— Подпись здесь никто не ставил! — свекровь ткнула пальцем в документ так резко, что нотариус вздрогнул и поправил очки.
Наталья сидела напротив и чувствовала, как внутри неё закипает что-то горячее и тяжёлое. Три часа они провели в душном кабинете, разбирая бумаги покойной бабушки мужа. Три часа свекровь методично доказывала, что невестка не имеет никакого права на наследство. И вот теперь, когда нотариус уже готов был оформить документы, Валентина Петровна вдруг обнаружила «нарушение».
— Валентина Петровна, — нотариус устало потёр переносицу, — документ составлен абсолютно правильно. Ваша покойная свекровь оставила квартиру внуку и его супруге в равных долях. Это её воля, зафиксированная при жизни.
— Бабушка была больна! Она не понимала, что подписывает! — голос свекрови стал визгливым. — Эта… — она бросила на Наталью взгляд, полный презрения, — эта женщина могла подсунуть ей что угодно!
Наталья стиснула зубы. Женщина. Не невестка, не Наташа, даже не «ты». Женщина. Как будто она была посторонней, случайной прохожей, которая каким-то образом оказалась в их семье. Пять лет замужества, и свекровь до сих пор не могла смириться с выбором сына.
Максим сидел между ними, и Наталья чувствовала, как он напрягся. Но он молчал. Как всегда молчал, когда мать начинала свои атаки. Его молчание было хуже любых слов. Оно означало, что он не готов защитить жену, не готов поставить мать на место, не готов выбрать сторону.
— Валентина Петровна, — нотариус явно терял терпение, — документ заверен мной лично. Анна Васильевна была в здравом уме и твёрдой памяти. Я могу предоставить медицинское заключение, если потребуется.
— Конечно, потребуется! — свекровь вскочила со стула. — Я буду оспаривать это завещание! Моя свекровь никогда бы не оставила половину квартиры чужому человеку!
Чужому человеку. Вот так. Наталья медленно поднялась. В горле стоял горький ком, но она заставила себя говорить ровным голосом:
— Я ухаживала за бабушкой последние два года. Когда у неё случился инсульт, я взяла отпуск за свой счёт. Я возила её по больницам, покупала лекарства, готовила специальную еду. Где были вы, Валентина Петровна?
Свекровь побагровела.
— Не смей! Не смей указывать мне! Я работала! У меня были свои обязательства!
— А у меня не было? — Наталья повысила голос. — Я тоже работала! Но я нашла время для человека, который нуждался в помощи!
— Ты делала это ради квартиры! — выкрикнула свекровь. — Втёрлась в доверие к больной старушке!
— Мама, хватит, — наконец подал голос Максим, но так тихо и неуверенно, что обе женщины даже не обратили на него внимания.
— Я делала это, потому что она была частью семьи! Нашей семьи! — Наталья чувствовала, как дрожат руки. — Бабушка сама попросила меня о помощи. Она позвонила мне, не вам!
— Потому что ты её обработала!
— Потому что вы приходили к ней раз в месяц на пятнадцать минут!
Нотариус громко кашлянул.
— Дамы, господа, прошу вас успокоиться. Это официальное учреждение. Если вы не можете вести себя корректно, я буду вынужден прервать приём.
Валентина Петровна медленно опустилась на стул, но её глаза продолжали метать молнии. Наталья тоже села, стараясь унять дрожь в коленях. Максим сидел, уставившись в пол, словно там было написано решение всех проблем.
— Документы в порядке, — продолжил нотариус. — Квартира переходит в собственность Максима Андреевича и Натальи Сергеевны в равных долях. Если вы хотите оспорить завещание, Валентина Петровна, это ваше право. Но я должен предупредить, что шансы минимальны.
— Посмотрим, — процедила свекровь. — Посмотрим, что скажет суд.
Они вышли из нотариальной конторы в гнетущем молчании. На улице моросил мелкий осенний дождь. Валентина Петровна, не прощаясь, села в свою машину и уехала, оставив их стоять под навесом.
— Поехали домой, — сказал Максим, доставая ключи от машины.
— Домой? — Наталья посмотрела на него. — Куда домой, Макс? В твою мамину квартиру, где она появляется когда вздумается? Где у неё есть ключи, и она может войти в любой момент?
— Наташ, ну что ты начинаешь…
— Я начинаю? Я?! Твоя мать только что назвала меня чужим человеком! При тебе! А ты сидел и молчал!
— Она расстроена. Бабушка умерла всего месяц назад…
— И что? Это даёт ей право унижать меня? Обвинять в корысти?
Максим устало потёр лицо руками.
— Давай не будем ссориться на улице. Поехали, дома поговорим.
Дома. Это слово резануло Наталью. У них не было дома. У них была квартира свекрови, где они жили по её милости. Где каждая вещь напоминала о том, кто здесь настоящий хозяин. Где даже цвет штор был выбран Валентиной Петровной.
Они ехали молча. Дождь усилился, дворники мерно скрипели по стеклу. Наталья смотрела на размытые огни машин и думала о бабушке. Анна Васильевна была единственным человеком в семье мужа, который принял её без оговорок. Старушка часто звонила ей, интересовалась делами, давала советы. А когда случился инсульт…
Наталья помнила тот день. Свекровь сказала по телефону: «Ну что поделаешь, старость». И продолжила заниматься своими делами. А Наталья бросила всё и поехала в больницу. Следующие два года были тяжёлыми. Бабушка медленно восстанавливалась, учились заново говорить, ходить. Наталья была рядом каждый день. А Валентина Петровна появлялась раз в неделю, приносила фрукты и через десять минут уходила, ссылаясь на дела.
Квартира встретила их темнотой и запахом лаванды — свекровь обожала ароматические свечи и расставляла их повсюду, даже когда не жила здесь. Наталья прошла на кухню, включила чайник. Ей нужно было чем-то занять руки, иначе она взорвётся.
— Наташ, — Максим встал в дверном проёме. — Давай поговорим спокойно.
— О чём? О том, что ты позволяешь матери обращаться со мной как с прислугой?
— Она не так имела в виду…
— Не так? А как? Объясни мне, как можно по-другому понять слова «чужой человек»?
Максим молчал. Наталья резко повернулась к нему.
— Знаешь что? Я устала. Устала оправдываться за то, что существую. Устала доказывать, что имею право быть твоей женой. Устала от того, что в собственном доме чувствую себя гостьей!
— Мама просто… она одинокая. Я её единственный сын.
— И что? Это означает, что она может контролировать нашу жизнь? Решать, что нам есть, как обставить квартиру, когда заводить детей?
При упоминании детей Максим вздрогнул. Это была больная тема. Валентина Петровна уже два года требовала внуков, но при этом постоянно намекала, что Наталья — неподходящая мать. «Слишком занята карьерой», «Не умеет готовить», «Не создаёт уют». Список претензий был бесконечным.
Чайник засвистел. Наталья выключила его, но чай заваривать не стала. Она прошла в гостиную, села на диван и закрыла лицо руками. Усталость навалилась тяжёлой плитой. Не физическая — эмоциональная. От постоянной борьбы, от необходимости защищаться, от одиночества в собственном браке.
Максим сел рядом, неловко обнял за плечи.
— Наташ, ну не плачь. Всё наладится.
— Я не плачу, — она убрала руки от лица. Глаза были сухими. — Я думаю.
— О чём?
— О том, что бабушка была мудрой женщиной. Она оставила квартиру нам обоим не просто так. Она хотела, чтобы у нас был свой дом. Настоящий дом, где никто не будет указывать, как жить.
— Мама успокоится. Дай ей время.
— Пять лет, Макс. Пять лет я даю ей время. И что изменилось? Она до сих пор называет меня «эта женщина»!
В дверь вставили ключ. Наталья вздрогнула, посмотрела на часы — девять вечера. Валентина Петровна вошла в квартиру, как к себе домой. Что, впрочем, соответствовало действительности.
— Максим, ты дома? — крикнула она из прихожей. — Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
Наталья поднялась.
— Я пойду в спальню.
— Сиди, — неожиданно сказал Максим. — Мама, если хочешь говорить, говори при Наташе. Она моя жена.
Валентина Петровна появилась в дверях гостиной. На её лице отразилось изумление, быстро сменившееся гневом.
— Что значит «сиди»? Я хочу поговорить с сыном!
— А я хочу, чтобы жена присутствовала при разговоре, — Максим встал. Наталья с удивлением смотрела на него. Впервые за пять лет он открыто противостоял матери.
— Ты… ты выбираешь её сторону? — голос свекрови дрогнул.
— Я не выбираю стороны, мама. Но Наташа права. Бабушка два года болела, и Наташа была единственной, кто по-настоящему заботился о ней. Ты приходила редко. Я… я тоже виноват, мало помогал. А Наташа бросила работу, потратила все свои сбережения на лекарства…
— Она делала это ради квартиры!
— Нет! — Максим повысил голос. — Она делала это, потому что она хороший человек! Потому что она любит… любила бабушку! И бабушка любила её!
— Как ты можешь так говорить с матерью?!
— А как ты можешь так говорить о моей жене?!
Повисла тишина. Валентина Петровна смотрела на сына, как на предателя. Наталья сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разрушить этот момент. Момент, когда муж наконец встал на её защиту.
— Значит, так, — свекровь выпрямилась. — Раз вы такие самостоятельные, живите как хотите. Но из моей квартиры — вон! У вас теперь есть бабушкина, вот там и живите!
— Хорошо, — спокойно сказал Максим. — Мы переедем.
— Что?! — Валентина Петровна явно не ожидала такого ответа. — Ты… ты серьёзно?
— Абсолютно. Мы переедем в бабушкину квартиру. Нам давно нужно было это сделать.
Свекровь открыла рот, закрыла, снова открыла. Она явно готовилась к долгой сцене, к уговорам, слезам, но сын принял её ультиматум без боя. Это выбило её из колеи.
— Подумай хорошенько, Максим. Если уйдёте — назад дороги не будет.
— Я понял, мама.
Валентина Петровна резко развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла в серванте. Наталья и Максим остались сидеть в оглушительной тишине.
— Ты правда это сказал? — тихо спросила Наталья.
— Да. Прости меня. Прости, что так долго молчал, что не защищал тебя. Я… я боялся потерять мать. Но понял, что могу потерять тебя. А это страшнее.
Наталья почувствовала, как по щекам текут слёзы. Но это были не слёзы обиды или усталости. Это были слёзы облегчения.
— Бабушкина квартира требует ремонта, — сказала она, вытирая глаза.
— Сделаем. Вместе сделаем. Как захотим, так и сделаем. Без советов и указаний.
— Твоя мама не простит.
— Простит. Со временем. А если нет… — Максим пожал плечами. — Это её выбор. Я сделал свой.
Наталья обняла мужа. Впервые за долгое время она почувствовала, что у них есть будущее. Их собственное будущее, не омрачённое постоянным контролем и упрёками. Бабушка Анна Васильевна была мудрой женщиной. Она знала, что делает, оставляя им квартиру. Она дарила им не просто жильё — она дарила им свободу.
Следующие недели пролетели в хлопотах. Они перевозили вещи, делали ремонт в бабушкиной квартире, обустраивались. Валентина Петровна не звонила. Максим пытался дозвониться несколько раз, но она не брала трубку. Наталья видела, как это ранит мужа, но он держался.
Квартира преображалась. Они сняли старые обои, покрасили стены в светлые тона, купили новую мебель. Наталья наконец смогла обустроить кухню так, как мечтала — с большим обеденным столом и открытыми полками для посуды. Максим оборудовал себе кабинет в маленькой комнате, которая раньше была кладовкой. Они были счастливы.
В один из вечеров, когда они сидели на новом диване и пили чай, раздался звонок в дверь. Наталья пошла открывать и замерла. На пороге стояла Валентина Петровна. Она выглядела уставшей и какой-то потерянной.
— Можно войти? — тихо спросила она.
Наталья молча отступила в сторону. Свекровь прошла в гостиную, огляделась. Максим вскочил с дивана.
— Мама!
— Здравствуй, сынок. — Валентина Петровна села в кресло. — У вас… красиво получилось.
— Спасибо, — сказала Наталья, садясь рядом с мужем.
Повисло неловкое молчание. Наконец свекровь заговорила:
— Я пришла извиниться. Я была неправа. Анна Васильевна… моя свекровь… она перед смертью звонила мне. Сказала, что Наташа — лучшее, что случилось с нашей семьей. Что она заботилась о ней как родная дочь. А я… я ревновала. Ревновала, что старуха любит невестку больше, чем меня. Глупо, да?
— Мама… — начал Максим, но Валентина Петровна подняла руку.
— Дай договорить. Наташа, прости меня. Я вела себя ужасно. Ты хорошая жена моему сыну, я это вижу. Просто мне было страшно остаться одной. Страшно, что сын уйдёт, и я никому не буду нужна.
— Вы не останетесь одни, — сказала Наталья. — Вы всегда будете мамой Максима. И… и бабушкой наших будущих детей.
Валентина Петровна подняла голову, в её глазах блеснули слёзы.
— Будущих детей?
— Да, — Наталья взяла Максима за руку. — Мы хотели подождать, пока у нас появится свой дом. Теперь он у нас есть.
Свекровь встала, подошла к ним, неловко обняла обоих.
— Простите меня. Обоих простите.
— Мам, всё хорошо, — Максим обнял её в ответ. — Правда, всё хорошо.
Они сидели втроём, пили чай, разговаривали. Впервые за пять лет разговаривали по-настоящему, без подтекста и обвинений. Валентина Петровна рассказывала о своей молодости, о том, как сама страдала от придирок свекрови. Наталья делилась планами по обустройству квартиры. Максим шутил и разряжал обстановку.
Когда свекровь собралась уходить, Наталья протянула ей ключи.
— Это от нашей квартиры. Приходите в гости. Но предупреждайте, пожалуйста, заранее.
Валентина Петровна взяла ключи, кивнула.
— Конечно. И… спасибо. Спасибо, что даёте мне второй шанс.
После её ухода Наталья и Максим долго стояли у окна, глядя на вечерний город. Их отражения в стекле выглядели усталыми, но счастливыми. Где-то там, в городских огнях, была квартира свекрови — место, которое они покинули. А здесь был их дом. Настоящий дом, где они будут растить детей, встречать гостей, ссориться и мириться. Дом, который подарила им мудрая бабушка, знавшая, что иногда, чтобы сохранить семью, нужно разъехаться. А чтобы полюбить друг друга — нужно научиться уважать границы.
Наталья положила голову на плечо мужа.
— Думаешь, всё наладится?
— Обязательно наладится. Главное, что мы вместе. И у нас есть свой дом.
Она улыбнулась. Да, у них есть дом. И это было началом новой жизни. Жизни, в которой любовь не требует жертв, а уважение не нужно завоёвывать. Жизни, которую они построят сами.
А что ты хотел за мою пенсию жить? Аплодисменты, — усмехнулась тёща