Жаркий июльский полдень. Знойный воздух неподвижен. Ни шелеста листьев, ни дуновения ветерка. Даже птиц не слышно. Только в саду лениво жужжат пчелы, неспешно собирая нектар.
Люба стояла в маленькой кухне у плиты и деревянной ложкой помешивала варенье.
Воздух был пропитан ароматом свежей малины, которая кипела в большом тазу, наполняя кухню сладким запахом лета.
Ярко-красная масса пузырилась и шипела, а Люба ловко снимала с неё пенку, выкладывая её в глиняную плошку.
И этот старый медный таз, и деревянная ложка, и глиняная миска со щербинкой напомнили Любе бабушку. Она так же каждое лето варила малиновое варенье, а они, внуки, терпеливо ждали, когда она поставит перед ними тарелку со стопкой блинов и миску с пенкой.
На столе и сейчас стояло большое блюдо с блинами, покрытыми чистым льняным полотенцем. Скоро прибегут с улицы дети – восьмилетняя Полинка и шестилетний Вовка.
А сейчас за старым деревянным столом сидел, виновато опустив глаза в пол, ее муж – Федор.
На его лице решимость сменялась неуверенностью. Он хотел что-то сказать, но никак не мог начать.
А Люба знала, о чем пойдет речь: не в городе живут – в селе. Здесь очень сложно что-то утаить от людей.
– Люба, я… я должен тебе кое-что сказать, – начал Федор, стараясь подобрать слова.
Люба продолжала помешивать варенье, но её движения замедлились. Она могла бы сейчас бросить мужу в лицо, что все знает, но решила не облегчать ему признание – пусть скажет сам.
– Я ухожу. У меня есть другая женщина. Прости… – его слова, будто камень, брошенный в воду, скользнули по поверхности и утонули в тишине.
Люба молчала. В кухне было тихо, и в этой тишине тиканье часов на стене казалось оглушительным.
Не дождавшись от жены ни слова, Федор встал, задвинув стул, который при этом жалобно скрипнул. В дверном проеме муж на мгновение замер, будто ожидая, что Люба что-то скажет или остановит его.
Но она молчала, нарочито пристально следя за пузырьками на поверхности варенья.
Федор поднял глаза, в последний раз окинул взглядом светлую кухню с занавесками в мелкий цветочек и вышел во двор. Дверь захлопнулась за ним, и этот звук показался точкой в несказанной фразе.
Люба осталась одна. Она выключила плиту и села на стул, на котором несколько минут назад сидел ее муж. Теперь уже бывший. Что же, придется учиться жить без него.
Женщина глубоко вздохнула. Еще много лет этот сладкий малиновый дух будет напоминать ей о дне, когда муж перешагнул через нее и их детей в погоне за неведомым счастьем.
Воспоминания о том, как счастливо они жили девять лет назад, нахлынули на неё с такой силой, что она невольно улыбнулась. Тогда жизнь казалась простой и понятной, а счастье вечным.
Но вот стукнула калитка, послышались торопливые шаги, и в кухню влетели Полина и Вовка.
В глазах дочери блестели слёзы, и Люба сразу почувствовала, что случилось что-то неладное.
– Мам, – расстроенно начала Полина, – нас Валька Орлова дразнила, безотцовщиной назвала и сказала, что наш папка теперь будет жить с ними и она будет его дочкой.
Вовка молчал, но его нижняя губа предательски дрожала.
Люба нахмурилась. Слова дочери ранили её. Но через мгновение она собралась с силами и обняла детей.
– А Лиза Семенова заступилась за нас, – продолжила Полина, успокаиваясь в объятиях матери. – Она сказала, что у Вальки уже три папы было, а этот четвёртый. Потом Валька полезла драться, и Лиза ее по ногам крапивой отлупила. Мама, это правда, что наш папа теперь будет Валькин?
– Не волнуйтесь, мои хорошие, – мягко сказала Люба, стараясь вселить в них уверенность. – Мы – семья, и никакие слова Вальки не изменят этого. Папа как был вашим, так и останется. Просто он будет жить в другом месте.
Люба, обняв детей, почувствовала, как её прежние тревоги уходят на второй план. В этот момент она поняла, что самое главное – это быть рядом с детьми, быть их защитой и опорой.
Первое время было сложно переносить шепоток за спиной. Люба даже радовалась, что она сидит одна в тесной бухгалтерии в сельсовете – по крайней мере можно было работать спокойно, не думая о сплетнях и пересудах.
Потом в селе появились другие новости, и сельские сплетницы переключились на новые объекты. Так, в тишине и покое, прожили почти два года.
А потом Федор ушел от разлучницы и вернулся в дом своих родителей. Местные кумушки замерли в ожидании: простит Люба бывшего мужа или нет?
Федор действительно через некоторое время пришел в дом, где он жил с семьей. Повинился, просил прощения, говорил, что скучает по Любе и по детям, что хочет снова жить с ними так, как жили раньше. Клялся, что больше никогда…
Но Люба его не приняла. Так он и ушел ни с чем.
А через некоторое время к ней пришла мать Федора. Видно было, что женщина волновалась.
– Люба, — начала она, — я понимаю, ты обижена, но Федор очень сожалеет о том, что случилось. Он не находит себе места. Может, попробуете еще один раз?
– Да, Федор очень обидел меня. Но не тем, что он ушел. Если бы он действительно полюбил какую-нибудь женщину, и она по-настоящему полюбила его, я бы, конечно, переживала и плакала, но я бы их обоих поняла. А Федор оскорбил меня именно тем, к кому он ушел. Извалялся в грязи, а теперь хочет снова к детям? — сказала она тихо, но уверенно. — Не могу я его принять.
— Он изменился, правда, изменился, — настаивала бывшая свекровь, и слёзы блестели у неё на глазах.
— И я изменилась, — перебила её Люба. — Я научилась ценить себя и жизнь, которую мы ведем с детьми. Нам сейчас хорошо, и я не хочу рисковать этим ради призрака прошлого.
То, что Люба не пустила обратно Федора, конечно, пообсуждали, но недолго, потому что в селе появился новый житель.
Дом, расположенный по соседству с домом Любы, целый год стоял пустой – наследники никак не могли найти покупателей. И вот, наконец, дом был продан.
Купил его одинокий мужчина лет тридцати с небольшим. Кто-то прознал, что он вдовец – два года назад потерял жену. А сюда переехал, потому что там, где он жил раньше, все напоминало ему о жене и о так и не родившемся сыне. Было это правдой или нет, никто утверждать не мог, а сам Виктор особо общительным не был.
Приехал, привел в порядок дом, устроился на работу в автохозяйство и стал жить.
Конечно, местные свахи стали прикидывать, кто из сельских красавиц мог бы осчастливить Виктора. Про Любу тоже вспомнили. Но потом решили ее в расчет не брать: во-первых, у нее дети, а во-вторых, она на год старше предполагаемого жениха.
А Виктор, между тем, передвигался только по маршруту: дом – работа – магазин, по гостям и в сельский клуб не ходил, к себе тоже никого не приглашал. Так что поговорили тетушки и успокоились. За три года к Виктору и его необщительности привыкли.
Люба с соседом вежливо здоровалась, иногда они перекидывались парой фраз – не молчать же, когда работаешь в огороде в трех метрах друг от друга, а забор – не забор, а так, одно название.
Как-то Виктор зашел во двор к Любе с ведром, полным малины:
– Любовь Алексеевна, возьмите малину. Я ведь ничего с ней делать не буду, а на кустах оставить жалко – уже вся сыплется. А вы хоть варенье сварите.
Люба начала отказываться, но он настоял.
Вечером, когда мать стала варить варенье, Полинка ее спросила:
– Мама, откуда ягода? Мы ведь уже всю малину собрали.
– Сосед принес. Возьми, говорит, а то пропадет, – ответила Люба.
– Это дядя Витя что ли? – усмехнулась Полинка. – А он, между прочим, на тебя давно засматривается, я заметила.
– Не говори ерунды. И вообще, мала ты еще на такие темы рассуждать, – остановила Люба дочь.
– И вовсе не мала: мне через два месяца тринадцать лет будет, – заявила Полина.
– Вот, у меня уже скоро дочь невестой станет, так что мне о глупостях думать поздно, – сказала Люба.
Сказать-то сказала, но задумалась. Вечером стала варенье по банкам разливать, и запах малиновый напомнил тот день, когда Федор сообщил ей, что уходит. Ночью Люба почти не спала, вспоминала свою жизнь – и те девять лет, что с мужем жила, и те пять, что одна.
На следующий день она велела сыну отнести соседу две баночки варенья. Тот подарок принял, поблагодарил.
А через несколько дней случилась у Любы в доме неприятность – средняя ступенька на крыльце треснула и надломилась. Она давно уже поскрипывала – надо было посмотреть, что с ней. Люба все собиралась позвать плотника – деда Савелия, да не успела.
– Завтра Савелия позову, – сказала Люба детям, уходя на работу. – А вы скачите аккуратней, а то еще ноги сломаете.
Но когда она вечером вернулась домой, ее встретила крепкая новая ступенька. Только некрашеная.
– Мам, это Виктор починил крыльцо. Долго работал, эту сделал и остальные укрепил. Сказал, что теперь надолго хватит, – сообщила Полина, выглядывая из кухни.
– Зачем ему это надо? – задумчиво произнесла Люба, присаживаясь на табурет у окна.
Полина улыбнулась:
– Мам, он ведь на тебя давно поглядывает. И, если честно, мне он тоже нравится. А тебе?
А вот в себе Люба разобраться не могла. С одной стороны, она помнила, как тяжело ей было после расставания с Федором, а с другой – ей ведь всего тридцать четыре. Неужели одной век доживать?
«Хватит, – остановила себя Люба. – Размечталась тут. А человек, может, просто по-соседски, по-доброму помочь решил».
Но Полинка не ошиблась: Виктор действительно был неравнодушен к Любе, причем уже давно. Но женщина всегда была такая сдержанная и строгая, что он не знал, как к ней подойти.
Но однажды все-таки решился. И правильно сделал!
Понятно, что никакой свадьбы они устраивать не стали – просто расписались в сельсовете. Но шуму это событие наделало много!
Как же так: в селе столько молодых девушек и одиноких женщин, а Виктор выбрал Любу – и не очень молодую, и с двумя детьми.
Больше всех переживала мать Федора – она ведь еще надеялась, что невестка, чтобы не остаться одной, примет-таки мужа назад.
А когда Люба через год родила Виктору сына, бывшая свекровь поняла, что все ее надежды напрасны.
Федор так и остался жить в доме родителей. Два раза он пытался устроить свою жизнь – сходился с женщинами, но почему-то ничего не получалось.
Вот такая история.
Квартиру переписал на сожительницу