— Конечно, я понимаю. У неё же двое маленьких, как она может работать на полную ставку? — мать Кати по привычке говорила почти шёпотом, будто боялась, что её слова долетят до соседей.
Катя слушала и чувствовала, как у неё начинает подрагивать веко. Это бывало, когда нервы сдавали. Она уже не перебивала. Да и зачем?
— А ты у нас надёжная. Ты ж не откажешь, не подведёшь… Вот я и подумала — может, ты снова подбросишь им денег? У них на кружки детей не хватает. Ну и на ремонт там затеялись чуть-чуть… Совсем по мелочи.
Ваня, младший брат, недавно уволился с работы — «там токсичный коллектив и мало платят». Его жена Лиза в декрете, но в отпуске умудряется быть куда активнее Кати. Она ведёт блог о материнстве, жалуется на усталость, и одновременно выкладывает сторис, как они семьёй ездят в Тулу, на горячие источники, на дачу к друзьям.
Катя посмотрела на свою кухню. Одна конфорка не работала, обои на стыке отошли — в том году подруга помогала клеить, не хватило двух рулонов. Она хотела закончить, но постоянно находились другие расходы. Маме — на анализы, брату — на машину, сестре — на свадьбу.
Сестра уехала в Калининград. Тоже младшая. Лёгкая, солнечная, балованная. Её Катя понимала даже больше, чем Ваню. В отличие от него, она хотя бы не врала. Говорила прямо: «Мне тяжело, я не вывезу». А потом — бац! — и муж с квартирой, кот и подписчики в инстаграме.
Катя училась в институте на бюджете. Работала с третьего курса. После — офис, курсы, повышение. Сама. Без подарков от судьбы. Мама тогда говорила: «Ты у нас с характером, пробьёшься». И она пробилась. Сняла свою первую комнату, потом однушку. Без ремонта, зато своя.
— Ма, — сказала Катя спокойно. — Я переведу, но в этот раз только пять тысяч. Остальное — не могу.
— Пять?.. — голос матери удивился и тут же обиделся. — Ну как ты так? Ты ведь знаешь, им тяжело. А ты всё равно в отпуск никуда не ездишь, ходишь в одном и том же пальто…
Катя не спорила. Да, пальто ей действительно служило четвёртый сезон. Да, отпуск был максимум на даче у подруги. А дома — дома пыль, крошки на полу, кот, который стареет, и одиночество. Но стабильное.
В детстве Катя была «помощницей». Убиралась, мыла посуду, смотрела за младшими, когда мать оставалась на второй смене. Никто не спрашивал, хочет ли она. Просто так было надо. Ваня, младше её на семь лет, вечно терял перчатки, забывал дневник, приносил двойки. Она ходила на родительские собрания вместо мамы. Говорила, что исправится.
Сестра родилась, когда Кате было пятнадцать. Катя стирала ей ползунки. Катя кормила с ложечки, гуляла по вечерам. Она уже тогда хотела поступить в Петербург, на дизайн. Мама сказала: «С ума сошла? Кто мне поможет?» Поступила в местный универ.
Папа ушёл к «другой женщине», когда Кате было одиннадцать. С тех пор мама повторяла: «Мужики — ненадёжные. Только на себя и на детей надейся». Тогда Катя решила, что не будет такой, как мама. У неё всё будет по-другому.
Но в двадцать восемь, когда она рассталась с мужчиной, с которым жила три года, услышала: «Ну вот, опять одна. Может, ты чересчур строгая? Ты же всегда всё сама, такие мужчины пугаются».
— Я не строгая, ма, — сказала она тогда. — Я просто устала быть ответственной за всех.
— Ну а кто, если не ты? — удивилась мама. — Ваня вон мягкий, Лиза — как девочка. Они не такие, как ты. А ты справишься.
И вот снова. Кружки, ремонт. Пять тысяч.
На работе Катю недавно повысили. Она стала старшим менеджером. По идее, радость. Но никому не рассказала. Знала, что скажут: «Ну, раз зарплата больше, тогда можно и помочь!»
Её лучшая подруга Тома, наоборот, радовалась за неё. Они вместе учились, вместе снимали квартиру, потом разошлись — у Томы семья, ребёнок. Но они созванивались. Именно ей Катя могла признаться: устала. Не тянет.
— Ты не обязана, Кать, — говорила Тома. — Это твоя жизнь. Ты же не автомат по решению проблем.
Но мать считала иначе.
Однажды, в середине марта, раздался звонок.
— Катя, ты дома? — голос мамы был тревожным. — У Лизы температура, Ваня на смене. Настька кашляет. Не можешь поехать к ним? Посидеть с детьми?
Катя отложила вилку. Она только села ужинать. На плите остывал суп, который варила себе на два дня.
— Мам, я только с работы…
— Ну, ты же рядом. Им никто больше не поможет. А ты у нас…
Катя не дослушала. Пошла. Купила детям сок, взяла с собой настольную игру. Приехала — Лиза лежит на диване, в телефоне. Дети шумят, дом перевёрнут. Чужой, но всё равно — её проблема.
— Кать, извини, я с утра как в тумане… — пробормотала Лиза. — Ты не могла бы их покормить? Там пельмени в морозилке.
Катя сварила, накормила, убрала. Ваня вернулся в десять, не извинился. Только кивнул:
— Спасибо, сеструха. Ты выручила.
На прощание Катя увидела, как Лиза постит сторис — чашка кофе, хештег «болею», подпись: «Хорошо, когда рядом надёжные люди».
Когда она вернулась домой, уже темнело. На подоконнике лежал кот, свернувшись клубком. Она погладила его. И тихо, еле слышно, сказала в пустоту:
— А я хочу, чтобы и рядом со мной были надёжные. Чтобы кто-то выручил.
Она не знала, кому это говорит. Коту? Себе?
Катя проснулась в субботу поздно — почти в десять. Обычно позволяла себе это раз в неделю, если не было срочных звонков. Сегодня не было. Но был голос в голове: «Сходи к маме, она говорила, у неё давление. Проверь, ела ли что-нибудь».
Пока закидывала в стирку рубашки, пришло сообщение от Лизы:
«Кать, привет! Ты не могла бы забрать Артема с кружка в три? Нам с Ваней срочно надо на встречу по поводу подработки. Обняли!»
Без вопроса. Без «ты сможешь?». Словно это уже решено.
Катя взяла телефон, набрала сообщение, потом стёрла. Позвонила Томе.
— Слушай, у тебя бывало, что ты устала, но не от самой работы, а от того, что от тебя всегда чего-то ждут?
Тома сразу поняла.
— Конечно. Когда я с малым с температурой лежала, свекровь всё равно ждала, что я пирог испеку, потому что “обещала”. А ты им отказала?
— Нет.
— А почему?
Катя молчала. Потому что ей стыдно. Потому что мать скажет: «Им тяжело». Потому что если не она — то кто?
— Ты же не нянька по вызову, Кать. У тебя жизнь своя.
Катя вскинула глаза на окно. За стеклом мокрый снег. Март отступал неохотно. Хотелось сесть в поезд и уехать. Куда угодно. Хоть на два дня. Без звонков. Без «ты не могла бы». Без «помоги».
Но вместо этого она забрала Артема. Посидела с ним до шести, пока Лиза выкладывала селфи в кафе. Под фото был текст: «Первый взрослый вечер за год! Спасибо маме и вселенной». Ни слова о Кате.
В воскресенье Катя всё же поехала к маме. Та встретила её у порога с привычным тоном — между упрёком и просьбой:
— Я тут подумала… Ты ж одна живёшь. Может, пересмотришь ипотеку? Поменьше возьмёшь. А то всё сама-сама. А вдруг замуж выйдешь — кому нужны долги?
Катя чуть не расхохоталась.
— Мам, я не брала ипотеку. Снимаю.
— Тем более. А то вот Ваня с Лизой — им не развернуться. Помоги им поднакопить, а потом вместе жильё купите. Всё равно у тебя семья.
— У них семья. У меня — кот.
Мать замолчала на секунду, потом снова за своё:
— Да ты не сердись. Просто ты у нас самостоятельная, сильная. А они — ну, не умеют так. Ты ж старшая…
Катя почувствовала, как сжимаются пальцы. Старшая. Словно приговор. Словно крест. И никаких «хочешь ли». Надо. Должна.
— Мам, — сказала она, — а если я завтра уеду, с вами что?
— Ну что ты выдумываешь… Кто ж уезжает от семьи?
Через неделю снова был звонок. Уже от Вани.
— Кать, привет. Тут Лизе надо на неделю уехать — её мама заболела. Поможешь нам с детьми? Я ж на работе…
— Нет, Вань. Не помогу.
Тишина.
— В смысле — нет?
— В прямом. Я занята. У меня жизнь.
— Ну вот, — Ваня фыркнул. — Ясно. Значит, когда нам плохо — ты занята. А как день рождения — ты первая за столом.
— А вы меня хоть раз за стол позвали, когда мне было плохо?
В трубке повисла долгая тишина. Потом Ваня бросил:
— Ты всегда всё усложняешь, Кать. Вот поэтому ты одна.
Он отключился. Без «пока», без «спасибо».
На следующий день мать позвонила сама. Голос был ледяной:
— Ваня сказал, ты отказалась. У тебя что, человек в беде, а ты руки сложила?
Катя положила телефон на диван, вышла на балкон. Холодно. Свежий воздух колол щёки. Хотелось плакать, но не было слёз. Только глухая усталость.
Почему каждый раз, когда она говорит «нет», её делают виноватой?
Почему, когда она помогает — это «по умолчанию», а когда не может — это предательство?
Вечером пришло сообщение от мамы:
«Я тебя не узнала. Стала эгоисткой. А ведь ты всегда была надёжной».
Катя стёрла. И не ответила.
Она начала меньше отвечать. Не брать трубку сразу. Не кидаться на помощь по первому зову. Подруга Тома подбадривала:
— Ты не плохая, если выбираешь себя. Ты просто устала быть удобной.
Катя не знала, можно ли так жить. Без чувства вины. Без «должна». Просто по-человечески.
Но ей очень хотелось попробовать.
Катя стала незаметно меняться.
Сначала — выключила звук на телефоне. Потом — перестала заходить в семейный чат. «Там всё равно ничего, кроме просьб и картинок с ангелами», — сказала Томе, и та засмеялась. Лёгкий, тёплый смех. Как глоток воздуха.
В середине апреля Катя записалась на курсы графического дизайна — те самые, о которых мечтала лет десять назад. Просто так, без расчёта на выгоду. Давно хотелось рисовать, придумывать. Делать что-то для себя.
Когда она сказала об этом матери, та нахмурилась:
— В твоём возрасте уже пора не хобби заводить, а семью. Вон у Лизы третьего хотят.
Катя промолчала. Потому что не хотела спорить. Устала. Спор — это тоже борьба. А она больше не боролась. Просто выбирала себя.
К середине весны мать уже почти не звонила. Лиза обиделась. Ваня писал коротко: «Привет. Ты как?» — но без уточнений, без требований. Катя отвечала односложно. И молчала. Впервые за многие годы — молчание было лёгким, как воздух после грозы.
Но чувство вины не ушло сразу. Оно подползало, как кошка ночью — тёплая, настойчивая.
Ты нужна им. Без тебя им тяжело. Ты должна помогать. Они же семья.
Катя говорила себе: Но разве я — не семья для самой себя?
Однажды утром она вышла из душа и увидела пропущенный звонок от мамы. В груди щёлкнуло: вдруг что-то случилось? Тут же пришло сообщение:
«Привет. Ты не занята? Надо поговорить»
Катя долго смотрела на экран. Потом набрала:
— Мам, привет. Что случилось?
— Да… я тут думала, — мать вздохнула. — Ты, наверное, злишься. Что мы всё просим, просим… А ты как будто чужая стала. Тебя даже не узнать.
Катя села.
— Я не чужая, мам. Я просто перестала быть удобной.
— Мы же не со зла, Кать… Ты ведь у нас сильная. Мы привыкли, что ты всё решаешь. А Ваня — ну ты же знаешь…
— Мам, а ты знаешь, каково — всегда решать? Когда никто не спрашивает, хочешь ли ты?
Мать замолчала.
Катя продолжила:
— Я столько лет жила по чужим ожиданиям. Старалась быть хорошей. Помогать, быть сильной. Но меня саму никто не спрашивал, легко ли мне. Я тоже устаю. Мне тоже тяжело. И мне не восемнадцать, я не девочка-няня. Я взрослая женщина. И мне иногда хочется, чтобы кто-то просто обнял и сказал: “Ты не обязана. Ты просто отдохни”.
В трубке — только дыхание.
— Мам, я устала быть “надёжной”, — сказала Катя очень тихо. — Я тоже хочу поддержки, а не задач.
Мать ничего не ответила. Ни тогда, ни на следующий день.
Катя не ждала. Она впервые не ждала, что её поймут. Не надеялась, что кто-то изменится. Не мечтала, что её выбор одобрят. Она просто знала: ей так надо. Сейчас — так.
На выходных она встретилась с Томой. Они гуляли по набережной, пили кофе из бумажных стаканов. Говорили о курсах, о сериалах, о лете. Катя смеялась. Не натянуто, не для приличия. Настоящим, живым смехом.
— Кать, ты изменилась, — сказала Тома. — Стала как будто… мягче.
Катя пожала плечами.
— Я просто больше не доказываю, что заслуживаю любви. Я теперь просто живу.
Она всё ещё снимала ту же однушку. Всё ещё носила старое пальто. Всё ещё не ездила в отпуск. Но теперь — не потому что не могла, а потому что не обязана была ни перед кем. Только перед собой.
И это было впервые за долгое время — достаточно.
Хватит тут жить за наш счёт, — не выдержала и крикнула Мария на золовку