Когда Зинаида Павловна распахнула дверь в квартиру сына, её взгляд первым делом наткнулся на пустую раковину. Ни одной грязной тарелки. Ни единой чашки. Она прищурилась, словно увидела что-то подозрительное, и прошла дальше по коридору, заглядывая в комнаты.
— Чисто у вас, — произнесла она тоном человека, обнаружившего улику на месте преступления.
Марина вытирала руки полотенцем и улыбалась. Она старалась улыбаться каждый раз, когда свекровь заходила без предупреждения. А заходила та часто. Очень часто. У неё ведь были ключи от их квартиры — «на всякий случай», как она говорила.
— Спасибо, Зинаида Павловна. Старалась, — ответила Марина, складывая полотенце.
Свекровь поставила на стол огромный пакет с чем-то тяжёлым. Марина знала: сейчас начнётся.
— Я тут борща наварила. Вам на неделю хватит. Ты же не умеешь настоящий борщ готовить, я помню. Сама будешь есть — и Павлуше сразу отложи в контейнер на работу. И вот тефтели, и вот курица запечённая. В холодильник убери сразу, а то у тебя вечно всё не так стоит.
Марина продолжала улыбаться, хотя внутри что-то сжималось. Они с Павлом три года назад поженились. Три года. За это время она научилась готовить не хуже свекрови, закончила курсы повышения квалификации, получила прибавку к зарплате. Но для Зинаиды Павловны она так и осталась той девочкой, которая не умеет правильно жить.
— Пойду посмотрю на балконе, — свекровь направилась к лоджии. — Там у вас вечно беспорядок. И окна надо помыть, скоро осень.
Марина стояла посреди кухни с тяжёлым пакетом в руках и чувствовала, как привычное терпение начинает трещать по швам. Каждый визит свекрови был одинаковым: осмотр территории, критика, советы, которые звучали как приказы, и много, очень много еды, которую они с Павлом не успевали съесть и выбрасывали потом по ночам, чтобы не обидеть.
Вечером, когда Павел пришёл с работы, Марина попыталась поговорить.
— Паша, нам надо обсудить твою маму.
Он даже не поднял головы от телефона.
— Опять? Марин, ну что случилось-то? Она же добром.
— Она приходит каждый день! У неё есть свой дом, своя жизнь!
— Ну и пусть приходит. Она одна живёт, скучает. Ты же знаешь, после папиной смерти ей тяжело. Она о нас заботится.
Марина посмотрела на мужа и поняла, что разговор окончен. Он не хотел его вести. Ему было проще сделать вид, что проблемы нет. Что всё нормально. Что его мама просто заботливая, а не задушевно-навязчивая.
Но настоящая буря началась через месяц.
Марина сидела в кабинете у нотариуса и не верила своим ушам. Женщина средних лет в строгом костюме спокойным, официальным тоном зачитывала завещание тёти Людмилы — маминой сестры, которая вырастила Марину после смерти родителей. Тётя умерла неожиданно, и Марина всё ещё не оправилась от горя. А теперь вот это.
— Согласно завещанию, составленному пять лет назад, гражданка Людмила Сергеевна Комарова завещает всё своё имущество, а именно двухкомнатную квартиру по адресу улица Садовая, дом семь, квартира двенадцать, своей племяннице Марине Андреевне Соколовой.
Квартира. Тётина квартира в центре города, светлая, просторная, с высокими потолками и видом на парк. Марина была там сотни раз. Это была её вторая родина, место, где прошло всё детство. И теперь она стала её.
— Вы являетесь единственной наследницей, — продолжала нотариус. — После оформления всех документов, примерно через месяц, вы сможете вступить в права собственности.
Марина вышла из нотариальной конторы в каком-то тумане. Квартира. Их с Павлом квартира. Настоящая, их собственная, не съёмная. Они больше не будут платить хозяйке, не будут жить в страхе, что их попросят съехать. Она представила, как они будут обустраивать каждую комнату, как повесят на стены свои фотографии, как посадят цветы на балконе.
Вечером она не выдержала и рассказала Павлу сразу, как только он переступил порог.
— Паш, у меня новость! Тётя Люда оставила мне квартиру! Нам! Представляешь? Мы переедем, наконец-то будем жить в своём!
Павел обнял её, но она почувствовала какое-то напряжение в его объятиях.
— Это здорово, Мариш. Правда. Только… Маме надо будет сказать аккуратно.
Марина отстранилась.
— Аккуратно? Почему аккуратно? Это же радость!
— Ну, ты же понимаешь. Она живёт одна. Ей будет тяжело, если мы уедем далеко.
— Паша, мы уезжаем не в другой город! Двадцать минут на машине!
Он не ответил. Просто кивнул и ушёл в душ. А Марина осталась стоять посреди комнаты с холодным камнем в груди.
На следующий день Зинаида Павловна пришла к обеду. Павел сам ей позвонил и позвал. Марина готовила котлеты и чувствовала себя как перед экзаменом, к которому не готовилась.
Свекровь села за стол, и Павел, не дожидаясь конца обеда, выпалил:
— Мам, у Марины тётя квартиру оставила. По завещанию.
Зинаида Павловна медленно отложила вилку. Её лицо не изменилось, но глаза стали жёсткими.
— Квартиру? Какую квартиру?
— Двухкомнатную. В центре. На Садовой.
— Понятно, — свекровь откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. — И что вы собираетесь делать?
— Ну… переедем, наверное, — Павел неуверенно посмотрел на Марину.
Зинаида Павловна усмехнулась. Это была не улыбка, это был оскал.
— Переедете. Бросите меня одну. Я вас три года выручала, помогала, кормила, убирала, а вы — переедете.
— Зинаида Павловна, мы не бросаем вас, — начала Марина, но свекровь перебила её резким взмахом руки.
— Не надо мне тут рассказывать! Я всё прекрасно вижу! Ты получила квартиру, и сразу нос задрала! Думаешь, теперь ты тут хозяйка? А про то, что Павел — мой сын, забыла? Что я его родила, вырастила одна, без мужа?
Марина почувствовала, как внутри закипает что-то горячее.
— Я ничего не забыла. Но это наша жизнь. Наша с Павлом.
— Ваша! — свекровь вскочила со стула. — А обо мне кто подумает? Я больная, мне скоро операцию делать! Мне нужна помощь! А вы — переедете! Эгоисты!
Павел сидел, уткнувшись взглядом в тарелку. Марина ждала, что он скажет хоть слово. Хоть одно. Встанет на её сторону. Объяснит матери, что они взрослые люди, у них своя семья. Но он молчал. Он всегда молчал, когда свекровь устраивала сцены.
Зинаида Павловна ушла, громко хлопнув дверью. А Марина осталась сидеть за столом и смотреть на недоеденные котлеты, которые вдруг показались ей несъедобными.
Следующие две недели были кошмаром. Зинаида Павловна приходила каждый день и плакала. Настоящими слезами, с всхлипываниями и платком в руках. Она рассказывала, как ей тяжело, как она не спит по ночам, как думает о том, что скоро умрёт в одиночестве. Она говорила, что Марина разрушает их семью, что она плохая жена, что настоящая женщина должна уважать свекровь.
Павел метался между ними, как загнанный зверь. Он пытался всех успокоить, всем угодить, но с каждым днём становился всё более раздражённым.
— Мариш, ну давай отложим переезд, — сказал он однажды вечером. — Хотя бы на полгода. Пока мама не успокоится.
— На полгода? А потом ещё на полгода? А потом ещё? Паша, ты вообще хочешь жить своей жизнью?
— Не начинай, пожалуйста. Я устал. Я не могу больше. С одной стороны ты, с другой — мама.
— Я не «с одной стороны»! Я твоя жена! Неужели ты не видишь, что она манипулирует тобой?
Он развернулся и ушёл в другую комнату. А Марина осталась одна и впервые за три года брака заплакала. Не от обиды. От бессилия.
Но настоящий шок случился, когда Марина случайно услышала их разговор. Она пришла домой раньше и застала Павла с матерью на кухне.
— Ты должен с ней поговорить серьёзно, — шипела Зинаида Павловна. — Эта квартира — твоя тоже! По закону! Вы в браке! Значит, половина — твоя! А если она не понимает по-хорошему, то… ты знаешь, что делать.
— Мам, я не могу так…
— Можешь! Ты мужчина или тряпка? Скажи ей, что если вы разведётесь, ты всё равно получишь свою долю! Пусть подумает хорошенько, стоит ли скандалить!
Марина замерла в коридоре. Её затошнило. Свекровь советовала мужу шантажировать её. Шантажировать разводом. Ради квартиры. Ради того, чтобы держать Марину на коротком поводке.
Она развернулась и вышла из квартиры. Шла по улице и не видела дороги. В голове был туман. Всё, во что она верила эти три года — семья, доверие, любовь — вдруг рассыпалось на осколки.
Вечером она вернулась. Павел сидел на диване и смотрел телевизор. Делал вид, что всё нормально.
— Паша, я слышала ваш разговор с твоей мамой.
Он побледнел.
— Какой разговор?
— Про то, что ты должен меня шантажировать. Про то, что половина квартиры твоя. Про развод.
Он молчал. Просто молчал и смотрел в пол. Не отрицал. Не оправдывался. Молчал.
— Скажи хоть что-нибудь, — голос Марины дрожал.
— Я… я не хотел. Мама просто переживает. Она не то имела в виду.
— Не то? Паша, она советовала тебе угрожать мне!
— Марина, ну хватит уже! — он сорвался. — Ты же сама видишь, какая ситуация! Мама больная, старая, ей помощь нужна! А ты хочешь уехать за тридевять земель!
— Двадцать минут на машине — это тридевять земель?
— Для неё — да! Она не может каждый день сюда ездить! Она привыкла помогать нам, быть рядом!
Марина посмотрела на него и вдруг увидела не мужа. Она увидела чужого человека. Мальчика, который боится маму. Который никогда не станет мужчиной, потому что для этого надо уметь говорить «нет». Надо уметь защищать свою семью. Свою жену. А он не умел. Он умел только прятаться и надеяться, что буря пройдёт сама.
— Понятно, — сказала она тихо. — Всё понятно.
Она прошла в спальню и достала чемодан. Павел вбежал следом.
— Ты что делаешь?
— Уезжаю. В тётину квартиру. В свою квартиру.
— Марина, не устраивай истерику!
Она обернулась. Лицо её было спокойным, почти безразличным.
— Это не истерика, Паш. Это решение. Я устала быть между вами. Устала объяснять тебе, что мы — отдельная семья. Что у нас должны быть границы. Твоя мама для тебя важнее меня. И ты только что это доказал. Так живи с ней. Она же так хотела. Вот и будете вместе.
— Марина, я люблю тебя!
Она замерла, держа в руках свитер.
— Знаешь, Паша, я тоже когда-то тебя любила. Но любовь — это не только слова. Это поступки. Это защита. Это опора. А ты… ты просто пустое место. Ты не мой муж. Ты сын своей мамы. И всегда им останешься.
Она собрала вещи и ушла. Павел не остановил её. Он стоял посреди комнаты и смотрел, как закрывается дверь.
Марина переехала в тётину квартиру на следующий день. Первую неделю она просто лежала и смотрела в потолок. Плакала. Злилась. Жалела себя. Потом постепенно начала приходить в себя. Разобрала вещи. Помыла окна. Расставила книги на полках.
Свекровь звонила каждый день. Сначала ругалась, потом плакала, потом угрожала. Марина не брала трубку. Павел писал сообщения, просил вернуться, обещал, что всё изменится. Она не отвечала. Она знала: ничего не изменится. Он не может измениться. Он навсегда застрял в роли послушного сыночка.
Через месяц Марина подала на развод. Павел не сопротивлялся. Квартиру она оставила себе — по закону это было её личное наследство, не подлежащее разделу. Свекровь пыталась оспорить через суд, но проиграла.
В последний раз Марина увидела Павла в коридоре суда. Он выглядел усталым, постаревшим. Рядом с ним стояла Зинаида Павловна и что-то яростно говорила ему на ухо. Он кивал, как послушная марионетка.
Марина прошла мимо. Не поздоровалась. Не посмотрела. Просто прошла мимо и вышла на улицу, где светило яркое весеннее солнце.
Она шла по городу и впервые за много месяцев чувствовала себя лёгкой. Свободной. Да, она потеряла три года жизни. Да, она ошиблась в человеке. Но она вовремя поняла главное: нельзя жить с тем, кто не может быть взрослым. Кто не умеет отделять себя от родителей. Кто выбирает покой вместо любви.
Она села в кафе, заказала кофе и открыла ноутбук. Впереди была целая жизнь. Её жизнь. Без чужих границ, без навязчивого контроля, без вечного чувства вины. Она будет строить эту жизнь сама. По своим правилам.
А где-то в маленькой съёмной квартире Павел сидел напротив матери и слушал, как она в сотый раз рассказывает, какая неблагодарная попалась ему жена. Он кивал и понимал: он потерял что-то важное. Что-то, чего больше никогда не вернёшь. Он потерял женщину, которая могла бы быть его опорой. Которая могла бы построить с ним настоящую семью. Но он выбрал. И теперь ему придётся жить с этим выбором до конца.
Марина допила кофе и улыбнулась. Солнце заливало улицу золотым светом, и впереди была свобода.
Отдал деньги для учебы дочери новой жене