Подлость

— Кира, даже если Марина совершила в прошлом ошибку, она все еще твоя мать и…

— Ах, ошибку я совершила? Припомнить мне все решил?! А ты помнишь, почему я ее совершила?!

Ты помнишь, как тебя сутками дома не было, пока я с ребенком маленьким зашивалась! Времени даже помыться и поесть нормально не было…

— Не смей орать на мать! – раздался крик, стоило Степану открыть дверь в квартиру.

Голос жены Степа узнал сразу. Как и голос дочери, которая принялась кричать в ответ на мать.

— А ты не смей прикидываться белой и пушистой! И не смей читать мне нотации, за своим поведением лучше следи, а не меня контролируй!

— Что происходит? – из коридора спросил Степан.

Поставил на обувницу рюкзак и начал разуваться, заодно готовясь слушать о причине очередной семейной ссоры.

Семейными, впрочем, эти постоянные разногласия можно было назвать с натяжкой, поскольку Степан в разборках дочери и матери не участвовал.

Не было времени да и сил после тяжелого рабочего дня еще и доказывать что-либо на повышенных тонах.

Да и так сложилось, что в их семье вопросами бытового плана занималась Марина.

Она не работала, за финансовое благополучие отвечал Степан, так что разделение обязанностей получилось справедливым.

Но все равно Марина была чем-то постоянно недовольна. И жертвой этого недовольства все чаще становилась Кира.

И Степан периодически разговаривал с женой, прося быть помягче с дочерью, вот только…

Кира сама была такой, что палец в рот не клади – откусит половину руки и скажет, что мало.

А с наступлением подросткового возраста началась перестройка психики и во всех воспитательных процессах, так или иначе, находила коса на камень.

Нет, Кира была хорошей девочкой. По крайней мере, не влипала ни в какие проблемы с законом, не путалась с парнями, не прогуливала школу…

Только все чаще предпочитала зависать в телефоне, а не общаться с родителями.

Ограничивала их (в основном – мамино) влияние на свою жизнь и даже, вот ужас-то, запиралась в своей комнате.

Последнее Марину бесило больше всего, в то время как Степан пытался объяснить, что это нормальный процесс взросления.

И что доверие ребенка нельзя получить уг.розами и криком.

Марина в ответ на эти попытки диалога четко и обстоятельно посылала мужа ловить на хутор бабочек и не лезть не в свое дело.

Ведь он сам в доме палец о палец не ударил, а к ребенку подходил за всю ее жизнь максимум два раза в сутки, чтобы сказать «доброе утро» и «спокойной ночи».

А значит – между ним и дочерью не было и не может быть никакой связи, поэтому он и не переживает из-за ее поведения, не видит никаких тревожных сигналов…

А еще – он никогда не поймет нормальную мать, поскольку сам, вот сюрприз, матерью не является.

Степан в ответ на эти тирады лишь вздыхал и на время оставлял попытки поговорить с женой.

Потому что видел ее правоту и упреки в отстраненности от жизни семьи считал отчасти справедливыми.

Да, это происходит из-за работы, но бывают же и отцы, которые находят время и работать, и домашними делами заниматься, и детей воспитывать.

Многие это делают еще и в одиночестве, а Степан бы с такой задачей точно не справился.

— Это ты еще смеешь спрашивать, что происходит?! – взвилась жена в ответ на вопрос Степана. – Мало того, что дома тебя не бывает!

Мало того, что от тебя, как от мужика, толку ноль что в хозяйстве, что, прости господи, в пост…ели!

Так ты еще и дочь против меня настраиваешь, рассказывая о всяких мелочах из прошлого.

— Фига себе мелочи! – взревела тут же сиреной Кира.

— За выражениями следи! – тут же попыталась одернуть ее мать.

— А ты за звездой своей! И ничего измена не мелочи! Папа, как ты вообще ее мог простить и оставить, надо было гнать в шею еще тогда!

— Вот, слышал? Доволен?! Теперь меня из родного дома гнать предлагает! Добился своего?!

Признания и уважения нормальным способом получить не смог, поэтому решил меня с гр.язью смешать, так, что ли?

— Да при чем тут он, если мне все про тебя бабушка рассказала?! – рявкнула Кира так, что, кажется, задрожали стекла в окнах.

А потом в квартире повисла оглушающая тишина.

Степан с Мариной растерянно переглядывались, а Кира исподлобья смотрела то на отца, то на мать.

И лишь три минуты спустя тихо спросила.

– Пап, она ведь тебя в грош не ставит. Слышал бы ты, что она своим подругам про тебя говорит, когда тебя дома нет.

Как ты можешь вот так вот брать – и спокойно позволять ей ноги об себя вытирать? Как ты мог взять – и такую подлость простить?

— Кира, у людей так или иначе бывают разные обстоятельства… — попытался было объяснить Степан.

Но дочь мотнула головой.

— Не бывает таких обстоятельств, при которых можно прощать подлость.

И еще допускать человека, эту подлость совершившего, к воспитанию своего ребенка.

— Кира, даже если Марина совершила в прошлом ошибку, она все еще твоя мать и…

— Ах, ошибку я совершила? Припомнить мне все решил?! А ты помнишь, почему я ее совершила?!

Ты помнишь, как тебя сутками дома не было, пока я с ребенком маленьким зашивалась! Времени даже помыться и поесть нормально не было…

— Зато изменить с соседом время нашлось, — тут же вставила язвительный комментарий Кира. – И ты после этого еще смеешь меня ругать за то, что я дружу с двумя мальчиками.

Заметь, мама, дружу, а не физиологическими жидкостями обмениваюсь, как ты в свое время!

— Да как ты смеешь…

— Вот так вот беру – и смею! Потому что ты достала уже меня! И воспитанием своим, и придирками, и все прочим!

Папа, выгони ты ее, давай вдвоем жить без этого вот всего, не понимаю, зачем ты вообще ее оставил…

— Так, Кира, прекрати, — что-то такое было в голосе Степана, что дочь замолчала. – Прости, что ты вообще оказалась в это все втянута, но тебя это не касается.

Это наше с Мариной дело, не твое. И в своих проблемах мы сами разберемся.

Что бы там не произошло в прошлом, но Марина была и остается твоей матерью.

— Ты не понимаешь, пап, — грустно вздохнула Кира. – Ладно, плевать, все равно объяснять бесполезно. Я у себя. И прости за то, что я тут устроила.

— А передо мной никто не хочет извиниться? – тут же вызверилась Марина. – Вынесли тут на всеобщее обозрение старые обиды, обвинили меня во всех см.ертных гр.ехах, да еще и переживать заставили.

— Извини, Марин, — вздохнул Степан. Кира лишь закатила глаза и, пнув ногой дверной косяк, ушла в свою комнату.

Щелкнул дверной замок. А Марина, зло сощурив глаза, сложила руки на груди и принялась сверлить Степана обиженным взглядом.

— Это вот это вот извинения, да? Это вот такие «искренние» и «настоящие» слова, которыми ты у меня прощения просишь?

После всего, что я сейчас испытала, после вот этого вот унижения и…

— Марин, а я здесь вообще при чем? Это твоя мать Кире разболтала обо всем непонятно, с какой именно целью.

— А мы сейчас не о маме говорим, а о твоих так называемых «извинениях». Что это за отговорки? Что это за выражение лица, Степан?

Что это за «какая бы ни была»? Прямо так и скажи, что жена тебе досталась…

Мужчина закрыл глаза и мысленно досчитал до десяти, а потом обулся и вышел из квартиры.

Вслед неслись крики, ругательства и какие-то уг..розы. Домой возвращаться не хотелось категорически, поэтому Степан принял решение поехать ночевать к другу.

Тот не задавал вопросов, так как Степа у него стабильно оставался на пару дней один-два раза в месяц, когда ссорился с Мариной и поэтому ситуация была привычной.

Что не было привычным – так это то, что через два дня на работу к отцу пришла Кира.

— Пап, тебе надо на это взглянуть, — без предисловий начала она.

И выложила перед отцом стопку распечатанных фотографий. На них Марина целовалась, держась за руки, с каким-то мужчиной. В парке, в кафе, в торговом центре.

— Ты что, следила за ней? – изумился Степан.

— А что мне еще оставалось делать?

— Но зачем? Почему ты…

— Да потому что я так больше не могу на это смотреть, пап! Не могу возвращаться в дом, где она так обращается и с тобой, и со мной!

Что, думаешь, я маленькая и ничего не понимаю? Что я не вижу, как она готова о нас ноги вытереть, построить и прогнуть под себя просто ради удовлетворения своих каких-то непонятных фантазий?!

Ты знал бы, что дома происходит, пока тебя нет… — видимо, заметив, как изменилось выражение лица Степана, Кира замахала руками. – Нет, я не обвиняю.

В смысле, я понимаю, что у тебя работа и все такое, но мы ведь можем нормально жить без нее!

Я уже взрослая, в школе не скачусь, с плитой и холодильником тоже разберусь сама, а стиральную машинку и пылесос включить вообще мозгов не надо особо.

Выгони ты ее! За старую измену нельзя, так как ты вроде как простил все, но за новую-то можно, разве нет?

Тем более, я уверена, что все эти годы она так же себя вела. Ты ведь не любишь ее, так зачем это все продолжать?

— Да потому что один бы я не справился ни с тобой, ни с домом, ни со всем прочим.

Потому что… — начал было оправдываться Степан, но Кира смотрела так, что слова закончились моментально.

— Пап, либо она уйдет, либо я. Потому что дело не только в тебе, понимаешь? У меня уже сил нет терпеть ее постоянные выходки.

Манипуляции, контроль, постоянные обвинения…

Да, за это все родительских прав не лишают и даже на учет не ставят, вот если бы она квасила или лупила меня – это бы сразу заставило кого надо среагировать, но из-за того, что делает она, я домой приходить не хочу.

Степан понимал, о чем говорит дочь. И смотрела на фотографии со смешанными чувствами.

С одной стороны – он был рад тому, что ситуация повернулась таким образом. Возможно, действительно пришло время поставить точку в этом браке.

С другой стороны… Получалось, что он использовал Марину, пока ему было удобно, а потом, когда нужда в ее помощи отпала, выгнал на улицу?

Кира, словно подслушав его мысли, произнесла.

— И если ты думаешь, что это некрасиво по отношению к ней, то давай уточним, что она дважды, а может и большее число раз, совершила подлость по отношению к тебе. А правило «око за око» еще никто не отменял.

— Око за око – и мир ослепнет, — вздохнул Степан.

— А если оставлять людей безнаказанными, то мир вымрет еще раньше, чем ослепнет, — парировала Кира.

В обеденный перерыв Степан связался со знакомым адвокатом и с его помощью подал на развод.

Кира на суде сказала о том, что хочет жить с отцом.

Учитывая, что мать после развода должна была вернуться к теще в однушку, а еще — ни дня в своей жизни не работала, суд счел условия жизни Степана более подходящими для ребенка.

Ну и мнение Киры учли, конечно.

Удивительно, но после развода успеваемость дочери намного улучшилась.

После родительского собрания, где учителя в один голос хвалили Киру, Степан даже высказал за ужином свое удивление, на что получил ответ:

— Пап, ну я же не больная, чтобы сук, на котором сижу, пилить. Ясно же, что если будут проблемы со школой или чем-то еще, то может опека активизироваться и решить, что надо меня матери отдать.

Надо, наоборот, показывать, как на меня все, что произошло, хорошо влияет.

— Впервые слышу, чтобы развод родителей на ребенка хорошо повлиял.

— Сама в шоке, — фыркнула Кира. – Но что есть, то есть. Домой возвращаться теперь приятно, никто мозги не копает, в комнату не ломится, не обвиняет ни в чем.

Уроки сделала, по мелочи прибрала – и делай, что хочешь, без всякого зудежа за спиной. Давно тебе надо было развестись, — подвела итог дочь.

Степан порой тоже задумывался о том, что да, возможно, так и надо был поступить.

Но прошлого уже не вернешь и ему остается только радоваться, что жена не успела разрушить Кире и ему самому психику своим поведением.

Марина до сих пор периодически пытается появиться в их жизни, но Кира и Степан упорно держат оборону.

И мысленно, наверняка, благодарят болтливую тещу, которая непонятно зачем разрушила семью дочери.

Та, кстати, говорит, что Марина полностью оборвала с ней общение после случившегося, но бабушке Киры на это полностью наплевать.

Вопрос, случайно ли она разболтала о семейном прошлом дочери, или сделала это намеренно, ни Кира, ни Степан ей не задавали.