Живи тише, раз живёшь не на своё, — прошептала тёща, проходя мимо

— Ты дома? — Кирилл застыл с ключом в двери.

Света выглянула из кухни и быстро стерла с лица что-то вроде тревоги.

— Мамина электричка пришла пораньше. Я сама не ожидала.

Он кивнул. Снял куртку, проверил карманы, положил бумажник на полку у зеркала. Прошел на кухню. Теща уже сидела за столом — прямая спина, губы плотно сжаты, возле нее кружка и булочка.

— Здравствуйте, Валентина Семёновна.

— Добрый вечер, — холодно ответила она. — Надеюсь, я не нарушаю ваш уют.

Света метнулась к чайнику:

— Кир, ты ужинал? Там гречка с котлетами.

— Не голоден, спасибо.

Он открыл холодильник. Взял кефир. Напряжение в кухне, хоть ножом режь. И ведь не с чего бы — ничего не случилось. Только…

Только Валентина Семёновна снова у них. Как и полгода назад, когда «у нас ремонт, временно поживу у вас». А потом «спина болит, на пятый не поднимусь», потом «в клинику к врачу нужно в городе». Потом — уже привычно. Одна зубная щетка рядом с его. Ее халат в ванной. Ее банка кофе на верхней полке.

И этот постоянный звук — шаги. Мерные, скрипучие, неторопливые. Даже когда она молчит — Кирилл ее чувствует.

Позже, в спальне, он повернулся к жене:

— Мы договаривались. Только на время.

— Ну ты же видишь, ей тяжело одной. В деревне — холод, аптека — двадцать минут пешком. А здесь — всё под рукой.

— У нас двушка, Свет. И Лерка растёт, ей отдельная комната скоро нужна.

— Мамина пенсия маленькая. А тут, в городе, может хоть в платную клинику сходить.

Он сжал челюсти. Тон у нее тот же, что и у тёщи — когда тебе вроде бы ничего не приказывают, но выбора не оставляют.

— То есть, я должен просто молча всё это принять?

— Кир…

Она снова ушла в полутон, как всегда. Отвела глаза, спряталась под пледом. Как будто он — агрессор.

Через пару дней теща «случайно» открыла его письмо из банка — лежало на тумбочке.

— Ты кредит взял? — сухо спросила она.

— Да. На ремонт балкона.

— А зачем? У вас же и так долги. И работа не железная. Света говорила, что тебе премию урезали.

Он вдохнул, выдохнул.

— Это мое дело.

Она посмотрела так, как будто он ей чем-то обязан.

— Света тоже страдает. Она и так всё на себе тянет. Ты подумал о ней?

Он подумал. Каждый вечер. Каждый раз, когда стоял у плиты, пока жена задерживалась на работе. Или забирал дочь из сада. Или гладил рубашки. Он всё думал. И всё больше — молча.

Теща оставляла мелкие знаки: то перемоет уже вымытые им кастрюли, то переставит обувь в прихожей. Один раз залезла в их шкаф — «искала зарядку».

Но хуже всего было другое — разговоры с внучкой.

— Папа злой, да? Кричит? Он устаёт, ему тяжело. Но ты маму слушай. Мама у нас — солнышко.

Он услышал это краем уха, когда вошел в комнату. Девочка сидела у нее на коленях. Он не стал спорить. Подошёл, поцеловал дочку в макушку, посмотрел на тещу. Та как будто не заметила.

— Света придет поздно. Я ей сказала, чтобы не спешила. Всё равно вы в разные комнаты легли. Так ведь?

Он не ответил. Просто вышел.

В выходные, когда он вешал полку в ванной, теща подошла, задержалась в дверях.

— Стена кривая. У тебя вечно всё «на глаз». Потом сама отвалится.

— Я сам разберусь.

— Ты всегда «сам». И к чему это приводит? Светка уже вторую неделю сама посуду моет.

— Потому что вы не даёте мне до неё достучаться. Вы всё время рядом.

— Зато не бросаю, как ты. Только и умеешь, что хлопать дверью и уходить. Мужик.

Он глянул на нее. Так, как будто видел впервые.

— А вы давно одинокой стали? Или это ваш стиль — всех выжить?

Она вскинула брови:

— Ты не забывай, кто тебе здесь ужин готовит.

— Я вас не просил.

Он вышел на балкон. Закурил. Хотел уйти — просто хлопнуть дверью и уйти. Но в комнате — дочь. В другой — жена, зарывшаяся в ноутбук. В третьей — она.

Слишком много комнат, но ни одной — для него.

Понедельник начался с молчаливого завтрака. Света ушла раньше обычного — «совещание», сказала. Лера возилась с ложкой, ковыряя манную кашу. Теща сидела напротив, в домашнем халате с персиковыми цветами, и сосредоточенно перелистывала квитанции.

— Газ подорожал. Надо скинуться, — не поднимая глаз, сказала она.

— Я оплачиваю коммуналку полностью. Каждый месяц.

— Ну а я, значит, просто так в гостях? Хочешь — вычти из моего. Только знай, я своей дочери копейку не должна. Она и так всю жизнь для всех старается.

— Я не прошу вас платить за нас. Просто… — он замолчал, — просто хочется хотя бы раз не услышать, что я живу неправильно.

Валентина Семёновна шумно вздохнула и театрально встала.

— Знаешь, у меня в жизни мужчины были. Но никому и в голову не приходило вести себя так. Живёшь — так уважай. Или уходи.

На работе Кирилл застрял до позднего вечера. Объект в Подрезково, прораб всё перепутал, пришлось ехать самому. Пока добрался обратно — было уже почти девять. Света не отвечала. Он сам заехал за Лерой к бабушке по отцовской линии — туда девочку в этот день отвезла Света. Уже в машине Лера тихо спросила:

— Пап, а бабушка Валя у нас теперь навсегда?

Он не ответил. Лишь притянул дочь поближе.

Поздно вечером Света появилась. Тихо, без лишних слов. Усталая. Без макияжа. В рюкзаке — контейнеры с едой и блокнот.

— У нас проверка будет. Надо всё подготовить. Я в офисе до десяти.

— А телефон?

— Разрядился.

Он посмотрел на нее. Хотел сказать: «Ты ведь специально её сюда притащила, потому что не хочешь сама решать, где твоя семья». Но вместо этого задал простой вопрос:

— Ты вообще счастлива, Свет?

— Сейчас? — она пожала плечами. — Я не знаю. Просто устала. Всё время стараюсь для всех, а в ответ…

Он хотел обнять её, но в этот момент с кухни вышла тёща.

— Светка, ты поела хоть? Там котлеты твои любимые.

— Спасибо, мам. Сейчас разогрею.

Кирилл молча вышел на балкон. Опять. Как будто это единственное его место в квартире.

На следующий день он нашел на подоконнике в кухне свой чек из магазина техники. Там был куплен телевизор в детскую — подарок Лере на день рождения.

— Зачем ты лазишь в мои вещи? — он стоял, сжимая бумажку.

— Она же моя внучка. Я имею право знать, что ты покупаешь в дом. Вдруг в долги влез. Света волнуется.

— Ты говоришь, что не вмешиваешься. Но каждую неделю подкидываешь дров.

— Потому что я знаю, чем всё закончится. Ты уйдешь. А потом скажешь, что сделал всё, что мог.

Он кивнул, но не в знак согласия.

— А вы останетесь, да? Как хозяйка.

— Я мать. Я думаю не только о себе.

— Именно. Только не о нас. Не о семье. О себе — через неё.

Валентина Семёновна резко повернулась, прошла в комнату и громко захлопнула дверь.

Через неделю Кирилл не выдержал.

— Я снял квартиру. На три месяца. С мебелью, рядом с садиком. Я ухожу.

Света смотрела на него молча. На губах — дрожь.

— Это шантаж?

— Нет. Я устал. Я просто хочу пожить как взрослый человек. Без ежедневного контроля, без подслушивания под дверью, без этой игры в треугольник. Хочешь — приходи. Но без неё.

Она не ответила. И не спросила, где эта квартира. Только отвернулась, глядя в экран ноутбука. А потом прошептала:

— Ты бы не выдержал и недели без неё.

Прошла неделя. Света так и не пришла. Кирилл забирал дочь по вечерам — забирал и возвращал обратно. Валентина Семёновна лично встречала его на пороге — с напряжённой улыбкой.

— Выгулял, как собачку? Молодец.

— Это моя дочь, а не собака.

— Дочь — может, но внуков потом не делят. Если собрался разводиться — предупреждай.

— Пока собираюсь дышать. И спать спокойно. А если это для вас синоним развода — то что ж…

Он развернулся. Но в этот момент услышал, как теща, проходя мимо в коридоре, наклонилась к нему чуть ближе и прошептала почти ласково:

— Живи тише, раз живёшь не на своё.

Квартира, которую снял Кирилл, была обычной: облупившиеся подоконники, линолеум с пузырями, шкаф-купе, где один ролик всё время соскакивал. Но здесь было тихо. Никто не переставлял обувь. Никто не проверял мусорное ведро. Никто не говорил «ты опять поставил не туда».

В первую ночь он проснулся от тишины — настолько непривычно было спать без звуков с кухни, без тени за дверью. Только старый холодильник попискивал, и вода в батарее булькала. Он сел на край кровати, долго смотрел в пол. И понял — он дышит. Впервые за долгое время.

Леру он брал трижды в неделю. Проводил с ней вечера, водил в парк, вместе готовили блины. Девочка как будто ожила — в новой квартире она не просила говорить шепотом, не оглядывалась, не прислушивалась. И говорила чаще. О том, как бабушка Валя иногда разговаривает с мамой в «раздражённом голосе», как ей не нравится запах корвалола в комнате, как она устала сидеть в одной комнате с закрытой дверью.

— Пап, а ты домой не хочешь?

— Это и есть мой дом. А ты можешь в нём бывать, когда захочешь.

— А мама?

Он посмотрел на неё, обнял, уткнулся в макушку.

— Мама сама решит. Её тоже никто не держит.

Через пару недель Света позвонила. Первый раз — сама.

— Ты не хочешь поговорить?

Он согласился. Встретились в кафе недалеко от их прежнего дома. Света пришла в сером пальто, без косметики. Уставшая. Бледная. Как будто сброшенные тёплые шарфы и заботливая мамино-перина — больше не греют.

— Я не знаю, что делать, Кир. Мама давит. Но если я попрошу её уйти — она уедет. Навсегда. Скажет, что я предательница. А ты…

— А я?

— Ты тоже ушёл. Значит, для тебя это было проще, чем для меня.

— Не проще. Просто я выбрал, что мне важнее — оставаться рядом с человеком, который мной манипулирует, или… Или хотя бы попытаться стать собой.

Света отвернулась к окну.

— Она всю жизнь за меня боролась. Когда отец ушёл, когда школу бросала. Даже когда ты появился — она старалась. Просто по-своему.

— Свет, она не боролась за тебя. Она боролась через тебя. Это не одно и то же.

После той встречи она стала писать чаще. Сначала по делу — про Леру. Потом просто «как день прошёл», «как спал», «чем ужинал». И каждый раз — без давления. Без ожидания. Просто — слова.

Через пару недель она приехала к нему. Без предупреждения. С пакетами: фрукты, носки, тёплая пижама для Леры. Она зашла — и долго стояла у двери. Как будто боялась заходить.

— Мама вчера сказала, что ты снимаешь квартиру за мои деньги.

— Ну, почти. Только это мои.

— Она считает, что ты обязан. За всё.

— Я не обязан. Я могу — когда люблю. Когда хочу. Но не под её диктовку.

Они молчали. Потом Света сказала:

— Я поживу здесь. Немного. Без мамы. Я ей не сказала. Просто… хочу попробовать. Можно?

Он кивнул. Не прикасаясь. Не торопясь. Только шаг в сторону. Только — воздух.

А через неделю — тёща.

Пришла утром, когда Света ещё спала. Кирилл открыл дверь в пижаме. Она стояла с сумкой, в пальто, как всегда — прямая.

— Я не могу дозвониться до дочери. У неё отключен телефон. Она дома?

— Дома. Спит.

— Ты доволен, да? Дождался. Вытащил её. А теперь будешь крутить как хочешь.