Галина Петровна сидела на моём новом диване и деловито перебирала документы из папки, которую принесла с собой, когда я застала их с Андреем за оживлённым разговором на кухне. Свекровь даже не подняла голову, когда я вошла, словно я была невидимкой в собственном доме.
— Вот здесь подпишешь, сыночек, — она ткнула пальцем в какую-то строчку. — И здесь тоже. Нотариус сказал, что все бумаги должны быть готовы к понедельнику.
Андрей склонился над документами, держа в руках ручку. Его лицо было напряжённым, на лбу выступили капельки пота, хотя в квартире было прохладно. Он явно чувствовал моё присутствие, но упорно не поднимал глаз.
— Какой ещё нотариус? — спросила я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело от предчувствия очередной подлости.
Галина Петровна наконец соизволила посмотреть на меня. Её взгляд был холодным и презрительным, как всегда, когда она смотрела на невестку, которая, по её мнению, была недостойна её драгоценного сына.
— Семейные дела решаем, Светлана. Тебя это не касается.
Я подошла ближе и увидела на столе кредитный договор. Сумма в графе «итого к выплате» заставила меня схватиться за спинку стула. Восемьсот тысяч рублей. Восемьсот тысяч!
— Андрей, что происходит? — мой голос дрогнул. — Какой кредит? На что?
Муж наконец поднял на меня глаза. В них была вина, смешанная с какой-то обречённостью. Он открыл рот, но свекровь опередила его.
— Мы покупаем дачу. Небольшой домик за городом, где я смогу проводить выходные. Врач сказал, что мне нужен свежий воздух для здоровья. А поскольку ты не позволяешь мне жить с вами, приходится искать альтернативы.
Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Мы с Андреем откладывали деньги на ремонт в детской для Маши. Копили на её образование. Планировали съездить к морю этим летом — первый раз за три года. И вот теперь всё это рушилось из-за очередной прихоти свекрови.
— Мы не можем себе позволить такой кредит, — сказала я, пытаясь взывать к разуму мужа. — У нас ребёнок, Андрей. Нам нужно думать о Маше, о её будущем.
Галина Петровна фыркнула и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди.
— Вот именно о ребёнке ты и должна думать. А о матери позаботится сын. Так было всегда и так будет. Если бы ты была нормальной женой, ты бы это понимала. Но ты же у нас карьеристка, феминистка. Всё хочешь контролировать.
Слово «феминистка» она произнесла с таким презрением, словно это было ругательство. Я стиснула зубы, чтобы не ответить ей тем же тоном. За семь лет брака я научилась сдерживаться, хотя каждый раз это давалось всё труднее.
— Я хочу контролировать семейный бюджет, потому что я тоже его зарабатываю, — ответила я максимально спокойно. — И имею право знать, на что тратятся наши общие деньги.
— Общие? — свекровь рассмеялась. — Милочка, ты со своей зарплатой учительницы можешь разве что на продукты заработать. Всё остальное в этом доме куплено на деньги моего сына. Так что не надо тут изображать из себя добытчицу.
Это было неправдой, вопиющей ложью, но Андрей молчал. Он сидел, уткнувшись в документы, и не произносил ни слова в мою защиту. Как всегда.
— Андрей, — я обратилась к нему напрямую, игнорируя свекровь. — Посмотри на меня. Ты действительно хочешь взять кредит под пятнадцать процентов годовых на дачу для мамы? Ты понимаешь, что мы будем выплачивать его пять лет? Что Маша не сможет пойти на танцы, потому что у нас не будет денег? Что мы не сможем купить ей новый компьютер для учёбы?
Он поднял глаза, и в них я увидела муку. Он разрывался между нами, но я уже знала, чью сторону он выберет. Он всегда выбирал её сторону.
— Света, мама права. Ей нужно место для отдыха. Она всю жизнь работала, растила меня одна. Я ей обязан.
— А Маше ты ничем не обязан? — я не сдержалась, голос сорвался. — Своей дочери ты ничего не должен?
Галина Петровна встала и подошла ко мне. Несмотря на свой невысокий рост, она умела выглядеть внушительно. Её глаза сверкали торжеством победителя.
— Не смей манипулировать ребёнком! Маша — моя внучка, и я о ней забочусь больше, чем ты. Кто водит её на кружки, когда ты на работе? Кто готовит ей обеды? Кто покупает ей подарки на праздники?
— На деньги, которые вы выпрашиваете у Андрея! — я уже не могла сдерживаться. — Вы же специально покупаете дорогие подарки, чтобы выглядеть лучшей бабушкой! А потом требуете компенсацию!
— Как ты смеешь! — свекровь побагровела. — Андрей, ты слышишь, как она со мной разговаривает? Твоя жена оскорбляет твою мать!
Андрей встал, зажатый между нами, как между молотом и наковальней. Его лицо было бледным, руки дрожали.
— Света, пожалуйста, не надо. Мама не заслужила таких слов. Она действительно много делает для Маши.
— Делает? — я рассмеялась, и мой смех был горьким, как полынь. — Она настраивает ребёнка против меня! Маша уже спрашивает, почему я не такая хорошая, как бабушка! Почему я не покупаю ей такие же дорогие игрушки!
Галина Петровна улыбнулась. Это была улыбка победителя, который знает, что выиграл войну.
— Дети не обманывают, Светлана. Они чувствуют, кто их по-настоящему любит. А теперь, если ты закончила свою истерику, мы с сыном подпишем документы. Андрюша, садись.
Муж послушно сел и взял ручку. Я смотрела на него и не узнавала человека, которого когда-то любила. Где тот весёлый, уверенный в себе парень, который обещал мне горы свернуть? Куда делся мужчина, который клялся, что наша семья всегда будет на первом месте?
— Если ты подпишешь эти документы, я уйду, — сказала я тихо, но твёрдо. — Заберу Машу и уйду.
Ручка в руке Андрея замерла в сантиметре от бумаги. Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула паника.
— Света, не говори так. Ты же не серьёзно.
— Абсолютно серьёзно. Я устала жить в доме, где свекровь решает всё за нас. Где мой муж не может сказать «нет» своей маме, даже когда речь идёт о благополучии его ребёнка.
Галина Петровна встала между мной и Андреем, загораживая его своей фигурой, словно защищая от опасности.
— Не смей шантажировать моего сына! Ты думаешь, он выберет тебя? Ты думаешь, твои угрозы его напугают? Да он через неделю найдёт себе жену получше! Моложе, красивее, покладистее!
— Мама, хватит! — неожиданно вскрикнул Андрей, и мы обе замерли от удивления. Он редко повышал голос, особенно на мать. — Просто… дайте мне подумать.
— Что тут думать? — свекровь развернулась к нему. — Ты же не позволишь этой… этой женщине манипулировать тобой? Она блефует, сынок. Куда она пойдёт с ребёнком? К своим родителям в однокомнатную квартиру? Не смеши меня.
Но я не блефовала. За последний год я многое передумала и подготовилась. У меня был план Б, о котором не знал никто. Даже мои родители.
— Андрей, — я обратилась к мужу в последний раз. — Это твой выбор. Но знай: если ты выберешь дачу для мамы вместо будущего своей дочери, дороги назад не будет. Я не буду больше терпеть унижения и жить на птичьих правах в собственном доме.
Галина Петровна схватила сына за руку и практически силой вложила в неё ручку.
— Подписывай, сынок. Не слушай её. Она просто истерит, как все бабы. Завтра успокоится и будет просить прощения. Они все такие — сначала скандалят, потом ползают на коленях.
Андрей смотрел то на мать, то на меня. В его глазах была настоящая мука. Но я уже знала, чем это закончится. Семь лет жизни научили меня читать его, как открытую книгу.
Он опустил ручку на бумагу и размашисто поставил подпись. Первую, вторую, третью. Росчерк пера звучал в тишине кухни как приговор.
— Вот и умница, мой хороший, — заворковала Галина Петровна, поглаживая его по плечу. — Правильное решение. Мама всегда будет рядом, всегда поддержит. А жёны приходят и уходят.
Я развернулась и пошла в спальню. За спиной услышала торжествующий голос свекрови:
— Вот увидишь, сынок, завтра она будет совсем другой. Они все такие — пошумят и успокоятся. Главное — не давать им власти над собой.
В спальне я достала из шкафа чемодан и начала складывать вещи. Свои и Машины. Руки не дрожали. Внутри была странная пустота, как будто что-то оборвалось и больше не болело.
Через полчаса в комнату заглянул Андрей. Увидев чемодан, он замер в дверях.
— Ты что делаешь?
— Собираю вещи. Я же сказала.
— Света, ну не глупи. Куда ты пойдёшь? Давай поговорим спокойно.
— Мы семь лет говорим, Андрей. Результат ты видишь. Ты только что взял кредит на восемьсот тысяч, чтобы купить дачу маме, которая получает пенсию и не нуждается в помощи. При этом твоя дочь ходит в старой куртке, потому что мы «экономим».
— Я куплю Маше новую куртку!
— На какие деньги? Ты же только что влез в кредит на пять лет.
Он подошёл ближе, попытался взять меня за руку, но я отстранилась.
— Света, ну что ты хочешь от меня? Она моя мать! Единственная! Она растила меня одна, жертвовала всем ради меня!
— А теперь требует компенсацию? — я посмотрела ему в глаза. — Это не любовь, Андрей. Это манипуляция. Она использует твоё чувство вины, чтобы получать от тебя деньги и подарки.
— Не смей так говорить о моей матери!
— А ты не смей делать вид, что не видишь очевидного! Твоя мать — эгоистка, которая думает только о себе. И ты позволяешь ей разрушить нашу семью!
В дверях появилась Галина Петровна. Видимо, подслушивала под дверью.
— Ах ты, неблагодарная! Андрюша, ты слышишь, что она говорит? Гони её! Гони немедленно! Нам такая невестка не нужна!
— Не волнуйтесь, Галина Петровна, — я захлопнула чемодан. — Я уйду сама. И ваш сын наконец сможет жить так, как вы хотите. Только с вами, только для вас.
— И внучку мою не смей забирать! — вскрикнула свекровь. — Машенька останется с нами!
Я рассмеялась. Впервые за много лет я рассмеялась ей в лицо.
— С вами? Вы серьёзно думаете, что суд оставит ребёнка с отцом, который только что влез в кредит на покупку дачи для мамы? При живой матери, у которой стабильная работа и жильё?
— Какое жильё? — свекровь торжествовала. — У тебя нет жилья! Эта квартира записана на Андрея!
— Верно, — я кивнула. — Но у меня есть квартира, которую мне оставила бабушка. Однокомнатная, но своя. Я сдавала её все эти годы и откладывала деньги. На чёрный день. И похоже, он настал.
Лица свекрови и Андрея вытянулись одновременно. Они не знали про квартиру. Я никому не говорила о наследстве, понимая, что Галина Петровна немедленно придумает, как его отобрать или использовать.
— Ты… у тебя есть квартира? — Андрей смотрел на меня так, словно видел впервые. — И ты молчала?
— А ты говорил мне про кредит? Про дачу для мамы? Нет? Вот и я решила, что некоторые вещи можно решать единолично.
— Она врёт! — взвизгнула Галина Петровна. — Она блефует! Нет у неё никакой квартиры!
Я достала из сумки документы и положила их на кровать. Свидетельство о праве собственности, договор аренды, выписки с банковского счёта, где копились деньги от сдачи жилья.
— Триста тысяч накопилось, — сказала я спокойно. — Хватит, чтобы начать новую жизнь. Без токсичной свекрови и мужа-маменькиного сынка.
Андрей схватил документы и начал их изучать. Его руки дрожали. Галина Петровна вырвала бумаги у него из рук и тоже начала читать, шевеля губами.
— Это… это подделка! — выкрикнула она, хотя по её лицу было видно, что она понимает: документы настоящие.
— Можете проверить в Росреестре, — я пожала плечами. — А теперь извините, мне нужно собрать вещи дочери.
Я прошла мимо них в детскую. Маша сидела на кровати с любимой куклой в руках. По её лицу я поняла, что она слышала наш разговор.
— Мама, мы уезжаем?
— Да, солнышко. Мы переедем в другую квартиру. У тебя будет своя комната.
— А папа?
Я села рядом с ней на кровать и обняла.
— Папа останется здесь. С бабушкой. Но ты сможешь с ним видеться, когда захочешь.
— Бабушка говорит, что ты плохая мама, — прошептала Маша, и моё сердце сжалось.
— А что думаешь ты?
Девочка помолчала, потом прижалась ко мне крепче.
— Ты хорошая. Ты всегда со мной играешь и читаешь сказки. А бабушка только покупает игрушки и говорит, что папа несчастный.
Из глаз потекли слёзы. Я быстро вытерла их, чтобы дочь не видела.
— Собирай свои любимые игрушки, малышка. Остальное купим новое.
Пока Маша складывала в рюкзак кукол и книжки, в детскую ворвалась Галина Петровна.
— Ты не имеешь права забирать ребёнка! Я вызову полицию!
— Вызывайте, — я пожала плечами. — Объясните им, что мать не имеет права забрать своего ребёнка. Будет интересно послушать, что они скажут.
— Андрей! — свекровь повернулась к сыну, который стоял в дверях. — Сделай что-нибудь! Останови её!
Но Андрей молчал. Он смотрел на меня с Машей, и в его глазах была пустота. Кажется, до него начинало доходить, что он натворил.
— Папа, — Маша подошла к нему. — Ты правда хочешь, чтобы мы уехали?
Андрей опустился на колени и обнял дочь. Его плечи затряслись.
— Нет, солнышко. Не хочу. Но… я не знаю, как всё исправить.
— Никак, — отрезала Галина Петровна. — Пусть уходят. Нам лучше без них. Будем жить спокойно, без скандалов.
Андрей поднял голову и посмотрел на мать. Впервые за все годы я увидела в его глазах что-то похожее на прозрение.
— Мама, что ты говоришь? Это моя дочь! Моя семья!
— Я твоя семья! — свекровь топнула ногой. — Я! Твоя мать! А они… они приходят и уходят!
— Нет, мама. Это вы настроили Свету против себя. Это вы постоянно унижали её, критиковали, настраивали против неё Машу.
— Как ты смеешь! После всего, что я для тебя сделала!
— Что вы сделали, мама? Вырастили меня инфантильным мужчиной, который не может принять ни одного решения без вашего одобрения? Который позволяет унижать свою жену? Который только что подписал кредит на дачу, вместо того чтобы думать о будущем дочери?
Галина Петровна побагровела. Она подняла руку, словно хотела ударить сына, но замерла.
— Ты… ты пожалеешь об этих словах, Андрей. Ты ещё приползёшь ко мне на коленях!
Она развернулась и выбежала из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.
Андрей сидел на полу, обнимая Машу. Он поднял на меня глаза.
— Света, прости меня. Я идиот. Полный идиот. Я позволил матери разрушить нашу семью.
— Да, позволил, — я кивнула. — И теперь уже поздно что-то менять.
— Неужели нет никакого шанса? Я порву этот кредитный договор. Скажу маме, чтобы больше не вмешивалась в нашу жизнь.
— Ты этого не сделаешь, Андрей. Завтра она придёт, поплачет, надавит на жалость, и ты снова станешь послушным сыночком. Я видела это десятки раз.
— Но…
— Нет. Мне тридцать два года. Я не хочу тратить остаток жизни на борьбу с твоей мамой за твоё внимание. Я хочу жить спокойно, растить дочь в нормальной атмосфере, без постоянных манипуляций и унижений.
Я взяла чемодан в одну руку, рюкзак Маши в другую.
— Пойдём, солнышко.
Маша поцеловала отца в щёку.
— Папа, ты приходи к нам в гости. Мама сказала, у меня будет своя комната.
Мы вышли из квартиры. Андрей не пытался нас остановить. Он сидел на полу в детской и смотрел в пустоту.
На улице Маша взяла меня за руку.
— Мама, а бабушка больше не будет говорить, что ты плохая?
— Нет, малышка. Больше не будет.
— Хорошо. А то мне было обидно за тебя.
Я вызвала такси. Пока ждали машину, получила сообщение от Андрея: «Я всё исправлю. Обещаю. Дайте мне время».
Я удалила сообщение, не отвечая. Некоторые вещи невозможно исправить. Особенно когда они разрушались годами, по кирпичику, по слову, по предательству.
Такси подъехало. Водитель помог загрузить вещи. Я оглянулась на дом, где прожила семь лет. Где-то там, на пятом этаже, сидел мой муж. Бывший муж. Со своим подписанным кредитом и разрушенной семьёй.
А впереди была новая жизнь. Трудная, непростая, но своя. Без токсичной свекрови, без постоянных унижений, без необходимости бороться за место под солнцем в собственной семье.
Маша уснула, прижавшись ко мне. Я гладила её по волосам и думала о том, что иногда уйти — это не поражение. Иногда это единственный способ победить.
Ненужная