Поселок их был достаточно большой, и не все жители были знакомы друг с другом. Но ее, Ларису Владимировну Ильинскую, знали многие, женщины так знали почти все, потому что она была единственным в районной больнице врачом гинекологом.
И двадцатитрехлетняя Люба, которая лежала сейчас в родзале, тоже знала ее. Она, правда, не собиралась рожать здесь – муж возил ее в женскую консультацию в соседний город, который находился в ста километрах от райцентра. Люба и рожать планировала в городском роддоме. Но ребенок не посчитался с планами родителей – неожиданно отошли воды, и «Скорая» привезла Любу в районную больницу.
«Почему, интересно, принято считать, что беременность красит женщину?»– думала Лариса Владимировна. Она посмотрела на Любу: нос растекся на пол-лица, само лицо все в коричневых пигментных пятнах, губы искусаны от боли, челка прилипла к потному лбу. Где здесь красота?
За ширмой раздался плач ребенка.
– Умница, все правильно делала, вот и родила быстро. Дочка у тебя, — это акушерка Людмила Прокофьевна разговаривала с другой роженицей.
Вот и у Ларисы Владимировны тоже были дочери: пятнадцати, девяти и семи лет. А муж хотел сына – наследника. Хотя наследовать было особо нечего – жили в доме, оставленном им родителями Ларисы.
– Ты чего столбом стоишь? – раздался голос Людмилы Прокофьевны, – смотри, что тут делается! Ведь задохнется ребеночек!
С Ларисы будто какой-то морок спал, они с акушеркой принялись за дело, и через десять минут положили крепкого крупного мальчишку на грудь матери:
– Смотри, какого богатыря родила! – сказала Людмила Прокофьевна Любе.
Люба улыбалась и плакала. Лариса Владимировна оставила ее на попечение акушерки и вышла из родзала.
Через неделю Лариса видела, как Люба с сыном уходили домой. У нее в руках был огромный букет алых роз, а счастливый отец держал на руках аккуратный сверток, перевязанный синей ленточкой.
Они шли к машине, которая ждала их за воротами больницы, а Лариса смотрела, как ее бывший муж несет на руках своего долгожданного сына, а рядом с ним идет его молодая жена – Люба Ильинская.
Лариса смотрела, и внутри у нее росла обида. Мучительная, щемящая обида за каждый день из семнадцати лет, прожитых с этим человеком, за своих дочерей, которые оказались не нужны отцу.
Вечером он позвонил ей:
– Любочка рассказала, как ты ей помогла. Спасибо тебе и за нее, и за сына.
– Иди ты со своим «спасибо» знаешь куда! – Лариса сказала грубое слово и бросила телефон на диван.
Пасынок