Наташа поняла, что что-то не так, когда её свекровь вошла в квартиру без звонка — в третий раз за неделю. Виктория Львовна не позвонила, не постучала. Просто применила свой ключ, подаренный ей якобы «на экстренный случай». Был вторник. Наташа находилась дома одна, разминала вялое тесто на столе, слушая подкаст про стартапы, и её собственная кухня вдруг перестала быть её собственной.
«Ты опять делаешь пирожки?» — спросила Виктория Львовна, сбрасывая пальто, даже не поздоровавшись. «Ты же знаешь, что Денис их не любит. Мой сын вообще не ест выпечку домашнего приготовления. У него чувствительный желудок».
Чувствительный желудок. Как будто Дениса вообще когда-то беспокоил чувствительный желудок. Два месяца назад он ел её пирожки с такой жадностью, что щёки раздувались, как у хомяка. Но это было ДО того, как Виктория Львовна приняла его «под крыло». ДО того, как она стала функцией в их браке, обслуживающей программой, которая непрерывно тикает на фоне их жизни, напоминая о каждой ошибке Наташи.
«Мне нравятся мои пирожки, — ответила Наташа, не поднимая глаз от теста. — И Денису они тоже нравились. Вы просто ему наказываете за то, что ему нравится что-то, что я готовлю».
Виктория Львовна издала звук, похожий на смешок, но это был не смешок. Это был звук победы. Она сняла туфли, словно давала себе право на неограниченное присутствие, прошла в гостиную и включила телевизор. Сидела там, как владелец. Как главная женщина в доме. Потому что, как она не раз повторяла, дом купила она. Квартира оформлена на её имя. Мебель её. Даже занавески «её выбора».
Когда Денис пришёл с работы, он даже не был удивлен, что его мать сидит за их столом, в их гостиной, ест из их посуды. Он просто поцеловал её в щеку и спросил, как прошёл её день. Не спросил Наташу ничего. Прошёл мимо её, словно она была предметом мебели, который чуть приподнялся со стула.
Это происходило уже месяц. Может, два. Наташа потеряла счёт. Виктория Львовна приходила, когда захотела. Критиковала, как была украшена ванная комната. Переставляла вещи в спальне Наташи и Дениса, говоря, что так «лучше для циркуляции энергии». Требовала, чтобы Наташа готовила определённые блюда, потому что её сын их любит. Хотя неделю назад сын тот же самый блюдо, которое готовила Наташа, ел с таким удовольствием, что просил добавку.
«Мама просто заботится, — пытался объяснить Денис, когда Наташа, наконец, нашла в себе смелость пожаловаться. — Она одна воспитывала меня после развода с папой. Она сделала всё, чтобы я был счастлив. Это не так, что ты не можешь понять её любовь?»
Понять? Наташа прекрасно понимала. Это была любовь с условиями. Любовь, которая требовала благодарности, подчинения, признания её как центра вселенной. Это была любовь, замаскированная под заботу, но на самом деле это была собственность.
Во вторник на следующей неделе Виктория Львовна пришла с предложением. Вернее, с приказом, замаскированным под предложение. Она села на кухне, сложила руки на столе и сказала, что нужно обсудить «будущее семьи». Денис сидел рядом, молча кивая, как марионетка на ниточках.
«Я думаю, — начала Виктория Львовна, — что пора вам с Наташей переезжать ко мне. В доме достаточно места, три комнаты, большая кухня. Сейчас квартирные вопросы стоят так остро. Зачем вам платить ипотеку? Зачем переплачивать? Вы жили бы со мной. Я бы помогала с расходами».
Наташа стояла у плиты, перемешивая суп. Она услышала это, и её желудок сжался в комок. Она постепенно начала появляться из её теля, как в плохом фильме ужасов.
«Вот видишь, Наташа, я же говорила тебе, что мама нас любит, — сказал Денис, глядя на неё с такой благодарностью, как будто его только что помиловали перед казнью. — Мама предлагает помощь, а ты…»
«А я что? — спросила Наташа, все ещё перемешивая суп, хотя супа в кастрюле давно уже не было, и она просто издавала звуки, пока суп разбивался в жиденькую кашу. — Я что, должна быть благодарна? Денис, это наша квартира. Это нам нужно решать, как жить. Не твоя мама».
«Это квартира МОЯ, — вмешалась Виктория Львовна, не повышая голоса, что было ещё страшнее, чем крик. — Я помогла вам с первоначальным взносом. Вы забыли? Помню, как твои родители не могли это позволить. Помню, как ты просила меня помочь. Я помогла. Это был мой вклад. Это значит, что это наша квартира. И ты живёшь здесь благодаря мне».
Наташа почувствовала, как кровь в её венах начинает кипеть. Было два года назад. Два года! Они попросили помощи, потому что интернет был полон статей о том, что молодые семьи часто получают помощь от родителей. Виктория Львовна дала им двадцать процентов от суммы. Двадцать! А Наташа и Денис сами платили ипотеку, сами выплачивали каждый месяц. Но в логике Виктории Львовны это делало её хозяйкой их жизни.
«Нет, — сказала Наташа, выключив плиту. — Я не переезжаю. И я не позволю тебе уже больше входить сюда без звонка. Я люблю твоего сына. Я вышла за него замуж, потому что я хочу жить с ним. С ним. С ним одним. А не с его мамой, которая хочет управлять всем, что я ем, как я одеваюсь, где я сплю».
На лице Виктории Львовны появилось выражение, которое Наташа раньше никогда не видела. Это было выражение человека, который только что услышал, что его король не король, и что трон, на котором он сидит, сделан из картона. Это было выражение осознания собственного ничтожества. И оно длилось ровно одну секунду.
Потом Виктория Львовна встала. Дыхание у неё участилось. Её щёки покраснели.
«Ты думаешь, ты знаешь моего сына? — выплюнула она. — Ты думаешь, что ты для него всё? Ты ошибаешься. Денис, скажи ей. Скажи ей, кто важнее».
Денис поднял глаза. Его лицо было напряжено. Наташа видела борьбу в его глазах, видела, как он пытался выбрать между двумя женщинами, между двумя жизнями. И она поняла, что её муж не выберет её. Он не может. Потому что это выбор против его матери, а его мать — это его жизнь.
«Мама…» — начал он неопределённо.
Наташа подняла руку.
«Не надо, — сказала она. — Я всё поняла».
Ночью она легла в постель, а рядом с ней лежал Денис, ворочаясь и вздыхая, не в силах заснуть. Квартира была наполнена той редкой, острой тишиной, которая возникает перед разломом.
Наташа понимала, что ей нужно сделать выбор. Она могла уйти. Уехать к своим родителям, начать жизнь заново, вычеркнуть из своей памяти этого слабого, неопределённого человека, который не в силах защитить свою жену от собственной матери. Она могла сдаться. Переехать в дом Виктории Львовны, носить на себе груз чужой благодарности, слушать бесконечные упреки о том, как много ей дали, и как мало она за это дала взамен.
Или…
Или она могла остаться и переломить правила. Могла переломить его. Переломить эту болезненную, мучительную связь между матерью и сыном.
Утром Наташа встала рано. Она зашла в контакт с адвокатом. Она знала одного из своих подруг, которая недавно разводилась, и та дала ей контакты. Через час она была в кабинете, и адвокат, толстая, добрая женщина с лицом учительницы, слушала её историю и кивала.
«Квартира куплена на вас и вашего мужа, — сказала адвокат. — Ваши имена в документах?»
«Да, оба», — ответила Наташа.
«Тогда это ваша половина, независимо от того, кто дал первый взнос, — сказала адвокат. — По закону это совместно нажитое имущество».
Наташа почувствовала, как что-то движется внутри неё. Не гнев. Гнев был слишком примитивен. Это было что-то более холодное. Более расчётливое.
Она вернулась домой и ждала. Она ждала, пока Денис придёт с работы. Ждала, пока их напряжённое молчание станет совсем невыносимым.
«Нам нужно поговорить, — сказала она. — Серьёзно. О нас. Об этом браке».
Денис сел на диван, готовясь к очередной битве.
«Я люблю тебя, — начала Наташа. — Но я не буду делить с твоей матерью ни своё тело, ни свой дом, ни свой разум. Ты должен выбрать. Её или меня».
«Наташа, не говори таких вещей…» — заумолял он.
«Выбирай. Прямо сейчас. Твоя мама входит в нашу квартиру без звонка — это прекращается. Твоя мама контролирует, что я готовлю — это прекращается. Твоя мама говорит мне, как мне одеваться, как мне жить — это прекращается. Или я уходу, и ты остаёшься с ней. Выбирай».
Он смотрел на неё, и Наташа видела, что он понял — это не угроза, это финал. Она не просила, она не молила. Она заявляла требования как представитель своей собственной жизни.
«Я не могу так поступить с мамой…» — пролепетал он.
«Тогда мы с тобой закончили, — сказала Наташа и встала. — Я позвоню адвокату завтра утром».
Это был тот самый момент, когда Денис понял, что потеряет жену, если не потеряет пуповину, связывающую его с материнским лоном.
Следующие два дня были тяжелыми. Денис звонил своей матери. Наташа слышала его голос на другой стороне стены — вначале уговаривающий, потом умоляющий. Виктория Львовна кричала, устраивала истерики, говорила, что он предаёт её. Но давление было слишком велико, и в конце концов, необходимость выбора заставила его выбрать правильно.
Денис позвонил матери и сказал, что она больше не может входить в его квартиру без предупреждения. Что ему нужно пространство. Что он любит её, но он любит и свою жену, и ему нужно найти баланс. Виктория Львовна не приняла это хорошо. Она не приняла это вообще. Но Денис остался твёрд.
Через месяц Наташа и Денис переговорили. По-настоящему, без манипуляций и угроз с её стороны или подчинения с его. Он сказал, что понимает, что позволил своей матери зайти слишком далеко. Что это было предательством их брака. Что ему нужна помощь, чтобы научиться устанавливать границы.
Через полгода Виктория Львовна пришла в их дом. И на этот раз она позвонила. Предварительно. Денис открыл дверь, и мать вошла, осторожная, как животное, которое знает, что зашло в чужую территорию.
Наташа приготовила для них чай. Её пирожки. И на этот раз Виктория Львовна не сказала, что они вредны для желудка. Она просто ела и молчала. И в её молчании Наташа услышала признание. Признание того, что граница была установлена. Признание того, что в этом доме теперь две королевы. И ни одна из них не может управлять другой.
Это была маленькая победа. Но это была побед.
– Дядя Леша ведь мне не папа? – спросил Никита