— Твоя мать сказала, что я не умею готовить борщ, — бросила Лидия, даже не поднимая глаз от телефона.
Михаил замер у порога с сумкой в руке. Он ещё не успел разуться, а конфликт уже встречал его на пороге, как верный пёс. Только этот пёс не виляет хвостом, а показывает клыки.
— Ну и что? — он устало опустил сумку на пол. — Мама просто привыкла к своему борщу. У неё свой рецепт. Не принимай близко к сердцу.
Лидия медленно подняла взгляд. Её лицо было спокойным, но в глазах плескалось что-то опасное, как вода перед грозой.
— Значит, ничего? — она отложила телефон на стол. — Валентина Ивановна сказала при всех гостях, что мой борщ годится только для помоев, а я не должна принимать это близко к сердцу? Правильно я тебя понимаю, Миша?
Он вздохнул. Этот разговор случался уже в сотый раз. Каждый визит к родителям заканчивался одинаково: мама что-то говорила, Лида обижалась, а он застревал посередине, как застрявший между этажами лифт.
— Лидочка, ну она не со зла. Просто такой человек. Прямая. Что думает, то и говорит. Это же не специально…
— Не специально, — повторила Лидия, и в её голосе появились металлические нотки. — Она случайно сказала, что я неправильно глажу твои рубашки. Случайно упомянула, что в доме пыль. Случайно заметила, что я поправилась. Случайно посоветовала мне научиться экономить, потому что ты, бедняжка, столько работаешь. И всё это, конечно, не специально. Просто так совпало.
Михаил прошёл на кухню, открыл холодильник, достал бутылку воды. Ему нужно было время, чтобы подобрать слова. Он знал: один неверный ответ — и вечер превратится в поле битвы.
— Мам у меня одна. И она не изменится. Ей шестьдесят семь. Люди в таком возрасте не меняются. Надо просто… ну, пропускать мимо ушей. Не реагировать.
Лидия встала из-за стола. Она подошла к нему, остановившись в паре шагов. Между ними словно натянулась невидимая нить, и каждое слово то натягивало её сильнее, то чуть отпускало.
— Значит, это я должна измениться? Научиться терпеть унижения? Привыкнуть к тому, что твоя мамочка считает меня неудачным приобретением? Это я неправильно себя веду, да?
— Да нет никаких унижений! — вспылил он. — Обычные бытовые придирки! У всех так! У Серёги с его тёщей вообще война, а они как-то живут! Надо быть мудрее, вот и всё!
Она смотрела на него долгим взглядом. Смотрела так, будто видела насквозь. Будто пыталась разглядеть в нём что-то важное, чего он сам не замечал.
— Мудрее, — тихо повторила она. — Понятно.
Она развернулась и пошла в спальню. Михаил остался на кухне, чувствуя себя виноватым, хотя не понимал, в чём именно. Он просто хотел мира. Хотел, чтобы его жена и мать ладили. Разве это так сложно?
Через неделю Валентина Ивановна объявила, что приедет погостить. На три дня. Михаил сообщил об этом Лидии за ужином, стараясь говорить максимально нейтрально, как диктор прогноза погоды.
— Мама хочет помочь с ремонтом на балконе. Ну и заодно погостить. Ты же не против?
Лидия положила вилку. Она жевала медленно, глядя в одну точку. Потом проглотила, вытерла губы салфеткой и посмотрела на мужа.
— А если я против?
Он растерялся.
— Как это — против? Это же моя мать. Она что, не может приехать в дом своего сына?
— Может, — кивнула Лидия. — Вопрос в другом: а может ли она вести себя прилично?
— Господи, ну вот опять! — Михаил откинулся на спинку стула. — Лида, я тебя умоляю! Это три дня! Потерпи немного, и она уедет. Зачем раздувать из этого проблему?
— Потерпи, — она повторила его слово, будто пробуя его на вкус. — Хорошо. Потерплю.
Он облегчённо выдохнул. Конфликт улажен. Всё будет хорошо.
Валентина Ивановна приехала в субботу утром. Она привезла с собой две огромные сумки, коробку с пирогами и привычку командовать. Едва переступив порог, она окинула взглядом прихожую и поморщилась.
— Миша, зеркало криво висит. Сколько раз тебе говорила — проверяй уровнем. А то висит, как на корабле во время шторма.
— Сейчас поправлю, мам, — покорно отозвался Михаил.
Валентина Ивановна прошла на кухню. Лидия стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Она обернулась, улыбнулась натянуто.
— Здравствуйте, Валентина Ивановна.
— Здравствуй, — сухо кивнула свекровь. Она сняла пальто, огляделась. — Что готовишь?
— Суп.
Валентина Ивановна подошла, заглянула в кастрюлю. Её лицо приняло выражение вежливой скорби.
— Ох, девочка… Картошку так крупно режут только для свиней. Я тебе покажу, как надо. Отойди.
Лидия замерла. Ложка застыла в её руке. Она медленно повернула голову, посмотрела на свекровь.
— Спасибо, но я справлюсь сама.
— Справишься, — усмехнулась Валентина Ивановна. — Я вижу, как ты справляешься. Миша у меня мужик непривередливый, он любую бурду съест. Но гостям-то как подавать будешь? Стыдно же.
Михаил, возившийся с зеркалом в прихожей, услышал этот обмен репликами. Он знал: сейчас надо вмешаться. Сгладить острые углы. Но он просто молча повесил зеркало ровнее и пошёл в комнату, делая вид, что ничего не слышал.
К вечеру субботы Лидия держалась на последнем издыхании. Валентина Ивановна успела прокомментировать её причёску («растрёпанная какая-то»), выбор штор («мрачно, как в морге»), способ мытья посуды («так только воду переводить») и манеру говорить по телефону («орёт, как на базаре»).
Михаил отмалчивался. Он кивал матери, соглашался с Лидией, когда та на него смотрела, и всем своим видом показывал: «Ну что я могу сделать?»
Перелом случился в воскресенье за обедом.
Валентина Ивановна взяла кусок мяса, попробовала и отложила вилку.
— Жёсткое, — констатировала она. — Не умеешь готовить мясо, Лидочка. Его надо мариновать, а не просто в духовку совать.
Лидия сидела напротив. Она смотрела на тарелку. Её пальцы крепко сжимали вилку.
— Я мариновала, — тихо сказала она.
— Ну значит, неправильно мариновала, — отрезала свекровь. — Миша, сынок, после обеда пойдём на рынок. Я тебе нормальное мясо куплю. Заодно научу твою жену его готовить.
— Мам, не надо, — попытался возразить Михаил, но голос его был слабым, неубедительным.
— Надо, надо, — отмахнулась Валентина Ивановна. — Я же не вечная. Кто-то должен тебя кормить, когда меня не будет. А то с голоду помрёшь при живой жене.
Лидия положила вилку. Она встала из-за стола. Её движения были медленными, выверенными.
— Извините, — сказала она. — Мне нужно выйти.
Она взяла ключи, сумку и вышла из квартиры, не оборачиваясь.
Валентина Ивановна посмотрела ей вслед, потом на сына.
— Обиделась. Ну что за характер! Слова сказать нельзя!
Михаил молчал. Он знал, что Лидия вернётся. Она всегда возвращалась. Просто ей нужно остыть.
Лидия вернулась через два часа. Она была спокойна. Даже слишком. Михаил сразу это заметил. Эта тишина была опаснее любого крика.
Валентина Ивановна уже легла спать в гостевой комнате. Михаил сидел на диване, смотрел телевизор. Лидия прошла мимо него, остановилась у окна.
— Миша, мне нужно тебе кое-что сказать.
Он нажал на паузу, повернулся к ней.
— Слушаю.
— Я больше не могу так жить.
Он напрягся.
— В смысле?
— В прямом, — она обернулась. Её лицо было серьёзным, но не злым. Скорее усталым. — Твоя мать не уважает меня. Она считает меня прислугой. И ты это позволяешь.
— Да брось ты! — он вскочил с дивана. — Какая прислуга? Она просто пожилой человек со своими представлениями о жизни! Что ты хочешь от меня?
— Я хочу, чтобы ты встал на мою сторону, — спокойно сказала Лидия. — Хотя бы раз. Не отмалчивался. Не уходил в другую комнату. Не делал вид, что ничего не происходит. А сказал своей матери: «Мама, это неправильно. Лида — моя жена, и ты должна её уважать».
Михаил растерянно развёл руками.
— Но она же не поймёт! Ей бесполезно объяснять! Она такая всю жизнь!
— То есть ты не собираешься ничего делать?
Он замолчал. В его голове шла отчаянная борьба. С одной стороны — жена, которую он любил. С другой — мать, которую он боялся. Да, именно боялся, хотя никогда бы в этом не признался.
— Лид, ну давай как-нибудь по-другому решим. Ну поговорю я с ней. Мягко. Намёками. Чтобы она не обиделась…
— Намёками, — повторила Лидия. Она кивнула, будто что-то для себя решила. — Понятно.
Она прошла в спальню. Михаил остался стоять посреди комнаты, чувствуя, что упустил что-то важное. Но что именно — не мог понять.
Утром в понедельник Валентина Ивановна уезжала. Лидия вышла попрощаться. Она была подчёркнуто вежлива.
— Всего доброго, Валентина Ивановна. Приезжайте ещё.
Свекровь окинула её долгим взглядом.
— Приеду, не сомневайся. Мишу надо проведывать. А то он у нас работает, трудится, а кто за ним присмотрит?
Лидия молча кивнула.
Когда дверь за Валентиной Ивановной закрылась, Михаил облегчённо выдохнул.
— Ну слава богу. Пережили.
Лидия посмотрела на него.
— Да, Миша. Пережили.
Следующие недели прошли в странном затишье. Лидия была тихой. Она готовила, убирала, ходила на работу. Но что-то изменилось. Михаил чувствовал это, но не мог понять, что именно.
Она перестала жаловаться на свекровь. Вообще перестала её упоминать. Когда Валентина Ивановна звонила, Лидия спокойно передавала трубку мужу и уходила в другую комнату.
Михаил радовался. Он думал, что жена наконец-то приняла ситуацию. Научилась быть мудрой, как он её просил.
Но однажды вечером Лидия вернулась домой с каким-то конвертом.
— Что это? — спросил Михаил.
— Документы, — просто ответила она.
Он взял конверт, открыл. Внутри были бумаги о разводе.
Михаил онемел. Он смотрел на эти листы, не веря глазам.
— Ты… Ты серьёзно?
Лидия села напротив него. Её лицо было спокойным.
— Абсолютно.
— Но почему? Из-за мамы? Лид, ну это же глупость! Из-за каких-то бытовых придирок рушить семью?
— Не из-за твоей матери, — тихо сказала она. — Из-за тебя.
Он вздрогнул, будто его ударили.
— Из-за меня? Что я сделал?
— Ничего, — она грустно улыбнулась. — Вот в этом и проблема. Ты не сделал ничего. Когда твоя мать унижала меня, ты молчал. Когда она оскорбляла мой труд, мою готовку, моё ведение дома — ты прятался. Ты выбирал не между мной и ней. Ты выбирал между конфликтом и комфортом. И каждый раз ты выбирал комфорт.
— Я просто не хотел ссориться! — выкрикнул он. — Я хотел мира в семье!
— Мира не может быть там, где одна сторона постоянно уступает, — покачала головой Лидия. — Ты требовал от меня терпения. Мудрости. Понимания. А от своей матери ты ничего не требовал. Потому что боялся. Потому что проще было принести в жертву меня, чем поссориться с ней.
Он смотрел на неё растерянно. Впервые за долгое время он видел ситуацию не глазами уставшего миротворца, а глазами человека, который сделал выбор. И выбор этот был неправильным.
— Лида, я… Я могу всё исправить. Я поговорю с мамой. Серьёзно поговорю. Объясню ей…
— Поздно, — она встала. — Я устала быть невидимой в собственной семье. Устала доказывать, что имею право на уважение. Устала от того, что мой муж не может защитить меня даже словом.
— Но я люблю тебя!
Она остановилась у двери, обернулась.
— Знаешь, Миша, любовь без поступков — это просто красивые слова. Ты любил меня, когда это было удобно. Когда не требовало от тебя ничего сложного. Но в первой же серьёзной ситуации ты выбрал сохранить отношения с мамой, пожертвовав отношениями со мной. Это был твой выбор.
Она ушла в спальню. Михаил остался сидеть с документами в руках.
Через месяц развод был оформлен. Михаил переехал к матери.
Валентина Ивановна была довольна.
— Ну и хорошо, что вы разошлись. Она всё равно тебе не пара была. Вечно дуется, характер тяжёлый. Вот я найду тебе нормальную девушку. Спокойную, хозяйственную…
Михаил сидел на диване в своей детской комнате и молчал. Он получил то, что хотел: мир и покой. Никаких скандалов, никаких претензий, никакого выбора между женой и матерью.
Только почему-то этот мир казался таким пустым.
Он вспоминал последние слова Лидии. Тогда они показались ему несправедливыми. Но сейчас, сидя в комнате, обставленной мебелью из его юности, он понял: она была права.
Он не защитил её. Не потому, что не мог. А потому, что не захотел. Потому что боялся конфликта с матерью больше, чем боялся потерять жену.
И теперь он сидел в квартире, где его мнение не имело значения. Где каждый его шаг контролировался. Где он снова превратился в послушного мальчика.
Он сохранил мир. Но потерял себя.
А Лидия… Лидия, наконец, получила то, чего заслуживала. Уважение. Свободу. И жизнь, где её не нужно было терпеть.
Валентина Ивановна принесла ему чай.
— Пей, сынок. Я сама заварила, как ты любишь. Вот видишь, как хорошо? Я о тебе забочусь. Не то что эта твоя Лидка…
Михаил молча взял чашку. Чай был правильным. Всё было правильным.
Только счастья почему-то не было.
Где деньги с моей карты? — крикнула Анна на свою подругу в отчаянии