— Ирочка, как же так? Получается, ты деньги взяла и еще квартиру требуешь?
— Нехорошо это, девочка, — вздохнул дядя Петя. — Бабушка же по справедливости все разделила.
Отец Ирины и Полины — высокий седой мужчина — медленно поднялся с места.
— Ирина, — сказал он тихо, но так, что все услышали. — Мне стыдно. Очень стыдно за тебя.
Старая квартира на Шелепихина пахла валерьянкой и застарелым горем.
Антонина Федоровна сидела в своем любимом кресле у окна, обтянутом выцветшим плюшем, и смотрела, как внучки пьют чай из тонких стаканов в посеребренных подстаканниках.
Ирина торопливо отхлебывала, поглядывая на часы — вечно куда-то спешила.
Полина же медленно помешивала ложечкой, будто растягивая эти минуты, будто понимала, что такие встречи скоро станут воспоминанием.
— Девочки мои, — начала бабушка, и голос ее дрогнул непривычно. — Мне уже восьмой десяток, пора кое-что решить.
Ирина подняла голову, и в карих глазах мелькнул любопытный огонек.
Полина насторожилась — она всегда чувствовала, когда бабушка собиралась сказать что-то важное.
— Квартира эта, наследство отцовское…
Не хочу, чтобы после меня началась грызня. Решила сама все устроить, по справедливости.
Антонина Федоровна достала из секретера пожелтевшие документы, разложила их на столе рядом с вазочкой с вареньем.
— Одна из вас получит квартиру по завещанию, — продолжала она, не глядя на внучек. — А другая — такую же сумму деньгами, но сейчас. Живыми.
Только, девочки, никому ни слова. Родне нашей лучше пока не знать — зачем яз.ыки развязывать?
Ирина выпрямилась, и щеки ее зарумянились от волнения. Она всегда умела быстро считать и уже прикидывала, сколько может стоить эта трехкомнатная квартира в центре.
— Бабуль, а можно подумать? — спросила она, стараясь говорить равнодушно.
— Конечно, деточка. Только долго не тяните — старая я уже.
Полина отставила стакан и схватила бабушку за морщинистую руку.
— Бабушка, что ты такое говоришь! Какое наследство! Ты еще сто лет проживешь, а мы и думать не хотим ни о чем таком!
Антонина Федоровна улыбнулась — беззубой, добродушной улыбкой.
— Полиночка, ты у меня всегда была сердечная. Но жизнь есть жизнь, и от нее не убежишь.
Через неделю Ирина объявила свое решение. Она пришла к бабушке после работы, усталая, с размазанной тушью под глазами, и сказала сразу, с порога:
— Бабуль, я хочу деньги. Сейчас. Мне они нужнее, чем потом квартира.
Антонина Федоровна кивнула, словно ожидала именно такого ответа.
— Ну что ж, детка. Значит, так тому и быть.
Она прошла к старому сейфу, покрутила замок своими скрюченными пальцами и достала толстую пачку купюр.
— Держи. Это честно заработанные деньги твоего деда. Трать с умом.
Ирина взяла деньги дрожащими руками. Сумма была больше, чем она думала — намного больше.
А Полина так ничего и не сказала.
Она продолжала приходить к бабушке каждые выходные, приносила продукты, убирала квартиру, читала вслух газеты.
И никогда не заговаривала о наследстве.
Месяц спустя Ирина пригнала во двор блестящий белый внедорожник — последнюю модель, с кожаными сиденьями и навигатором.
Соседи высыпали на балконы поглядеть.
— Красота! — вздыхала тетя Зина с третьего этажа. — Небось в кредит взяла?
— Да уж, — Ирина гордо гладила капот. — Кредит плюс все накопления.
Но я же не навсегда молодая — надо пожить красиво.
Полина смотрела на эту картину из бабушкиного окна и молчала.
Что-то неприятно кольнуло в груди, но она отогнала эту мысль.
Годы шли, размеренно и неторопливо. Ирина меняла машины, ездила в отпуска за границу, покупала дорогие наряды.
На вопросы родственников отвечала уклончиво — мол, работа хорошая, продвижение по службе.
А Полина все так же приходила к бабушке по выходным, все так же читала ей книги и варила любимый кисель.
Антонина Федоровна старела на глазах. Сначала она перестала выходить на улицу, потом — готовить себе еду.
Полина наняла сиделку, но сама продолжала навещать бабушку почти каждый день.
— Полиночка, — шептала старушка, лежа в постели, — ты у меня одна такая. Верная.
И вот в один февральский день позвонили из больницы. Антонина Федоровна скончалась во сне, тихо, не мучаясь.
Полина стояла у больничной койки и смотрела на воскового цвета лицо бабушки, и слезы катились по щекам сами собой.
Похороны были скромные, но многолюдные.
Пришли соседи, дальние родственники, коллеги покойной по работе.
Ирина появилась на кладбище в черном костюме от дорогого дизайнера и темных очках, красивая и недоступная.
После похорон все собрались в бабушкиной квартире на поминки.
Полина накрыла стол, разложила фотографии Антонины Федоровны — молодой красавицы в белом платье, зрелой женщины с детьми на руках, бабушки с внучками.
— Светлая ей память, — говорили гости, и в квартире стоял тихий гул голосов.
За столом зашел разговор о наследстве. Дядя Петя, прихлебывая чай, заметил:
— Жаль, конечно, что завещания не оставила. Теперь девочкам через суд придется все оформлять…
— Какое завещание? — удивилась соседка Валентина Петровна. — Да квартира-то уже давно не ее была.
Три года назад она ее Полине подарила, по дарственной оформила.
В комнате стало тихо. Все повернулись к Валентине Петровне.
— Как это — подарила? — переспросил отец девочек.
— А так и подарила. Я же свидетелем была, когда она документы подписывала.
Говорила мне: «Полинка моя одна рядом остается, пусть квартира ее будет».
Ирина резко поднялась с места, опрокинув стул.
— Что?! — вскрикнула она. — Какая дарственная? О чем вы говорите?
Полина побледнела и схватилась рукой за стол.
Она-то знала о дарственной — три года назад ходила с бабушкой к нотариусу, подписывала документы.
Но думала, что Ирина тоже в курсе, что все было честно договорено тогда же.
— Но ведь мы же тогда… — начала было Полина, глядя на сестру. — Я думала, ты знаешь…
Валентина Петровна кивнула.
— Антонина Федоровна говорила мне, что все по справедливости разделила. Одной — деньги сразу, другой — квартиру потом.
В комнате повисла напряженная тишина. И тут поднялась Ирина.
— Стойте! — закричала она, и голос ее прозвучал пронзительно в тишине. — Это неправильно! Это несправедливо!
Она подбежала к Полине.
— Ты обманула старушку! — кричала Ирина, размахивая руками. — Ты втерлась к ней в доверие, оболгала меня! А теперь заграбастала все себе!
Родственники зашевелились, заволновались. Кто-то пытался успокоить Ирину, но та не унималась.
— Она специально приходила к бабушке, лебезила, прикидывалась заботливой! А сама все это время знала, что квартира уже оформлена на нее!
Это обман! Это нечестно!
Полина стояла белая как мел, губы ее дрожали.
— Ира, что ты говоришь! Я думала, что мы тогда договорились… Что ты знаешь про дарственную…
— Врешь! — рявкнула Ирина. — Ничего я не знала! Ты сама ей эту идею подсунула!
«Бабушка, оформи на меня, а то вдруг что случится!»
Она метала взгляды по комнате, ища поддержки.
— Вы же видите — это неправильно! Мы обе внучки, мы должны получить поровну! Почему она все, а я ничего?
И тут поднялась Валентина Петровна.
— Девочка, — сказала она строго, — а ну-ка успокойся. И не ври.
Ирина обернулась к ней с удивлением.
— Что вы сказали?
— Не ври говорю, — повторила Валентина Петровна. — Я сорок лет рядом с твоей бабушкой прожила. Все видела, все слышала.
Она встала, выпрямилась — маленькая, но грозная.
— Когда три года назад Антонина Федоровна квартиру на Полину переоформляла, она мне все рассказала. Как ты деньги взяла — такие же, какие квартира стоит.
Как машину купила и всем врала, что в кредит. Ты уже свою долю получила.
В комнате стало так тихо, что слышно было, как тикают настенные часы.
— И еще она мне говорила, — продолжала Валентина Петровна, — что ты за эти три года к ней раза три всего приходила.
А Полинка каждую неделю была.
Еду приносила, лекарства покупала, с врачами ездила. Вот и думай теперь — кто кого обманывал.
Ирина открыла рот, но слов не нашлось. Лицо ее покрылось красными пятнами.
Родственники переглядывались, и в их взглядах читалось осуждение.
Тетя Надя покачала головой:
— Ирочка, как же так? Получается, ты деньги взяла и еще квартиру требуешь?
— Нехорошо это, девочка, — вздохнул дядя Петя. — Бабушка же по справедливости все разделила.
Отец Ирины и Полины — высокий седой мужчина — медленно поднялся с места.
— Ирина, — сказал он тихо, но так, что все услышали. — Мне стыдно. Очень стыдно за тебя.
Он подошел к дочери, посмотрел ей прямо в глаза.
— Ты получила свою долю и потратила ее. Это было твое право. Но теперь требовать еще и Полинину долю… Это жадность. Это подлость.
— Папа, но ведь…
— Молчи, — остановил он ее. — Не хочу ничего слышать. Подумай хорошенько над своим поведением.
И не появляйся мне на глаза, пока не поймешь, что натворила.
Ирина стояла посреди комнаты, и все смотрели на нее с осуждением.
Даже мать отвернулась, не в силах вынести этого позора.
— Хорошо, — прошептала Ирина. — Хорошо. Я все поняла.
Она схватила сумочку и выбежала из квартиры. Хлопнула дверь.
Полина опустилась на стул, прижала руки к лицу. Плечи ее дрожали от сдерживаемых рыданий.
— Полиночка, — подошла к ней Валентина Петровна, — не плачь, девочка. Твоя бабушка все правильно сделала. Она тебя очень любила.
— Я не знала, что Ира не в курсе, — всхлипывала Полина. — Честное слово, думала, что бабушка ей объяснила про дарственную.
— Знаем мы, детка. Ты у нас честная. А вот сестрица твоя… — Валентина Петровна покачала головой. — Жадность до добра не доводит.
Родственники понемногу стали расходиться. Кто-то жал Полине руку, кто-то обнимал, выражая сочувствие.
Отец подошел последним.
— Дочка, — сказал он, — не вини себя. Мама все предусмотрела. Она знала, что делает.
Полина кивнула, не поднимая головы.
— Папа, а что теперь с Ирой будет?
Отец тяжело вздохнул.
— Не знаю. Надеюсь, что одумается. Поймет наконец, что семья — это не только права, но и обязанности.
Когда все ушли, Полина осталась одна в бабушкиной квартире. Она ходила по комнатам, трогала знакомые вещи — вышитые салфетки, фарфоровых собачек на комоде, стопку потрепанных книг.
За окном садилось солнце, окрашивая комнату в золотистый свет.
Полина встала, расправила плечи и пошла на кухню — заварить чай в тех самых стаканах с подстаканниками, из которых они когда-то пили с бабушкой.
Жизнь продолжалась, и впереди у нее было много хороших дней.
– Замуж я тебе выходить не разрешаю и свадьбу устраивать не буду, – сказала мама