Тётя предупреждала меня: «Будь с ней поосторожнее». Я не послушала и теперь, когда речь идет о квадратных метрах, родственные узы рвутся как гнилые нитки. (развитие истории)
Игорь позвонил только вечером:
— Что ты маме наговорила?
— А что она тебе наговорила?
— Она плачет! — в его голосе звенела злость. — Говорит, ты её оскорбила! Унизила! После всего, что она для нас…
— Для нас? — я почувствовала, как к горлу подступает ком. — А ты спросил, что она для нас сделала? Кроме того, что пыталась отжать квартиру?
— Не смей так говорить о матери!
— А как мне говорить? Когда она за моей спиной квартиры просматривает? Когда решает, куда нас с тобой переселить?
— Она о нас думает! О семье! А ты…
— Что я?
— Ты только о себе думаешь! — выкрикнул он. — Мама права — ты эгоистка!
Я выключила телефон. Просто нажала кнопку — и тишина. Я сидела в полупустом кафе, смотрела в окно. На улице моросил дождь, люди спешили домой. А мне идти некуда. В съёмную комнату, где ждёт злой Игорь? В тётину квартиру, где каждый угол напоминает о предательстве?
Ноги сами понесли меня по знакомому маршруту. Мимо старой булочной, через сквер, где мы с тётей гуляли по выходным. Вот и наш дом. В окнах горит свет — странно, я же выключала всё… Я решила подняться и проверить — что там такое вообще происходит?!
Ключ не попал в замочную скважину. Я пригляделась — замок был другой. Совсем другой.
А из-за двери доносились детские голоса и грохот передвигаемой мебели.
В дверь я звонить не стала — просто сползла по стене, прижимая к груди бесполезные теперь ключи. За дверью кто-то гремел посудой, детский голос канючил: «Мам, а когда мы в цирк пойдём?»
Дети. У Толика же трое детей.
Они уже там. Они уже живут в тётиной квартире.
Внутри будто что-то оборвалось. Комната, где я делала уроки. Кухня, где тётя учила меня печь пироги. Старое кресло, в котором она любила дремать после смены. Всё это теперь… чужое?
Телефон завибрировал в кармане. Свекровь.
— Вот видишь, Леночка, — голос её звучал почти ласково. — Я же говорила — пожалеешь. Ты не захотела по-хорошему, теперь будет по-моему.
— Как… — губы не слушались. — Как вы…
— А вот так! — она вдруг сорвалась на крик. — Думала, самая умная? Документы собираешь? А мы уже всё решили! Толик дом в деревне продал, деваться ему некуда. Не выгонишь же его троих детей и жену беременнную на улицу?
В подъезде хлопнула дверь. По лестнице поднимались — тяжёлые мужские шаги.
— Ты там? — в голосе свекрови появились истеричные нотки. — Сидишь под дверью? Не советую скандалить — Толик человек резкий. Езжай-ка ты домой, к мужу. Вам теперь и комнаты хватит, молодые ещё…
Я нашарила в кармане тётину фотографию — ту самую, с проходной. Она улыбалась — молодая, красивая. Губы её беззвучно шевелились: «Будь с ней поосторожнее…»
Шаги приближались. Второй этаж. Третий.
Я вскочила и бросилась вниз по лестнице. Вслед донеслось Толиково:
— Эй, ты куда? Что ты тут делала!?
Но я уже выбежала во двор, под дождь. Бежала, не разбирая дороги, только бы подальше от этого дома, от чужих голосов за дверью, от тётиной улыбки на старой фотографии… В голове крутились обрывки мыслей: «Толик дом продал… Деваться некуда… Не выгонишь детей на улицу…»
Телефон снова завибрировал. Игорь.
На дисплее высветилось родное лицо. Муж улыбался — фотографию я сделала прошлым летом, на даче у его тётки. Тогда всё было хорошо. Тогда мы были семьёй.
Они всё продумали. Пока я собирала документы, они готовили почву. Пока я верила в справедливость, они действовали. И ведь не придерёшься — дети, беременная жена, проданный дом… Как я могу выгнать их на улицу?
На автобусной остановке было пусто и темно. Я присела на мокрую скамейку, достала телефон. Включила. Десять пропущенных от Игоря, три — от свекрови.
И одно сообщение: «Лена, возьми трубку. Надо поговорить.»
Поговорить? О чём? О том, как его мать забрала нашу квартиру? Или о том, что я эгоистка, не желающая делиться с семьёй?
Я достала из сумки папку с документами. Все копии готовы, осталось только подать.
Завтра. Всё завтра. А сейчас…
Телефон снова зазвонил. Игорь.
На этот раз я взяла трубку:
— Да?
— Господи, Лена! — его голос дрожал. — Где ты? Я весь город объездил!
— А ты у матери спроси, — я сама не узнавала свой голос. — Она тебе не рассказала, что сделала?
— Что сделала? Лена, я ничего не понимаю! Мама плачет, ты пропала…
— Сходи на Гвардейскую. В тётину квартиру, — я сглотнула комок в горле. — Там сейчас твой дядя Толик живёт. С детьми.
В трубке повисла тишина.
— Что… что значит живёт?
— То и значит. Замки сменили. Вещи завезли. Дети уже спрашивают, когда в цирк пойдут. А то этого цирка мало…
— Не может быть…
— Может, — я впервые за вечер почувствовала, что сейчас расплачусь. — Всё может твоя мать. И дом они специально продали — чтобы деваться некуда было. И беременную жену притащили — чтобы я детей на улицу не выгнала.
— Подожди, — его голос звучал растерянно. — Ты где сейчас?
— Какая разница? У меня больше нет дома. Ни тётиного, ни нашего с тобой.
— Что значит — нашего?
— А то и значит. Или ты думаешь, я смогу жить с человеком, чья мать… — голос всё-таки сорвался. — Чья мать отобрала у меня последнюю память о тёте?
Дождь усилился. По стеклу остановки текли струи, размывая свет фонаря. Где-то вдалеке прогремел гром.
— Лена, — Игорь говорил тихо, будто через силу. — Просто скажи, где ты. Я приеду.
— Зачем? Чтобы снова рассказать, какая я эгоистка? Или объяснить, что твоя мать желает нам добра?
— Я не знал. Клянусь, я ничего не знал.
— Да? А что ты вообще знаешь о своей матери? О том, как она неделями обхаживала тётю, втиралась в доверие? Как планировала всё это, пока я документы собирала?
В трубке что-то грохнуло — кажется, Игорь с размаху ударил по чему-то.
— Я сейчас еду туда. На Гвардейскую.
— Не надо, — я вытерла мокрые щёки. — Ничего уже не исправишь. Просто… просто оставь меня в покое. Хотя бы сегодня.
— Оставить тебя? — его голос дрогнул. — Сейчас? Одну?
— А что, боишься, что тоже квартиру отберу? — я горько усмехнулась. — Не волнуйся, вашу съёмную комнату я не трону.
— Перестань… Лена, просто скажи где ты. Я всё решу.
— Решишь? — я почувствовала, как внутри поднимается глухая злость. — Как ты это решишь? Попросишь маму по-хорошему? Или дядю Толика уговоришь?
— Я знаю! — он почти кричал. — Знаю про детей! Про дом! Обо всём знаю!
— Знаешь? — меня вдруг озарило. — Погоди… Ты знал? Знал, что они готовят?
Тишина в трубке была красноречивее любого ответа.
— Вот оно что, — я почувствовала, как немеют губы. — Поэтому ты и молчал? Поэтому не спорил с матерью? Ждал, когда они дом продадут?
— Лена, не так всё…
— А как? Как всё, Игорь? Объясни мне! Объясни, почему муж, который клялся любить и беречь, позволил своей матери… — я задохнулась от слёз.
— Я не знал, что они замки сменят! — его голос звучал почти умоляюще. — Думал, просто надавят немного… Ты бы согласилась на обмен…
— Надавят? — я не узнавала собственный голос. — Надавят?! Это ты называешь «надавить»?
— Знаешь что, — я медленно вытерла слёзы. — Передай своей маме — пусть готовится к суду. И тебе тоже будет повестка. Как свидетелю.
— Лена…
— И да, можешь не искать меня. Я подаю на развод.
Я нажала отбой и выключила телефон. В сумке лежала папка с документами на квартиру. Завтра первым делом еду к юристу. А потом…
Впервые за весь этот безумный вечер я точно знала, что делать дальше.
Тётя бы одобрила. Она всегда говорила: «Справедливость нужно не ждать — за неё нужно бороться.»
В полночь я позвонила подруге:
— Марин, пусти переночевать?
Она не стала задавать вопросов. Просто сказала:
— Приезжай.
В её маленькой кухне пахло ромашковым чаем. Марина молча поставила передо мной чашку, достала плед:
— Рассказывай.
И я рассказала. Всё — от первых намёков свекрови до сегодняшнего вечера. Про замки, про детские голоса за дверью, про предательство мужа.
— Игорь знал, — голос всё ещё дрожал. — Всё знал и молчал. Ждал, когда они дом продадут, чтобы у меня выбора не осталось.
Марина задумчиво помешивала чай:
— А документы? Ты же вроде почти оформила?
— Почти, — я достала из сумки папку. — Осталось заявление подать. Но они же не дураки — понимают, что процесс займёт время. А если там уже дети живут, беременная женщина…
— И что теперь?
— К юристу. Прямо с утра, — я сделала глоток остывшего чая. — Буду судиться.
— С мужем тоже?
Я молча кивнула. В горле стоял ком.
— Знаешь, — Марина подсела ближе, — может, оно и к лучшему? Ну, что всё так вскрылось?
— В каком смысле?
— А ты представь — вы бы сейчас в той квартире жили. И свекровь бы каждый день приходила. И про брата своего говорила. И давила, давила, давила… Сколько бы ты продержалась?
Я вспомнила эти две недели тишины. Как свекровь выжидала, готовила план. Как муж делал вид, что всё в порядке. А сам знал…
— Господи, — я закрыла лицо руками, — какая же я клуша! Тётя ведь предупреждала. А я всё твердила — «она хороший человек, ей просто тяжело жилось…»
— Тяжело жилось многим, — Марина подлила чаю. — Но не все же крадут чужие квартиры.
— Знаешь, что самое страшное? — я подняла глаза на подругу. — Я ведь правда верила, что мы семья. Что все эти «доченька», «мама»… что всё это по-настоящему было.
Телефон на столе снова завибрировал. Игорь.
— Не буду брать, — я отвернулась к окну. — Нечего нам больше обсуждать.
— И правильно, — Марина решительно придвинула ко мне вазочку с печеньем. — Завтра все вопросы будешь решать через юриста. А сейчас — спать. День тяжёлый будет.
Утро началось с телефонного звонка. Звонила соседка тёти Веры — баба Нюра:
— Леночка, доченька, ты бы приехала. Тут такое творится…
Я сжала телефон:
— Что там?
— Грузовик приехал. Мебель твою выносят. Я в окно смотрю — уже половину вынесли. А эта… — она понизила голос, — свекровь твоя командует. Как генеральша прямо.
Руки задрожали:
— Они что, совсем…
— И не говори, — баба Нюра всхлипнула. — Я как представлю, что Верочка бы сказала… Всю жизнь в этой квартире прожила, каждую вещь берегла…
— Я сейчас приеду.
Марина, уже одетая на работу, решительно сняла пальто с вешалки:
— Я с тобой.
— У тебя же совещание.
— Перенесу, — она уже набирала номер. — И знакомому юристу позвоню. Пусть тоже подъедет.
По дороге я молчала. Что тут скажешь? Они не просто захватили квартиру — они методично уничтожают всё, что связывало её с прошлыми хозяевами. С тётей. Со мной.
У подъезда стоял грузовик. Двое крепких мужиков выносили старый тётин сервант — тот самый, с фотографиями за стеклом.
— Аккуратнее! — командовала Нина Петровна. — Это всё на дачу повезём. Толик, ты список ведёшь?
Я шагнула вперёд:
— Что здесь происходит?
Свекровь обернулась. В глазах мелькнул испуг, но она быстро взяла себя в руки:
— А, явилась! Вещички свои забрать решила? Так мы их сами вывезем, не беспокойся.
— Это не мои вещи, — я почувствовала, как дрожит голос. — Это тётины вещи. В тётиной квартире.
— Бывшей тётиной, — она усмехнулась. — Теперь здесь Толик живёт. С семьёй. А старьё это нам не нужно — место только занимает.
— Какое право…
— А вот такое! — она вдруг сорвалась на крик. — Ты не захотела по-хорошему — будет по-плохому! Думала, самая умная? А МЫ уже тут живём! И будем жить! А ты…
— А вы будете выселены через суд, — раздался спокойный мужской голос. Это подошёл Маринин знакомый, помахивая папкой с бумагами. — И отвечать за самоуправство. Статья 330 УК РФ, между прочим.
Нина Петровна побледнела:
— А ты кто такой?
— Представитель законной владелицы квартиры, — он достал телефон. — И сейчас я вызову полицию. Зафиксируем факт незаконного проникновения в жилище и порчи имущества.
Нина Петровна побледнела так, что стали видны мелкие синие прожилки на щеках. Её руки, только что уверенно командовавшие грузчиками, задрожали:
— Полицию? На меня?
Похоже, маски сброшены и свекровь готова идти до конца в своей борьбе за квартиру, не гнушаясь никакими методами. Удастся ли Лене противостоять напору свекрови и защитить свои права на жилье?
Научили запекать свеклу вкусно и правильно: варить больше не . Сочная, сахарная, душистая: 2 метода и 3 хитрости для особенного вкуса