— Не хочешь поздороваться? — спросила Маша, когда Лиза, сестра её мужа, проскользнула в прихожую с надутым видом и даже не глянула в её сторону.
— А что тут здороваться, я ж не в гости к тебе пришла, — бросила Лиза через плечо и пошла на кухню. — Я домой пришла. В свою квартиру, между прочим.
Маша встала у двери, сцепив руки на груди. Этих «в свою квартиру» за последние полгода она слышала больше, чем имён мужа. Лиза любила напоминать, что до брака Артёма квартира была их родительской. Теперь, когда родителей не стало, брат с женой оформили всё на себя. Лиза же жила отдельно — в панельной двушке на окраине — но, кажется, считала себя полноправной хозяйкой здесь.
Артём, как водится, скользнул в коридор, заметив напряжение.
— Лиз, ну чего ты сразу? Маша же не против, что ты пришла. Только предупредить бы заранее…
— О, начинается, — фыркнула Лиза. — Уже и к брату без звонка не зайти. Ладно, не буду мешать. Я к себе в комнату.
Она захлопнула дверь бывшей детской — теперь там был кабинет Артёма, и по совместительству — комната для гостей, хотя «гости» в неё заходили строго под именем «Лиза».
Маша медленно пошла на кухню. Она не хотела ссор. Не хотела говорить мужу, что устала жить как в коммуналке, где золовка в любой момент может прийти, открыть их холодильник, критиковать, как расставлены тарелки, и громко жаловаться, что «жизнь не удалась».
Им было по тридцать. Она мечтала о тишине, о ребёнке. Он — о том, чтобы «всё было мирно».
— Ты просто не понимаешь, она одна, — говорил Артём. — У неё всё рушится, муж ушёл, мать её терпеть не может, с отцом не общается… Я не могу её бросить.
— А я? — как-то раз спросила Маша. — Ты не боишься, что бросаешь меня, когда снова встаёшь между нами?
Он тогда ничего не ответил. Взял её за руку, молча прижал к себе.
Познакомились они быстро. Свадьба была скромной, но душевной. Лиза приехала на банкет в коротком зелёном платье, даже не сделав укладку, и, кажется, была решительно настроена соревноваться за внимание.
Сначала Маша думала: «Ну, пройдёт. Не привыкла просто». Потом поняла — не пройдёт. Лиза ревновала.
Она называла Машу «неженкой», критиковала, как та варит суп («всё на бульонных кубиках — ты б ещё порошковый заварила»), и влезала в разговоры, когда они с Артёмом планировали отпуск.
— Зачем вам Турция? Поедете со мной в Анапу, там душевнее.
Артём кивал: «А почему бы и нет?»
Маша смотрела на него и не понимала: это что, нормально? Или это так у всех?
Однажды Маша не выдержала и позвонила свекрови. Хотела совета. Татьяна Васильевна была женщиной неглупой, но сдержанной.
— Вы просто разные, — сказала она после короткой паузы. — Ты — семья. Она — прошлое. Но с прошлым тоже надо как-то жить. Потихоньку привыкнет.
Но Лиза не привыкала. Только усиливалась. Сначала стала «брать продукты» — не спрашивая, просто набирая пакет из их холодильника. Потом — «оставаться с ночёвкой», потому что «у меня свет выключили», «мне кран чинят», «мне страшно спать одной».
Артём всегда жалел.
— Ну что ты, Маш, она же ничего плохого не делает. Ну осталась. Ну переночевала. Не будем же мы выгнать её?
Маша старалась не срываться. Считала: главное — семья. Главное — любовь. Всё наладится.
Но потом случился вечер, после которого всё внутри перевернулось.
Лиза позвала их в кафе. Просто «посидеть», «встретиться как родные». Они пришли — и сразу почувствовали: что-то не так.
За столом уже сидели две подруги Лизы и ещё один мужчина — её новый «почти парень», как она назвала его. Лиза тут же начала жаловаться на жизнь.
— Брат у меня, конечно, добрый, но теперь у него всё на жену. Она решает, кого пускать, кого кормить. Ну, понятно, кто в доме хозяйка.
Смеялась громко. Подруги подхватывали.
— А ты что, Маш, правда такая строгая? — щебетала одна из них. — Ну ты даёшь!
Маша смотрела на Артёма. Он молчал. Пил пиво и отводил глаза.
После того вечера она сказала:
— Если ты не скажешь ей, что у нас есть границы, я сама скажу. Я устала быть для неё поводом для жалоб.
Он снова ничего не ответил.
Всё становилось хуже. Лиза приходила, когда хотела. Звонила по ночам. Могла позвонить Артёму на работу, если у неё «сломался чайник». Она однажды попросила его съездить с ней в гипермаркет — «просто повыбирать стол» — и привезти его потом. Машу не взяли.
— Ты же устаёшь, — сказала Лиза. — Зачем тебе это всё?
И добавила при Артёме:
— Ты вообще стала нервной, Маш. Может, тебе отдохнуть где-то?
Она улыбалась. Смотрела так, будто это она — жена. А Маша — кто-то временный.
После той сцены в кафе и молчания Артёма Маша больше не пыталась говорить с ним напрямую о Лизе. Она поняла: разговоры не работают. Не потому, что он её не слышит. Потому что не хочет слышать. Потому что между сестрой и женой он выбирает тишину. Удобство. Играет в нейтралитет, который на деле всегда на стороне сильного.
А Лиза была сильнее. Хитрее. Громче. Энергичнее. И, как бы странно это ни звучало, харизматичнее. Маша осознавала: она не такая. Она не умеет быть громкой. Не умеет устраивать сцены, плакать, хлопать дверьми. Она умеет работать, готовить, планировать бюджет, поддерживать уют. Её сила — в тишине. Но в этой семье тишину воспринимали как слабость.
Первые трещины в отношениях с мужем появились именно тогда — после кафе. Он стал задерживаться. Иногда не отвечал на сообщения. И Маша всё чаще ловила себя на мысли: может, если бы она просто смирилась, всё было бы спокойнее?
Она пыталась. Правда пыталась.
Пригласила Лизу на ужин. Сварила борщ, поставила на стол мясо, сделала салат с рукколой — тот, что Артём хвалил.
— Руккола? — подняла бровь Лиза. — А где нормальный салат? Или ты решила, что мы тут все за ПП?
Артём хмыкнул. Маша промолчала. Потом услышала, как он сказал сестре на кухне: «Да брось, Маша просто хочет, чтоб всем понравилось. Она старается». И вместо поддержки это прозвучало так, будто он её оправдывает за что-то нелепое.
Затем начались деньги. Лиза взяла привычку занимать — то «до зарплаты», то «карта заблокировалась», то «опять сломалась стиралка».
Сначала она просила у Артёма напрямую. Потом — через общую карту. Маша только по выписке видела: «ПЕРЕВОД Л. С.», «СПИСАНИЕ 4 000», «ПЕРЕВОД 12 500».
— Мы с ней договорились, — объяснял Артём. — Я сам верну. Это между нами.
— Но деньги общие, — сказала Маша. — Я работаю не меньше тебя. Почему ты не спросил?
— Ты бы была против, вот и не стал…
Эта фраза врезалась в память.
«Ты бы была против».
Он заранее знал, что она будет против — и решил обойтись без её мнения. Потому что знал: сестра важнее.
Маша пошла на хитрость. Перевела часть накоплений на свой личный счёт. Об этом она не говорила. Просто защищалась. Ей было больно признавать, что защищается не от чужих людей — от родных. Но выбора не было.
Через месяц случился скандал.
— Я не понимаю, куда делась подушка безопасности! — Артём метался по кухне. — Мы ведь копили! Мы же хотели ипотеку досрочно гасить. Где деньги?
— Я перевела часть, — спокойно ответила Маша. — Я хочу, чтобы у меня были свои.
— Ты мне не доверяешь?
Она смотрела на него и молчала. А он — смотрел на Лизу, которая сидела на диване в телефоне, будто разговор её не касался.
— Я тебе доверяю, — сказала Маша наконец. — А вот ей — нет.
Вскоре Лиза появилась с новой просьбой. Хитрая, завёрнутая в заботу.
— Слушай, у меня ипотека через пару месяцев заканчивается. Но процент вырос — платить невыгодно. Я подумала: может, мне на время у вас пожить? Пока не накоплю. Только на пару месяцев. Всё равно у вас комната свободная. И я тихо, меня не слышно.
Маша просто села на стул.
— Тихо? Ты? — она рассмеялась. Горько.
— Ну что ты начинаешь! — воскликнула Лиза. — Не хочешь помогать — так и скажи. Зачем эти подколки?
Артём снова встал между ними.
— Маш, может, действительно, на месяцок? Она ж не чужая.
Маша посмотрела на него — и вдруг поняла, что устала. Не просто злится. А выгорела. Испарилась. В ней не осталось энергии ни на борьбу, ни на попытки быть правильной женой.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Только на месяц.
Лиза въехала через три дня. С двумя чемоданами и мультиваркой.
Через неделю на кухне не было места для Маши. В шкафу появились продукты Лизы. На крючках — её полотенца. В ванной — новая полка с её кремами.
Артём ничего не замечал.
Он уходил утром, приходил вечером, ел, смотрел телевизор. Иногда целовал Машу в висок и спрашивал: «Ты чего такая грустная?»
Она хотела сказать — «потому что нас стало трое», — но не говорила.
А Лиза обживалась.
— Я сегодня дома весь день, — говорила она Артёму. — Приготовлю что-нибудь. А ты с работы — и сразу отдыхать. Маше ж некогда, она поздно приходит.
Она делала комплименты. Подсовывала тапки. Включала ему любимую музыку. И при этом невзначай намекала:
— Ты помнишь, как в детстве я тебе рубашки гладила? Вот тогда всё правильно было. У нас с тобой всегда был тандем.
Маша слышала. Проглатывала.
— Я тебе не мать, не сестра и не подружка детства. Я жена, — сказала она как-то. Но только себе.
Через два месяца Лиза всё ещё жила у них. Маша стала чаще задерживаться на работе. Искала поводы не возвращаться. Иногда ехала к подруге. Иногда просто сидела в кафе.
Однажды она вернулась раньше. Лиза была на кухне. Сидела в халате. На столе — грязные тарелки. Пол — в крошках. Мойка — в засохшей посуде.
— Уборку, я так понимаю, никто не делал? — спросила Маша.
Лиза даже не обернулась.
— А что я одна, что ли? У меня день был тяжёлый. А ты хозяйка. Вот и убирай.
Маша застыла. Медленно сняла куртку. Поставила сумку.
И только потом, глядя на Лизу, холодно сказала:
— Ты говоришь, что у нас бардак? Так ты же не убирала — сказала Маша золовке с иронией.
Лиза подняла глаза. Взгляд у неё был уверенный. Наглый.
И в этот момент Маша поняла — всё.
— Всё, Лиз, я больше не могу, — Маша сказала это спокойно. Даже не злилась. Просто поставила точку внутри себя.
— Не можешь — не мучайся, — бросила золовка, смахивая со стола крошки ладонью. — Только это не ты решаешь, кто здесь живёт.
— Это мы с Артёмом решаем, — Маша ответила так же спокойно. — Мы — семья. А ты — гость. Просила месяц — прошло почти три.
— Я не гость. Я родная сестра. И вообще, квартиру вы оформили хитро. Если бы не мама, ты бы тут даже дверной коврик не постелила!
Маша усмехнулась. В который раз слышит про «мама оформила», «мама купила», «мама настояла». Но мамы уже давно не было. А коврик — постелила она. И стирала, и убирала, и платила по счетам тоже она. Все эти годы.
Лиза встала, подошла ближе.
— У тебя всё хорошо, да? Муж, квартира, работа. А у меня? У меня кто? Ты хоть понимаешь, как это — быть одной?
— Понимаю. Но я не обязана быть твоим спасательным кругом.
Они замолчали. Только тиканье часов на стене, и запах подгоревшей каши из мультиварки.
Позже вечером Артём вошёл домой и сразу понял — что-то не так. Тишина звенела. Лизы не было. Маша сидела на балконе с кружкой чая. Смотрела в темноту.
— Где Лиза?
— Ушла.
— Как — ушла?
Маша поставила кружку, встала.
— Мы поговорили. Она собрала вещи и ушла.
— Ты её выгнала?
— Нет. Она сама решила. Я просто сказала, что не могу больше жить с ней в одной квартире. И что это твоя зона ответственности — объяснить ей, что она гость, а не совладелец.
Он замолчал. Долго. Потом прошёл на кухню, достал воду из холодильника, налил. Пил медленно, спиной к ней.
— Она опять плакала, — сказал он наконец. — Сказала, что я её бросил.
— Она взрослая женщина, Артём. У неё есть квартира, работа, жизнь. А ты — не её нянька.
Он сел напротив. Потёр лицо руками.
— Ты хочешь, чтобы я с ней порвал?
Маша смотрела на него. Нет, она не хотела этого. Она хотела, чтобы он сам понял. Чтобы взрослел. Выбирал. Учился расставлять границы. А не перекладывал решение на неё.
— Я хочу, чтобы ты стал мужем. Не посредником между мной и твоей сестрой. Не адвокатом. А мужем. Партнёром. Опорой.
Он снова молчал.
— Ты меня любишь? — спросила она тихо.
Он кивнул.
— Тогда скажи ей, что ты взрослый мужчина, у которого есть семья. И эта семья — не она. А я. Не потому, что я лучше. А потому, что ты выбрал меня. А если не можешь — скажи мне. Честно. Без жалости.
Он не сказал ничего.
Через неделю Лиза снова появилась. Позвонила в дверь в середине дня. Маша была дома — взяла отгул.
— Артёма нет, — сразу сказала она. — Он на работе.
— Я не к нему, — Лиза стояла с пакетами в руках. — Я вещи забрать. Я кое-что забыла.
Пауза.
— Можешь заходить, — Маша отступила в сторону.
Лиза вошла, сразу заметив коробку у стены.
— Ты уже собрала?
— Да. Твои книги, фен, чайник, зарядки. Всё, что ты оставила.
— Быстро ты, — Лиза усмехнулась.
— Я не хотела больше трогать чужие вещи.
Лиза присела, стала укладывать вещи по пакетам. Молча. Потом встала, повернулась к Маше.
— Он не умеет выбирать. Сколько себя помню, он всегда шёл за тем, кто громче. Я всегда была громче.
— Я знаю.
— И сейчас ты тише. Но почему-то он с тобой.
— Пока что, — ответила Маша. — Может, не навсегда.
Лиза кивнула. Не сказала ни слова.
— Ты правда думаешь, что я тебе завидую? — вдруг спросила она.
— Нет, — ответила Маша. — Я думаю, ты боишься остаться одна.
Лиза отвернулась.
— Ты не знаешь, каково это. Все отвернулись. Муж. Подруги. Даже мать. А теперь и Артём.
— Он не отвернулся. Просто вырос. Или пытается.
Когда Лиза ушла, Маша села у окна. Был вечер. За окном — огни соседних домов, маячки чужих жизней. Кто-то ужинал. Кто-то смотрел сериалы. Кто-то, может быть, тоже выгонял чью-то сестру.
Пришёл Артём. Тихо вошёл, поставил сумку, сел рядом.
— Она написала мне. Сказала, что ты была «холодной».
— Возможно. Я устала.
Он вздохнул. Взял её за руку. Сжал.
— Я знаю, что многое провалил. Я не умею говорить «нет». Особенно ей. Она мне всегда казалась несчастной. Я боялся её ранить.
— А меня — нет?
Он закрыл глаза.
— Я думал, что ты сильнее.
Она смотрела на него долго. Потом тихо встала, пошла на кухню. Там, у мойки, снова — крошки, чашки, не до конца вытертые полки.
— Ты говоришь, что у нас бардак? — сказала она вслух, больше себе, чем кому-то. — Так ты же не убирала, — с иронией добавила она, вспоминая тот вечер.
Сзади — тишина. Он не понял, к кому обращены слова. Или понял — но не знал, что ответить.
Она знала: этот разговор не последний. Этот конфликт не закончен. Лиза ещё вернётся. Или позвонит. Или напишет. И снова будет упрекать, плакать, взывать к совести.
Но теперь она не боялась. Она впервые чувствовала — у неё есть право на границы. И пусть она говорит тише — её всё равно слышно.
Мама будет жить с нами