На кухне пахло старым ковром, мятным чаем и чем-то неуловимо тёщиным — смесью натёртых до блеска кастрюль, дешёвого парфюма и раздражения. Артём вздохнул и сделал глоток кофе. Он сварил его для себя, крепкий, с молотыми зернами, привезёнными из Калуги — местный обжарщик, знакомый по форуму. Конечно, Лидия Петровна хмыкнула, как только увидела «эту твою кофемолку».
— Молоть руками? Ты что, в каменный век возвращаешься? У нас вон «Нескафе Голд» — на раз, два и готово.
Он ничего не ответил. Как обычно. Сдержанность — его привычная броня. Но внутри всё бурлило.
Лидия Петровна поселилась у них «на время». Сначала на неделю — после неудачной попытки сделать ремонт в её однокомнатной в Балашихе. Через месяц она уже занимала комнату дочери, активно сортировала их бельё и считала количество авокадо в холодильнике. Говорила: «Зачем вам эта зелёная дрянь? Лучше бы картошки купили, сытнее». И добавляла: «Я, между прочим, пенсионерка, мне бы покой, а не ваши нововведения».
Варя, жена Артёма, растекалась в улыбках. Ей было привычно, что мама — вездесущая. Ещё с детства Лидия Петровна выбирала, какую куртку Варе носить, с кем дружить, на кого учиться. Артём думал, что взрослая женщина должна хотеть свободы. Ошибся. Варя хотела одобрения.
Он вспоминал, как снимали первую квартиру. Тогда жили вдвоём — в тесной, но светлой студии на Шаболовке. Мечтали: «Купим свою, большую, с детской». Три года копили. Он подрабатывал ночами, писал программные модули на заказ. Когда взяли ипотеку, влезли по уши. Но справлялись.
Сейчас у них двушка — на юге Москвы, панель девяносто пятого года, но чистая, с новым ламинатом и кухней из Икеи. Его гордость — он сам монтировал фартук над раковиной, сам выбирал плитку.
— Кто это вообще так делает? — спросила Лидия Петровна на третий день после заселения, постукивая ногтем по шву. — Ты, конечно, старался, не спорю. Но у нас сантехник в ЖЭКе лучше кладёт.
Он промолчал. Варя сказала: «Ну, мам, ему приятно было делать».
Лидия Петровна только пожала плечами: «Раз приятно, так пусть ещё и полы в коридоре переделает. Там волнами пошло».
В другой день она открыла их семейную таблицу расходов. Случайно, как утверждала. Документ был в общей папке на планшете Вари.
— Это что за пять тысяч на кофейню? — Она крутила носом. — За месяц? Вы что, с ума сошли? Это три мешка картошки, между прочим.
Артём впервые не сдержался.
— Мы тратим свои деньги. Не ваши.
Она вскинула брови. Пауза. Потом — глухой смешок.
— Ты ещё скажи, что тебя в дом никто не звал. Я эту квартиру дочку растить помогала. Садик, кружки, вещи, всё — мои деньги. А теперь ты мне рассказываешь, как жить?
Варя не вмешалась. Поставила чайник и ушла в комнату. Артём стоял в кухне, сжимая чашку.
Он стал замечать: дома ему неуютно. Всё будто под наблюдением. Его вещи переставлялись. Кофейник вдруг оказывался в шкафу под раковиной. Его джинсы после стирки стали пахнуть каким-то другим порошком.
Он говорил с Варей. Осторожно. Предлагал: может, снимем маме студию поближе? Или гостиницу на пару недель?
Варя замыкалась. Говорила: «Ты не понимаешь, она одна. Она же для нас старается. Не может она в той бетонной коробке, там соседи, там пыль, там…»
Он кивал. Слушал. Но в груди всё плотнее скручивался ком.
Когда-то он любил приходить домой. Теперь задерживался на работе, заходил к другу поиграть на приставке. Дома была она — Лидия Петровна. Всегда на месте. В белом халате, с чашкой чая и фразой:
— А ты чего так поздно? Варя уже легла, а я вот жду, вдруг продукты принесёшь.
Он всё чаще ловил себя на мыслях: «Это ведь не навсегда. Всё наладится. Главное — не вляпаться в прямую ссору». Только вот «временно» становилось образом жизни.
По воскресеньям у Артёма был свой ритуал: он готовил завтрак. Яичница с беконом, тосты, иногда сырники — всё, что можно съесть на диване под сериалы. Когда Варя просыпалась, завтрак уже ждал на столе. Ей это нравилось.
Но в последнее время ритуал нарушался. В 7:30 на кухне уже сидела Лидия Петровна — в халате с розовыми фламинго, в носках до колен и с радио на полную.
— Ты посмотри, — говорила она, разглядывая газету, — опять цены на масло выросли. А ты, наверное, опять сырники собрался печь? Лучше бы гречку сварил. Полезнее.
Варя вставала позже. Делала вид, что всё в порядке. И Артём делал вид.
На второй месяц «временного» проживания тёща взяла на себя закупки.
— Я в магазин иду, чего купить? — крикнула она из коридора.
— Мы всё купим вечером, — ответил Артём.
Но в холодильнике всё равно появлялись её «полезные» продукты: молоко с пенкой, кисели в брикетах, батоны за 12 рублей. Его арахисовая паста пропала. В контейнере с обедом однажды оказались макароны с тушёнкой. Отдал коллеге.
Однажды вечером, после особенно тяжёлого дня, он открыл дверь и услышал знакомый голос:
— Ты понимаешь, Варя, он не мужик. Настоящий мужик сам семью тянет. А этот? Что он вообще делает? В ноутбуке тычет. Я и то больше пользы приношу.
Он замер. Снял ботинки. Прошёл в гостиную.
— Мама, — Варя покраснела. — Зачем ты такое говоришь?
— А что я не так сказала? Он у нас кто? Работает на удалёнке. Никакой уверенности. Завтра уволят — чем жить будете? Ты в больнице по сменам пашешь, а он кофе пьёт.
Артём сел. Молча. Варя, как обычно, ушла в душ. Он смотрел на Лидию Петровну. Она — в ответ. Пауза тянулась.
— Я не позволю вам разговаривать со мной в таком тоне, — сказал он наконец.
— Это не «такой тон». Это я — мать. И имею право.
Он вздохнул. Открыл ноутбук. Работать не вышло.
Через неделю он пришёл домой пораньше — должен был быть звонок с американским заказчиком. Важно. Договор о сопровождении на полгода — его шанс закрыть кредит досрочно. Но на кухне шёл концерт Ротару, за стенкой гремел пылесос, а за дверью спальни тёща что-то раскладывала.
— Можно потише? Мне нужен тишина для звонка, — попросил Артём.
— Ничего себе, — буркнула она. — Тут, видите ли, жить нельзя, потому что у него конференция. А я что, на балконе должна сидеть?
Варя пришла вечером и сказала, что мама обиделась. Что лежит с давлением. Что, может быть, Артём перегнул. И вообще, надо быть мягче.
Он устал.
В ноябре потекла батарея. Артём занялся ремонтом. Заказал комплект, ждал мастера. Тёща ворчала:
— В моё время мужчины сами трубы чинили. А сейчас сидят и ждут сантехника.
В тот вечер Артём впервые напился.
Не до отключки — просто сел с пивом, потом ещё, потом ещё. Варя снова ушла к подруге — «обсудить дежурства». Он остался наедине с Лидией Петровной.
Она выждала, пока он соберёт мусор, и, проходя мимо, сказала:
— Знаешь, Артём, я раньше думала, что ты просто ленивый. А теперь вижу — ты мягкотелый. Мужик бы выгнал меня, если бы мешала. А ты жмёшься. Удобный.
Он посмотрел на неё. Молча. У него задрожали руки. Хотелось крикнуть, швырнуть стакан. Но он просто встал и вышел.
На лестничной клетке встретил соседа, дядю Колю. Тот курил.
— Ну что, зять, опять воюешь с тёщей?
Артём только усмехнулся. Колю никто не спрашивал, но он был в курсе.
— Тебе надо границы ставить. А то вон как у моей жены — мать приехала на месяц, а осталась на три года. Жизнь отравила всем.
Артём кивнул. Понял, что боится возвращаться в квартиру. Дом перестал быть его.
Когда он наконец решился поговорить с Варей, та сначала слушала молча. Он говорил без злости — про усталость, про то, что дом перестал быть домом, про то, как он больше не чувствует себя мужчиной. Варя кивала. Потом сказала:
— Но ты же знал, какая у меня мама.
— Я знал. Но я думал, ты — со мной.
Она долго молчала. Потом сказала:
— Ты преувеличиваешь. Мама старается. Она ведь ничего плохого не хочет.
— Она делает. И ты это видишь.
Варя встала. Взяла телефон. Что-то написала.
— Я просто не могу между вами. Вы оба важны.
И ушла спать в детскую, к дочке.
Артём лёг на диван. Впервые — не потому что поссорились, а потому что не знал, где ещё ему место.
Снег выпал внезапно — сырой, липкий, как непросохшие простыни. Артём шёл по двору с пакетами — молоко, хлеб, пару йогуртов, и всё время ловил себя на мысли: не домой идёт, а на передовую. Как будто сейчас начнётся допрос. И ведь начался.
— А это что? — Лидия Петровна подняла один из йогуртов. — С клубникой? Ты вообще читал, сколько там сахара?
Он поставил остальные продукты в холодильник. Хотел уйти в комнату, но тёща не отставала:
— Ты хоть бы салфеток взял. У нас заканчиваются. Или это тоже «не твоё дело»?
Он уже привык. Слушать, кивать, делать вид, что всё в порядке. Варя была на сутках. Дочка — у бабушки по отцу. В квартире — тишина, но не спокойная, а сдавленная, как перед грозой.
— Может, присядешь? — неожиданно предложила Лидия Петровна, присаживаясь сама. — Без скандалов. Просто поговорим.
Он сел напротив. Машинально поправил подлокотник стула. Лидия Петровна наливала себе чай. Движения размеренные, будто репетировала.
— Варя мне ничего не говорит, но я вижу. Вы на грани, да? Не понимаю одного — зачем ты вообще женился, если не готов был к семье?
Артём сжал зубы.
— Я был готов. Я и сейчас хочу сохранить всё. Только жить в постоянной критике, под микроскопом — невозможно.
— Критике? — Лидия Петровна подняла брови. — Ты называешь критикой то, что я пытаюсь помочь? Это у тебя гордость просто. А если бы слушал — может, и было бы по-другому. Ты всё «сам знаю», «не лезьте». А что из этого вышло?
— Мне не помощь нужна, а уважение. Этого вы не понимаете.
— Ты хочешь уважения? А за что? За то, что сидишь целыми днями в ноутбуке? Варя пахивает, дочка по бабушкам, а ты — вон, кофе варишь и сериальчики смотришь. Это у тебя работа? Да у нас дворник больше получает, — фыркнула Лидия Петровна.
Он молчал. В груди всё гудело, как трансформатор. Горячо, звонко, и невозможно выразить словами.
— Вот и молчишь, — кивнула она, словно поставила точку. — Потому что знаешь, что я права.
Он встал. Не хлопнул дверью — просто ушёл. До ближайшего парка. Ходил час, потом сел на скамейку и набрал Вару.
— Я больше не могу. Мне нужен свой дом. Где меня не будут унижать. Или она, или я.
Молчание. Потом её голос — тихий, хриплый:
— Я знаю. Я уже сняла ей квартиру. С пятницы она переезжает.
Он не поверил сначала. Потом — долго не чувствовал ничего. Просто сидел. Потом пошёл в ближайший супермаркет и купил бутылку вина. Варя не пьёт — так, чуть-чуть на праздники. А он хотел символа. Хотел выдохнуть.
Когда в пятницу тёща собирала вещи, всё было тихо. Варя избегала встреч. Артём помог донести чемодан до такси. Лидия Петровна молчала. Улыбалась странно — как актриса после неудачного спектакля. Перед дверью она вдруг сказала:
— Ты думаешь, победил? Посмотрим, как долго ты продержишься без моей помощи.
Он ничего не ответил.
Дома он убрал всё, что напоминало о ней. Сменил скатерть, выкинул оставленные пачки с овсянкой, переставил мебель. Варя пришла под вечер. Усталая, бледная.
— Это не конец, — сказала она. — Она обиделась. Я между вами. Всегда буду.
Он не стал спорить. Просто сел рядом. Долго молчали.
Потом он сказал:
— Я не против твоей мамы. Я против того, что наш дом стал её сценой.
Прошло две недели. Вроде — тишина. Но Артём чувствовал: всё зыбко. Варя стала ещё тише. С дочкой — мила, с ним — прохладна. Как будто ждёт, что он сделает ещё шаг, ещё уступку.
Лидия Петровна звонила каждый день. Варя убегала в другую комнату. Иногда плакала.
Однажды он увидел на кухне её записную книжку. Список — «передать маме: утюг, блендер, коробка с фотографиями, деньги на лекарства».
Он снова сел за ноутбук. Работать не вышло. Смотрел в экран. В голове крутилась одна фраза, брошенная ей тогда, в кухне:
«Это у тебя работа? Да у нас дворник больше получает», — фыркнула Лидия Петровна.
Слова, как будто нацарапанные по стеклу. Не стираются. Не забываются.
Он выключил ноутбук. Подумал, что пора искать новую квартиру. С нуля. Без старых скалок, халатов, укоров.
Семья — это не стены. Но стены должны быть своими.
Хоть какими.
Хоть с кривым фартуком.
– Как ты мог расстроить брата своими успехами? – негодовала мать, — Завтра же поедешь к нему и извинишься