— Мама, я не понимаю, почему ты так злишься на меня, — тихо сказала Лидия, стоя на пороге своей же квартиры.
Свекровь не ответила сразу. Галина Петровна медленно вытирала руки о вафельное полотенце, которое принесла с собой ещё в первый день после их свадьбы. Вытирала тщательно, методично, словно готовилась к хирургической операции. Её лицо оставалось спокойным, даже добродушным, но глаза были холодными, как два осколка льда.
— Злюсь? — переспросила она, наконец, и улыбнулась той самой улыбкой, от которой у Лидии каждый раз сжималось что-то внутри. — Дочка моя, я на тебя никогда не злюсь. Я просто хочу, чтобы мой сын жил как человек, а не как бродяга на съёмной квартире.
«Дочка моя». Эти слова произносились так нежно, так по-матерински тепло, что посторонний человек растрогался бы до слёз. Но Лидия уже научилась слышать в них не ласку, а презрение, завёрнутое в подарочную обёртку. Каждый раз, когда свекровь называла её «дочкой», следом обязательно шёл удар. Аккуратный, точный, бьющий в самое больное место.
Они снимали эту однушку уже третий год. Маленькую, тесную, с вечно текущим краном и соседями за стеной, которые по ночам устраивали концерты. Но это была их квартира. Их маленький островок, где они с Игорем были сами по себе. Где она могла готовить ужин в старом халате, где они могли поссориться и помириться, не оглядываясь на чужие глаза и не слушая чужих советов. Где она была женой, а не невесткой под надзором.
Но полгода назад Галина Петровна начала свою кампанию. Ненавязчиво, исподволь, капля за каплей. Сначала просто приходила в гости чаще обычного. Осматривала квартиру долгим, оценивающим взглядом, вздыхала, качала головой. Потом начала вслух подсчитывать, сколько денег они «выбрасывают на ветер», оплачивая аренду. Потом стала приносить газеты с объявлениями о продаже квартир, оставляя их на кухонном столе, как случайно забытые. А потом предложила переехать. Временно. Пока не накопят на своё жильё.
— Зачем деньги чужому дяде платить? — говорила она, разливая чай по чашкам и улыбаясь той самой своей улыбкой. — У меня квартира большая, трёшка. Вам с Игорьком отдельная комната будет. Живите, копите. Быстрее на ноги встанете.
Лидия сопротивлялась. Она знала, что эта «временность» растянется навсегда. Что свекровь не просто предлагает крышу над головой. Она предлагает контроль. Полный и безоговорочный. Но Игорь поддался. Его мать умела находить нужные слова, нажимать на правильные кнопки.
— Лида, ну давай хоть год поживём, — уговаривал он её по вечерам. — Мы столько сэкономим! Потом сразу первый взнос на ипотеку соберём. Она же не враг нам. Она помочь хочет.
«Помочь». Лидия слышала это слово каждый день. Свекровь помогала готовить ужин, подсказывая, что Игорь любит пережаренный лук, а не слегка золотистый. Помогала стирать, доставая из машинки бельё и критически разглядывая его на свет. Помогала убираться, находя пыль там, где её и быть не могло. Она помогала так усердно и так настойчиво, что у Лидии не осталось ни сантиметра личного пространства, ни секунды личного времени.
Первые недели после переезда она ещё пыталась сохранять видимость независимости. Готовила сама, убирала за собой, пыталась выстроить границы. Но Галина Петровна не признавала границ. Она входила в их комнату без стука, мотивируя это тем, что «это же моя квартира, дочка». Она перекладывала вещи Лидии с места на место, объясняя, что «так удобнее». Она давала советы по каждому поводу и без повода, и эти советы звучали не как рекомендации, а как приказы.
Когда Лидия пыталась возразить, свекровь обижалась. Изображала обиду так искусно, что Игорь тут же становился на её сторону.
— Мама для нас старается, а ты вечно недовольна, — говорил он устало. — Неужели так трудно пойти ей навстречу?
Идти навстречу приходилось каждый день. Шаг за шагом Лидия отступала, пока не оказалась загнанной в угол собственной жизни. Она перестала готовить, потому что свекровь всё равно переделывала всё по-своему. Перестала спорить, потому что каждый спор заканчивался одинаково — Игорь вставал на сторону матери, а Лидия оставалась виноватой. Она просто существовала в этой квартире, как бесплатная квартирантка, которую терпят из милости.
Но настоящий кошмар начался месяц назад. Галина Петровна вдруг затеяла разговор о наследстве. Сидели они втроём на кухне, пили чай с её фирменным наполеоном, когда свекровь вдруг сказала:
— Игорёк, я тут думала. Надо документы оформить. Завещание составить. Чтобы потом не было проблем.
Лидия насторожилась. В голосе свекрови была какая-то нарочитая небрежность, за которой пряталось что-то важное.
— Мам, зачем? — Игорь отмахнулся. — Ты ещё сто лет проживёшь.
— Да ладно тебе. Я не вечная. Квартира эта должна тебе достаться. Ты же единственный мой ребёнок. Только вот я читала, что лучше не завещание делать, а дарственную. Надёжнее. Сразу собственником станешь, никто потом не оспорит.
Игорь оживился. Лидия видела, как в его глазах загорелся огонёк. Своя квартира. Сразу. Не через годы накоплений и кредитов, а прямо сейчас. Галина Петровна будто случайно обронила крючок в воду, и он клюнул.
Они поехали к нотариусу через неделю. Галина Петровна настояла, чтобы Лидия не ходила с ними.
— Зачем тебе, дочка, время тратить? Это же формальность. Мы быстро, а ты дома отдохни.
Лидия не возражала. Ей было всё равно. Она уже давно перестала чувствовать себя частью этой семьи. Когда они вернулись, свекровь сияла, а Игорь был задумчив и доволен.
— Всё оформили, — коротко сказал он. — Теперь квартира официально моя.
Лидия кивнула. Она не спросила о подробностях. Ей казалось, что её это не касается. Что они с Игорем — одна семья, и неважно, на кого записана эта проклятая жилплощадь. Но она ошибалась. Она поняла это на следующий же день.
Утром Галина Петровна сидела на кухне и пила кофе. Лидия вышла, ещё сонная, в старой пижаме, собиралась сделать себе бутерброд перед работой. Свекровь посмотрела на неё долгим взглядом и сказала:
— Лида, а ты знаешь, что у тебя теперь статус изменился?
— Что? — не поняла она.
— Ну ты же теперь не квартирантка. Ты гостья. В квартире моего сына. — Свекровь улыбнулась. — Правда, приятно? Не на съёмной живёте, а в собственной.
В её голосе не было злобы. Только спокойная, почти нежная констатация факта. Но эти слова легли на Лидию тяжестью бетонной плиты. Она наконец поняла. Игорь стал собственником. А она — никем. Она не имела никаких прав на эту квартиру. Она была здесь чужой. И свекровь дала ей это понять.
С того дня началась новая жизнь. Галина Петровна перестала притворяться. Она больше не изображала заботливую свекровь, которая помогает молодым встать на ноги. Маска упала. Она командовала. Прямо, жёстко, не допуская возражений.
— Лида, вымой пол в коридоре. Я уже не могу на эту грязь смотреть.
— Лида, сходи в магазин. Список на столе.
— Лида, постирай постельное. Моё тоже заодно.
Она превратила Лидию в прислугу. Каждое утро начиналось со списка дел, каждый вечер заканчивался новыми претензиями. Игорь этого будто не замечал. Вернее, не хотел замечать. Когда Лидия пыталась с ним поговорить, он отмахивался.
— Ну мама же не со зла. Она просто привыкла всё контролировать. Потерпи немного.
«Потерпи». Это слово стало мантрой их семейной жизни. Потерпи маму. Потерпи её характер. Потерпи унижения. Потерпи то, что ты в собственном доме чувствуешь себя чужой. Лидия терпела. Потому что любила Игоря. Потому что надеялась, что всё изменится. Но ничего не менялось. Становилось только хуже.
А потом случилось то, что окончательно всё разрушило. Лидия вернулась с работы раньше обычного. Отпустили пораньше, потому что закончился аврал. Она вошла в квартиру тихо, разулась в прихожей и услышала голоса на кухне. Игорь и его мать разговаривали. Она хотела войти, но что-то заставило её замереть. Интонация. Та самая, особенная, доверительная, которой свекровь никогда не пользовалась в её присутствии.
— Ты правильно сделал, что оформил на себя, сынок, — говорила Галина Петровна. — Вот увидишь, она тебе спасибо скажет. Когда у вас дети появятся, квартира будет твоей. Никаких претензий при разводе.
— Мам, мы не собираемся разводиться, — неуверенно возразил Игорь.
— А кто знает, что будет? — в голосе свекрови прозвучала холодная мудрость. — Жизнь длинная. Люди меняются. Ты думаешь, твой отец тоже собирался от меня уходить? А ушёл. Оставив меня ни с чем. Я не хочу, чтобы ты повторил мои ошибки. У тебя теперь есть гарантия. Квартира твоя, и только твоя.
— Ну… наверное, ты права.
— Конечно, права. Я о тебе забочусь. А эта твоя Лидочка пока пусть живёт здесь. Помогает мне по хозяйству. Всё-таки не чужой человек. Если, конечно, будет слушаться и не выделываться.
Они засмеялись. Негромко, даже не зло. Просто как два соучастника, делящие между собой тайну. Лидия стояла в прихожей, прижав ладонь ко рту, чтобы не закричать. Она всё поняла. Игорь знал. Он знал с самого начала, для чего мать настояла на дарственной. Он знал, что оформляет квартиру только на себя, оставляя жену ни с чем. Он знал, и молчал. Он согласился. Он предал её.
Все эти месяцы унижений, все эти бесконечные «потерпи», все эти отговорки — за всем этим стояло хладнокровное решение. Они со свекровью действовали заодно. Они сделали её бесправной. Зависимой. Они лишили её всего, даже не спросив. А она, дура, верила, что Игорь на её стороне. Что он просто слабый, безвольный, попавший под влияние властной матери. Но он не был слабым. Он был соучастником.
Лидия не вошла на кухню. Она развернулась, бесшумно вышла из квартиры и долго шла по улицам, не разбирая дороги. В голове была пустота. Холодная, звенящая пустота, в которой медленно кристаллизовалась ярость. Не крик, не истерика. Ярость ледяная, расчётливая, та, что не ослепляет, а, наоборот, делает взгляд острым и ясным.
Когда она вернулась, было уже темно. Игорь сидел на диване, смотрел телевизор. Свекровь читала книгу в своей комнате. Домашняя идиллия. Лидия зашла в их с Игорем комнату, достала из шкафа большую спортивную сумку и начала молча складывать в неё свои вещи. Игорь услышал шорох, заглянул в комнату.
— Ты чего делаешь? — удивлённо спросил он.
— Собираюсь, — ровно ответила она, не оборачиваясь.
— Куда?
— Съеду. К подруге пока.
Он нахмурился.
— Лида, ну чего ты? Опять мама что-то сказала?
Она наконец посмотрела на него. Долго, в упор. И он увидел в её глазах что-то, что заставило его замолчать на полуслове.
— Игорь, я сегодня пришла раньше. Я слышала ваш разговор на кухне. Весь. От начала до конца.
Он побледнел. Открыл рот, но не нашёл слов. Она снова отвернулась, продолжая складывать вещи.
— Лида, подожди… Это не то, что ты подумала…
— А что я подумала? — она застегнула сумку и наконец повернулась к нему. — Что ты с мамой оформил квартиру только на себя, сознательно оставив меня ни с чем? Что вы сделали это специально, чтобы у меня не было никаких прав? Что ты знал об этом с самого начала и молчал, пока я тут прислуживала вам обоим? Я что-то неправильно поняла?
— Мама просто хотела перестраховаться… На случай…
— На случай развода, — закончила она за него. — Да, я слышала. Очень предусмотрительно. Только вот ты забыл мне об этом сказать. Ты забыл, что у нас семья. Что мы муж и жена. Или для тебя я уже давно просто временная квартирантка, которую можно выгнать в любой момент?
— Лида, успокойся. Мы же не разводимся. Зачем ты из мухи слона делаешь?
Она засмеялась. Коротко, зло.
— Ты прав. Мы не разводимся. Потому что разводятся те, кто был в браке. А у нас брака не было. У нас была имитация. Ты, твоя мама и я — бесправная прислуга, которая должна быть благодарной за крышу над головой.
Она подняла сумку. Игорь шагнул вперёд, попытался загородить ей путь.
— Не уходи. Давай поговорим нормально.
— О чём? — она смотрела на него с холодным любопытством. — О том, что ты предал меня? Что ты солгал мне? Что ты позволил своей матери превратить меня в служанку? Говорить уже не о чем, Игорь.
Она обошла его и вышла в коридор. Галина Петровна уже стояла там, привлечённая шумом. Лицо у неё было напряжённым, но глаза сверкали торжествующе.
— Лида, ты куда это собралась? — голос её был ровным, почти ласковым, но Лидия уже научилась слышать в этой ласке презрение.
— Съезжаю.
— Вот как? — свекровь скрестила руки на груди. — И куда же ты пойдёшь? Назад на съёмную? На твою зарплату много не снимешь. Может, всё-таки останешься? Я ведь не гоню тебя. Живи, помогай по хозяйству. Мы не чужие люди.
В её голосе звучало торжество. Она была уверена, что Лидия никуда не денется. Что у неё нет выбора. Что она будет терпеть, как терпела все эти месяцы. Лидия медленно опустила сумку на пол. Свекровь удовлетворённо кивнула.
— Вот и умница. Зачем нам ссориться?
Но Лидия сумку не оставила. Она просто поставила её, чтобы освободить руки. Она достала телефон, нашла в контактах нужный номер и нажала на вызов. Все трое застыли, глядя на неё. Короткие гудки показались вечностью.
— Алло, Сергей Викторович? Добрый вечер. Это Лидия, жена Игоря Васильева. Да, того самого, что месяц назад у вас оформлял дарственную на квартиру. Скажите, пожалуйста, а можно ли оспорить дарственную, если она была оформлена в браке без согласия супруга?
Лицо Галины Петровны мгновенно побледнело. Игорь шагнул вперёд, протянул руку, пытаясь отобрать телефон.
— Лида, положи трубку! Ты что делаешь?!
Она отступила, не давая ему дотронуться до себя.
— Да, слушаю. Ага. То есть если подать в суд, есть шанс признать сделку недействительной? Понятно. А сроки какие? Три года? Более чем достаточно. Спасибо большое, Сергей Викторович. Да, я подумаю. Всего доброго.
Она отключила звонок и посмотрела на них обоих. Игорь смотрел на неё с ужасом, свекровь — с плохо скрываемой яростью.
— Ты не посмеешь, — прошипела Галина Петровна. — Это моя квартира! Я её отдала сыну!
— Отдали в браке, без моего согласия. Нотариус сказал, что это можно оспорить. Интересно, правда? Вы так старательно всё просчитали, а про этот нюанс забыли.
— Ты угрожаешь нам? — Игорь шагнул вперёд, и впервые за все годы их брака Лидия увидела в его глазах настоящую злость. Не раздражение, а именно злость. — Ты хочешь через суд квартиру отнять?
— Я? — она усмехнулась. — Это вы у меня отняли право голоса, когда втихаря оформляли документы. Это вы превратили меня в бесправную жильку. А я просто хочу справедливости.
Она снова подняла сумку. Галина Петровна попыталась загородить ей дверь.
— Стой. Давай поговорим. Без эмоций.
— Поговорим через адвокатов, — спокойно ответила Лидия. — У вас теперь есть квартира. А у меня есть законное право на половину совместно нажитого имущества. Пусть суд решает, кто прав.
Она открыла дверь и вышла. Не оглядываясь. Не слушая их крики за спиной. Она шла по тёмной лестнице вниз, и с каждой ступенькой становилось легче дышать. Впервые за много месяцев она чувствовала себя живой. Не сломленной. Не униженной. Просто живой. Они хотели оставить её ни с чем. Но у неё остался главный козырь — закон. И теперь они узнают, каково это — бояться потерять всё.
Квартира им досталась нечестно. И теперь за эту нечестность придётся платить.
Свекровь научила её одному важному уроку: в жизни нужно быть расчётливой. Лидия выучила этот урок хорошо. Слишком хорошо. Теперь Галина Петровна узнает, каково это — когда твои же методы применяют против тебя.
Лидия вышла на улицу. Холодный осенний ветер ударил в лицо, но она не поёжилась. Она достала телефон и набрала номер подруги.
— Алло, Машка? Это я. Ты говорила, что у тебя есть знакомый адвокат по семейным делам? Можешь дать контакты? Мне срочно нужна консультация. Да, я от них ушла. Расскажу при встрече. Нет, всё нормально. Даже лучше, чем нормально. Впервые за долгое время — отлично.
Она положила трубку в карман и пошла вдоль по улице. Сумка была тяжёлой, но шла она легко. Потому что наконец-то освободилась. От иллюзий. От страха. От зависимости.
Свекровь думала, что сделала сына собственником, а невестку — бесправной. Но она забыла, что у каждого действия есть последствия. И теперь эти последствия придут к ним обоим. Суд. Раздел имущества. Скандал. Всё то, чего Галина Петровна так боялась, когда страховала сына от возможного развода.
Ирония была в том, что именно её действия и привели к этому разводу. Именно её жадность, её желание контролировать, её презрение к невестке разрушили семью её сына. И теперь она потеряет не только власть над Лидией. Она потеряет покой. Она будет каждый день ждать повестки в суд. Она будет знать, что её идеальный план рухнул. Что Лидия не сломалась. Что она дала отпор.
А Игорь… Игорь потерял больше всех. Он потерял жену. Уважение к себе. И покой в собственной квартире, которая теперь будет напоминать ему о предательстве. Каждый день он будет видеть пустое место, где раньше были вещи Лидии. И каждый день он будет вспоминать, как легко променял любовь на недвижимость.
Лидия шла по ночной улице, и впервые за много месяцев на её лице появилась настоящая улыбка. Не вымученная, не дежурная. Настоящая. Потому что она наконец поняла: иногда проиграть всё — значит выиграть самое главное. Свою свободу. Своё достоинство. Себя.
А квартира… Пусть суд решает. Справедливость должна восторжествовать. И она восторжествует. Обязательно.
Тяжелый выбор