Приемыш

— Пашка почему такой зашуганный? — спрашивала женщина у своего сожителя, — обижал его?

— Да ну что ты, Ира, — клялся Василий, — нет, конечно. Пашкет, а ну-ка иди сюда! Пока тёти Иры не было, я тебя хоть раз ругал? Бил? Наказывал?

Пашка, видя из-за спины тёти огромный кулак Василия, тут же отрицательно мотал головой:

— Нет, теть Ир, не ругал и не наказывал. Всё нормально.

Пашка в семью к тётке попал в шесть лет. Мальчишка считал, что ему крупно повезло.

Жил он в отдельной комнате, спал в тёплой, чистой кровати, питался хорошо. Тётка с пенсии по потери кормильца один раз в месяц покупала сладости.

Жили небогато, и Пашка не наглел, понимал, что опекунше и так не просто.

Ирина четыре года воспитывала племянника одна, а потом вдруг решила сойтись со своим бывшим мужем.

Василий приехал к жене практически сразу же после освобождения из тю.рьмы.

— Ирина с супругом развелась за шесть лет до взятия под опеку Пашки, поэтому о сроке ничего и не знала.

Мужчина за десять лет кардинально изменился. Наличие «ходки» за плечами выдавали характерные рисунки на руках.

Василий, прощупывая почву, звонил бывшей жене несколько раз до приезда, но про Пашку ничего не знал. Ирина ему ничего не сказала.

Новость о том, что у бывшей жены появился подопечный, мужчину не обрадовала. Он-то рассчитывал жить только с женой в ее квартире.

— И зачем ты в это ввязалась? — укорял Ирину сожитель. — Я никогда этих милосердных жестов не понимал. Зачем вообще брать чужих детей?

— Вася мне не чужой, — объясняла Ирина, — это сын моего брата, — мой родной племянник, я его люблю, с рождения с ним возилась. Да и лучше ему будет со мной, чем в детском доме.

Пашку Василий невзлюбил, причем сам не понимал, за что. Никаких неудобств ребенок не причинял, просто раздражал мужчину самим фактом своего существования.

В редкие минуты, оставаясь с мальчишкой наедине, Василий всегда учил ребёнка жизни:

— Ты запомни, пацан, в этом доме моё слово – закон! Слушаться ты меня должен беспрекословно! Я здесь главный, а не Ирка.

Долго меня не было, отсутствовал я по уважительной причине, но теперь вернулся и жизнь у нас всех иная начнётся.

Папки у тебя нет, поэтому я тебя всему, что знаю, научу. Настоящего мужика из тебя выращу!

Пашка всегда, на любую фразу Василия, согласно кивал. На всякий случай.

Ребёнок быстро убедился в том, что супруг тёти Иры – человек жестокий, если ему что-то не нравилось, он мог и руки распустить.

Причём делал Василий это всегда исподтишка, чтобы Ирина не видела.

Она, однажды услышав, как сожитель разговаривает с её племянником, возмутилась:

— Ты, Вася, жаргон этот забудь. Чтобы я никогда не слышала больше, как ты такие вещи ребёнку говоришь.

Воспитывать я тебя его не прошу, в помощи не нуждаюсь, сама справлюсь. Ты здесь находишься на правах моего сожителя, опекуном, а уж тем более, отцом для Пашки не являешься.

Я дала тебе шанс, я его, если что, и отберу.

Давай договоримся сразу: ребёнка моего не обижать! Я тебе этого не позволю!

Пашка рос парнем застенчивым, поэтому ему было сложно наладить контакт со сверстниками.

Все соседи знали о прошлом мальчика, наверное, в кругу семьи обсуждали и Ирину, и её племянника, поэтому дети во дворе с сиротой общаться отказывались, в свою компанию не принимали.

Ирина женщиной была самостоятельной, она никогда ни у кого не просила помощи, на обеспечение племянника у Василия не брала ни копейки, сама работала, порой в двух местах, чтобы её ребёнок был ничем не хуже остальных.

Паша тётку любил и, зная о непростом финансовом положении, лишнего не требовал.

По-настоящему бояться Василия Пашка стал пару лет назад. Тогда Ирина попала в больницу с воспалением лёгких. Она была вынуждена оставить племянника с сожителем.

Уже из палаты Ирина позвонила соседке и попросила:

— Мария Матвеевна, пожалуйста, приглядывайте за Пашей. Меня домой не отпускают ни в какую, я несколько раз пыталась отпроситься. С Васькой его оставила, да сердце как-то не на месте. Не ладят они!

Горя за те две недели Пашка хлебнул полной ложкой. Василий, почувствовав свободу и уверовав в собственную безнаказанность, все эти дни издевался над мальчишкой.

Ребёнка он не кормил, специально готовил только для себя, подходить к холодильнику и кастрюлям на плите он Пашке запретил:

— Иди, заработай, дармоед, — усмехаясь, говорил Василий, — нет мамки твоей здесь, некому за тебя заступиться.

А вернётся Ирка, только попробуй ей пожаловаться! Пожалеешь потом, что родился на этот свет. Видишь вот эти наколки? Знаешь, кто такие в тю.рьме носит?

Одиннадцатилетний Пашка от уж.аса тут же холодел. Он знал, что после рассказа о «картинках» последует, как говорил Василий, «практика» — побои, проще говоря.

Мужчина, размахивая ремнём, внимательно следил, чтобы Пашка во время воспитательного процесса не издал ни звука.

Если мальчишка, не выдерживая, вскрикивал, Василий удваивал усилия.

Пока тети дома не было, питался Пашка как попало, где придётся. В целом, выжил-то ребёнок только благодаря соседке.

Мария Матвеевна видя, что мальчишка с раннего утра до позднего вечера слоняется по улице, звала его к себе.

Пашка в благодарность за тарелку горячего супа делал посильную работу: помогал Марии Алексеевне прибраться, таскал горшки с цветами с одного подоконника на другой, мыл посуду.

Женщина видела, что ребёнок напуган. Пашка вздрагивал от любого громкого звука.

Пенсионерка много раз пыталась мальчишку расспросить:

— Паш, а как тебе с Васькой-то живётся?

— Нормально, — отвечал ребёнок.

— Точно?

Пашка утвердительно кивал, он твёрдо запомнил угрозу сожителя тётки. И Ирина, выписавшись из больницы и вернувшись домой, тоже заметила перемены в поведении племянника.

Василий тут же был призван к ответу:

— Пашка почему такой зашуганный? — спрашивала женщина у своего сожителя, — обижал его?

— Да ну что ты, Ира, — клялся Василий, — нет, конечно. Пашкет, а ну-ка иди сюда! Пока тёти Иры не было, я тебя хоть раз ругал? Бил? Наказывал?

Пашка, видя из-за спины тёти огромный кулак Василия, тут же отрицательно мотал головой:

— Нет, теть Ир, не ругал и не наказывал. Всё нормально.

Ещё два года Пашка прожил в страхе, Василий его регулярно запугивал. Ирина об истинном положении дел даже не догадывалась, при ней сожитель доброжелательно относился к её племяннику.

Проблемы начались, когда Павлу исполнилось тринадцать. Парнишка, к тому времени добровольно взявший на себя часть домашних обязанностей, однажды не досмотрел за обедом.

Вернее, убегая в школу, он забыл выключить газ под сковородкой с гречкой. Только по счастливой случайности квартира не сгорела. Через пятнадцать минут после его ухода домой вернулся Василий.

Вечером Пашку снова ждал ремень. Василий так увлёкся воспитанием, что не услышал, как домой вернулась Ирина с работы.

Увидев рыдающего племянника и разъярённого сожителя, женщина тут же учинила допрос:

— Что здесь происходит?

— Этот …, — грязно выругался Василий, — решил тебя без жилья оставить! Это ещё повезло, что я сегодня пораньше домой вернулся. А так сгорела бы, Ирка, квартира твоя к чёртовой матери!

Мало того, что чуть пожар не устроил, так ещё и продукты испортил, которые куплены, между прочим, за мои деньги!

Его ремнём воспитывать надо, он слов не понимает. Я в этом лично убедился!

Ирина Алексеевна молча поставила сумку на трубочку и принялась стаскивать сапоги. Зажав один в руке, женщина, не говоря ни слова, приблизилась к Пашке.

Мальчишка как по приказу перестал всхлипывать и сжался в комок. Ирина Алексеевна опустилась перед ним на корточки:

— Паш, сынок, скажи мне правду! Не бойся, я тебя в обиду не дам. Он не первый раз руки распускает, да? Он часто тебя наказывает?

Пашка молча кивнул. Ирина Алексеевна встала, подошла вплотную к Василию и посмотрела ему в глаза:

— Что, за счёт ребёнка самоутверждаешься? Силу свою мальчишке демонстрируешь? Я же ведь тебя просила: не лезь в его воспитание!

— Да что ты навоспитывала? — взорвался Василий. — Ты мне благодарна должна быть за то, что я имущество твоё от порчи спас! А этому место в детском доме!

Я вообще не пойму, зачем он тебе нужен? Денег ты за него получаешь мало, помощи по дому от него не дождёшься. Одни убытки!

— Бил? — коротко спросила Ирина Алексеевна.

— Ну да, и что? — ощерился Василий. — Я его воспитывал! Такие, как твой племянник, только кулак и понимают, слова на них не действуют.

Пока ты в больнице лежала, он у меня здесь по струнке ходил, вообще его видно не было! Разбаловала ты Пашку. Подожди, аукнется ещё тебе!..

Нападения Василий не ожидал. Ирина, ещё крепче сжав в ладони голенище сапога, наотмашь им ударила сожителя по лицу, каблуком попав в бровь:

— Выметайся, — велела Ирина Алексеевна, — пять минут я тебе даю, чтобы ты отсюда навсегда убрался. Иначе вызываю полицию и пишу на тебя заявление. Не пожалею! Отправишься по знакомому адресу. Там твоя среда обитания, там ты дома!

Василия дважды просить не пришлось: приложив полотенце к лицу, он заметался по квартире, собирая вещи.

Открывая бывшему сожителю дверь, Ирина Алексеевна усмехнулась:

— А в тю.рьму-то всё-таки не хочется, за четыре минуты управился.

— Пожалеешь ещё, — навсегда уходя из квартиры, пообещал Василий, — теперь ходи и оглядывайся. И Пашка тоже пусть оглядывается. За всё поплатитесь!

Ирина Алексеевна бывшего мужа не боялась, на его угрозы внимания не обратила. Женщина жалела только об одном, что поверила в его раскаяние и столько лет прожила с Василием, подвергая опасности племянника.

— Сынок, — Ирина обратилась к племяннику, — прости меня! Прости меня, мой хороший! Я догадывалась, что что-то не так, но надеялась, что ошибаюсь.

Мне хотелось в глубине души верить, что Василий даст тебе то, что не успел дать отец.

Он ведь раньше таким не был, я думала, что хорошо его знаю… Прости меня, сынок, я очень перед тобой виновата!

Ирина рыдала, а Пашка её обнимал:

— Не плачь, мама. Всё хорошо. Не плачь, пожалуйста!

Ирина Алексеевна урок усвоила — больше замуж она не выходила.

Пашка вырос, выучился, женился. Взрослый мужчина очень бережно относится к женщине, которая заменила ему маму.

Ирина Алексеевна с удовольствием возится с внуком, с невесткой у неё прекрасные отношения.

До сих пор женщина чувствует свою вину перед сыном, хоть и знает, что тот давно её простил.