как она пруд пруди, но Надежда уже не слушала. Она достала из шкафа чемодан — тот самый, с которым приехала сюда два года назад, полная надежд и иллюзий.
Складывала вещи методично, без суеты. Платья, которые свекровь называла вульгарными. Косметику, которую та считала излишней. Книги, над которыми Лариса Петровна смеялась, говоря, что умные женщины счастливыми не бывают.
Телефон разрывался от звонков. Дима. Она не отвечала. Потом начала звонить свекровь — видимо, сын попросил её «образумить» невестку. Надежда выключила телефон.
К вечеру чемодан был собран. Надежда вышла из спальни и прошла в гостиную, где свекровь сидела перед телевизором с трагическим выражением лица, готовая разыграть сцену великомученицы.
— Куда это ты собралась? — Лариса Петровна даже не повернула головы.
— К маме.
— К маме? — теперь свекровь обернулась, и в её глазах был неприкрытый триумф. — Вот и беги к мамочке! Думаешь, Димка за тобой побежит? Да он через неделю и не вспомнит! Я ему такую невесту найду — молодую, красивую, послушную!
Надежда остановилась у двери и обернулась. Свекровь сидела в своём кресле, как королева на троне, уверенная в своей победе.
— Найдёте, — согласилась Надежда. — И она тоже сбежит. Потому что никто не захочет жить с женщиной, которая превратила собственного сына в тряпку. Он никогда не станет настоящим мужчиной, пока вы его держите на поводке. И вы останетесь вдвоём — стареющая мать и инфантильный сын. Друг друга достойны.
Лицо свекрови побагровело. Она вскочила с кресла, но Надежда уже вышла за дверь. Спускаясь по лестнице, она слышала, как Лариса Петровна кричит что-то про проклятия и неблагодарность, но эти слова уже не имели над ней власти.
На улице было холодно. Январский вечер окутал город морозным туманом. Надежда стояла у подъезда с чемоданом, ожидая такси, когда увидела знакомую машину. Дима. Он приехал. Бросил все дела и примчался домой.
Он вышел из машины — высокий, красивый, в дорогом пальто. Её Дима. Бывший её Дима.
— Надя, ты что творишь? Куда ты собралась? — он подбежал к ней, попытался взять за руку, но она отстранилась.
— Домой, Дима. К себе домой.
— Но это твой дом! Мы же семья!
— Мы? — Надежда усмехнулась. — Нет никаких «мы». Есть ты и твоя мама. А я была просто… приложением. Бесплатной домработницей с интимными услугами.
— Не говори так! Я люблю тебя!
— Любишь? А где ты был, когда твоя мать унижала меня каждый день? Где ты был, когда она распорядилась нашими деньгами? Ты всегда выбирал её, Дима. Всегда.
— Она моя мать, Надя! Я не могу её бросить!
— А жену можешь, — констатировала Надежда. — Вот ты и сделал свой выбор.
Подъехало такси. Водитель вышел, забрал чемодан, положил в багажник. Дима стоял как громом поражённый.
— Надя, не уходи. Давай поговорим. Я верну деньги, я поговорю с мамой…
— Поздно, Дима. Дело не в деньгах. Дело в том, что ты никогда не был на моей стороне. Никогда не защищал меня. Я всегда была одна против неё. А ты прятался за работой, за командировками, за фразами «не накручивай себя».
Она села в машину. Дима постучал в окно, что-то говорил, но она уже не слушала. Она смотрела прямо перед собой, пока машина увозила её от этого дома, от этой жизни, от этой токсичной любви.
Мама встретила её без лишних вопросов. Просто обняла и повела на кухню, где уже закипал чайник. Они сидели за столом, пили чай с малиновым вареньем, и Надежда рассказывала. Обо всём. О постоянном контроле, о придирках, о последней капле с деньгами.
— Я говорила тебе, — мама качала головой. — Когда свекровь на свадьбе сказала, что вы будете жить с ней, я сразу поняла, что добром это не кончится. Но ты была так влюблена…
— Была, — согласилась Надежда. — Но любовь прошла, когда я поняла, что он никогда не повзрослеет. Он так и останется маменькиным сынком.
Телефон, который она включила, разрывался от сообщений. Дима писал, что любит, что всё исправит, что мама просит прощения. Последнее было особенно смешно. Лариса Петровна никогда ни у кого не просила прощения.
Потом позвонила свекровь. Надежда не хотела отвечать, но мама кивнула: «Ответь. Поставь точку».
— Алло.
— Ты что удумала, негодница? — голос свекрови дрожал от ярости. — Вернись немедленно! Дима места себе не находит!
— Это его проблемы, Лариса Петровна.
— Ах, его проблемы? Ты разрушила семью! Ты сломала моему сыну жизнь!
— Нет, — Надежда говорила спокойно. — Это вы сломали ему жизнь. Вы вырастили человека, который не способен принимать решения, не способен защитить свою семью. Вы сделали из него вечного ребёнка. И теперь он ваш. Весь ваш. Вы победили.
— Я тебе этого не прощу! — прошипела свекровь.
— А мне и не нужно ваше прощение. Живите счастливо со своим сыном. Готовьте ему обеды, стирайте его бельё, контролируйте каждый его шаг. Вы же этого хотели? Чтобы он всегда был рядом, всегда был вашим мальчиком? Вот и получили.
Она отключилась. Мама смотрела на неё с гордостью и грустью одновременно.
— Правильно сделала, дочка. Только жалко Диму. Он хороший парень, просто…
— Просто не мужчина, — закончила Надежда. — И никогда им не станет, пока рядом мама, которая душит его своей любовью.
Прошла неделя. Надежда нашла съёмную квартиру — маленькую однокомнатную, но свою. Без свекрови, без контроля, без унижений. Она наслаждалась тишиной, возможностью прийти домой и не слышать упрёков, не оправдываться за каждый шаг.
Дима продолжал писать. Сначала умолял вернуться, потом злился, обвинял в эгоизме, потом снова умолял. Классические стадии. Надежда не отвечала. Она подала на развод.
А потом случилось неожиданное. Позвонила тётя Валя — та самая, которой свекровь отдала их деньги.
— Надя? Это Валентина, сестра Ларисы. Можно с тобой встретиться?
Они встретились в кафе. Валентина оказалась полной противоположностью сестры — элегантная, ухоженная женщина с умными глазами.
— Я хочу вернуть тебе деньги, — она положила на стол конверт. — Все сорок тысяч.
— Но… как же долги?
Валентина усмехнулась.
— Какие долги? У меня прекрасная работа, квартира, машина. Лариса просто решила, что вам пора съезжать, вот и придумала эту историю. Она думала, что без денег вы не сможете снять квартиру и останетесь с ней. Но ты оказалась умнее.
Надежда смотрела на конверт, не в силах поверить.
— Она специально… чтобы мы не съехали?
— Конечно. Она в ужасе от мысли, что Дима может начать самостоятельную жизнь. Она хочет контролировать его до самой смерти. И знаешь что? Она добилась своего. Ты ушла, а он остался. Теперь она может нянчиться с ним до старости.
— Почему вы мне это рассказываете?
— Потому что я прошла через то же самое тридцать лет назад. Моя свекровь была точно такой же. Я боролась десять лет, а потом плюнула и ушла. И знаешь что? Это было лучшее решение в моей жизни. Бери деньги, начинай новую жизнь. Ты молодая, красивая, умная. Найдёшь себе настоящего мужчину, а не маменькиного сынка.
Надежда взяла конверт. Эти деньги были её — заработанные потом и кровью, сэкономленные на всём. Но теперь они значили больше, чем просто накопления. Они были символом свободы.
Вечером того же дня Дима снова приехал. На этот раз без звонка, просто стоял у подъезда её нового дома. Похудевший, небритый, с покрасневшими глазами.
— Надя, я не могу без тебя. Вернись.
— А мама? — спросила она просто.
— Мама… мама поймёт. Со временем.
— Нет, Дима. Она не поймёт. И ты это знаешь. Ты никогда не выберешь меня. Ты всегда будешь выбирать её. Потому что так проще, так привычнее, так спокойнее.
— Я изменюсь!
— Нет. Ты не изменишься. Потому что не хочешь меняться. Тебе удобно быть вечным ребёнком, за которого всё решает мама. А когда она состарится, ты найдёшь такую же женщину, которая будет тебя контролировать. Потому что ты не умеешь жить иначе.
Он стоял перед ней — большой, красивый, беспомощный. И Надежда почувствовала не злость, а жалость. Он был жертвой материнской любви, которая задушила в нём мужчину.
— Прощай, Дима.
Она развернулась и вошла в подъезд. Он не пытался её остановить. Он знал, что она права.
Прошёл год. Надежда встретила Андрея — взрослого, самостоятельного мужчину, который жил отдельно от родителей с восемнадцати лет. У которого были прекрасные отношения с матерью — на расстоянии, с взаимным уважением и чёткими границами. Они поженились через полгода знакомства. Маленькая свадьба, только близкие. Без свекрови, которая считает невестку собственностью сына.
А Дима? Подруга рассказала, что он так и живёт с мамой. Лариса Петровна нашла ему новую невесту — молодую, тихую учительницу из провинции. Они поженились. Через три месяца девушка сбежала. Не выдержала.
И теперь они снова вдвоём — стареющая мать и её вечный мальчик. Она готовит ему обеды, гладит рубашки, контролирует каждый шаг. Он приходит с работы, ужинает, смотрит телевизор и ложится спать. Никаких конфликтов, никаких споров. Мёртвый покой двух людей, которые душат друг друга своей любовью.
А Надежда? Надежда просыпается каждое утро в объятиях любящего мужа, в своём доме, где она хозяйка. Где никто не указывает ей, как жить, что готовить, во что одеваться. Где её уважают и ценят.
Иногда она думает о Диме. Не с злостью, не с обидой. С сожалением. О том, какой прекрасной могла бы быть их жизнь, если бы он нашёл в себе силы стать мужчиной. Если бы смог отделиться от матери. Если бы выбрал жену, а не маму.
Но он сделал свой выбор. И она сделала свой. И теперь каждый живёт той жизнью, которую выбрал. Он — в золотой клетке материнской любви. Она — на свободе.
И знаете что? Свобода оказалась прекрасна. Даже если за неё пришлось заплатить разбитым сердцем и потерянными иллюзиями. Потому что лучше быть одной, чем третьей лишней в отношениях мужчины с его мамой. Лучше начать с нуля, чем всю жизнь биться головой о стену материнского эгоизма.
Надежда научилась быть счастливой. А Дима? Дима научился быть удобным. И каждый получил то, что выбрал.
Требовала от дочери денег